Пришелец - Александр Волков

— Ни в коем случае! — почти беззвучно, одними губами прошептал тот. — Большие Игры! Мы не должны нарушать Закон!

В преддверии Больших Игр Город жил на счет казны. Игроки, прибывавшие с посольствами, с утра рассаживались на паперти многоколонного Храма, покрывавшего центральную площадь густой прохладной тенью, и когда молодые служительницы выходили к ним, запускали руки под их прозрачные покровы, находя в потаенных местах подвешенные мешочки с золотыми монетами. Одного мешочка вполне хватало на то, чтобы к вечеру игрок еле стоял на ногах от выпитого за день вина, а кроме того, мог оплатить грубые, но весьма опытные и действенные ласки какой-нибудь из бывших весталок, изнывающих от жары и скуки в своих камышовых клетушках. Под утро, когда Город погружался в тяжелый бредовый сон, сборщики податей с факелами обходили эти клетушки и кабаки, с тихим звоном вытряхивая в мешки содержимое выставленных на мостовую пустых глиняных фигурок Иц-Дзамна, неистощимого в своих милостях. Собранные монетки доставлялись в Храм, где молодые служительницы быстро пересчитывали их и рассыпали по кожаным мешочкам на длинных волокнистых поясках, мягко охватывающих бедра и распускающихся от легкого прикосновения к мешочку дрожащей с похмелья руки. Закон гласил: во время Больших Игр количество обращающихся в руках монет должно быть неизменно! Это означало, что все розданные утром на паперти деньги к исходу ночи вновь доставлялись в Храм, и если при пересчете недоставало даже одной монетки, то допустившая небрежность весталка или хозяин кабака по прошествии Игр лишались своего промысла и отправлялись либо на заготовки сладкого тростника, либо в каменоломни. Иногда случалось и так, что какой-нибудь из игроков по пьяной рассеянности терял одну-две монетки в складках мешочка, что и обнаруживалось на утренней паперти в тот момент, когда игрок вручал молодой служительнице пустой мешочек взамен полного. Впрочем, такие случаи были достаточно редки, но всеведающий Закон все же не только предусматривал их, но и определял наказание для виновника. Нерадивого игрока возводили на вершину Огнедышащей Горы, накладывали на закрытые глаза золотые монетки, прижимая их к опущенным векам повязкой из сброшенной кожи гремучника, подводили к самому краю кратера и отступали назад, оставляя ослепленного преступника над жаркой клокочущей бездной.

— Ослепленный золотом, ступай! — страшно кричал ему в спину Толкователь Снов, сложив раковиной сухие бурые ладони и изо всех сил раздувая лиловые вены на жилистой шее.

Ослепленный широко разводил руки, покачиваясь в струистом палевом тумане, делал робкий предсмертный шаг, оступался и, переломившись в пояснице, исчезал за зубчатым венцом кратера.

Но такие случаи были исключением; обычно игроки за день прокучивали все до последней монетки, так что некоторые, устраиваясь на ночлег, стоивший вместе с ласками не дороже трех рцы, просто выворачивали свои мешочки наизнанку в поисках этой ничтожной суммы. Впрочем, если эти старания оканчивались ничем, бедолагу пускали в тростниковую клетку и за так, ибо Закон гласил: дающему воздастся! Для непосвященного слуха такая статья звучала несколько расплывчато, но племена, поклоняющиеся Несравненному Иц-Дзамна, племена, присылавшие своих лучших воинов на взаимное заклание в честь Дарующего Свет Бога, украшали этими словами выдубленные шкуры ягуаров и янчуров, тщательно пробривая извилистые дорожки в густой плотной шерсти и нашивая на шершавые щитки узор из выбеленных птичьих лопаток. Шкуры растягивали на высоких гибких копьях с золотыми наконечниками и кольцами, приспособленными для того, чтобы продевать в них сухие упругие сухожилия длиннохвостых большеглазых саути, привязывая волнистые заскорузлые края этих штандартов к полированным суставчатым древкам.

Объявив Большие Игры, Катун-Ду стал открыто пользоваться своей зрительной трубкой, и теперь целыми днями просиживал у подножия священного истукана, не сводя круглого сверкающего стеклышка с выступа горной гряды, нависающего над узкой, выбитой в отвесной скале тропкой. Когда глаз уставал, Верховный отводил трубку в сторону и, прищурившись, смотрел на пологие, сплошь покрытые лесом холмы, отмечая дымок сигнального костра, свидетельствующий о том, что посольство шечтлей продвигается к Городу, чтобы принять участие в Больших Играх. Впрочем, Катун-Ду несколько удивился, когда дымок, повисев над лесом, растворился в воздухе, а через некоторое время вновь поднялся из того же места, но случившийся рядом Толкователь Снов тут же объяснил ему эту странность, небрежно заметив, что долгое предшествующее безделье могло несколько притупить бдительность Смотрителя Костра, забывшего запастись топливом и вынужденного заново раздувать угасший от бескормицы огонь. Катун-Ду промолчал, а когда через некоторое время двойной дымок закурился над вершиной следующего холма, Толкователь Снов уже сошел к подножию лестницы, и рядом с Верховным не было никого, кроме одноногого старика, опирающегося на свои подпорки и пристально вглядывающегося в бледную извилистую змейку дыма.

— Ты думаешь так же, как и Толкователь Снов? — спросил Катун-Ду, оборачиваясь к старику.

— Следом за людьми с побережья двигается еще посольство другого племени, — уверенно сказал старик.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, Верховный, я знаю.

— Ты так много знаешь, что порой, глядя на тебя, я начинаю думать, что человеческая глупость помещается в ногах и что количество ума возрастает пропорционально ее уменьшению!

— Человек может узнать все, — сказал старик, — но его конечности здесь ни при чем.

— А что надо делать, чтобы узнать все?

— Ничего, — сказал старик, — надо просто не бояться знания, ибо только страх перед знанием останавливает и глушит свежие ростки истинного прозрения в человеческой душе…

— Может быть… Все может быть… — задумчиво повторил Катун-Ду. — И я, кажется, начинаю догадываться, о каком племени ты говоришь…

— Вот видишь, — сказал старик, — предсказание начинает сбываться!

— А Толкователь? — быстро спросил Катун-Ду. — Он — знает?

— Скорее всего, да.

— Но почему он тогда говорит какую-то чушь?

— Он слишком умен, — усмехнулся старик, — чрезмерно.

Толкователь Снов усталым шагом спустился в исповедальню. С некоторых пор он стал испытывать по утрам сильную боль в ступнях и лодыжках. Старая весталка, доставлявшая Толкователю сухие пучки горных трав, сказала, что эта боль приходит с годами и остается с человеком до самой смерти. Помогал горный воск: Толкователь по утрам растапливал его в глиняной плошке над очагом, ставил ноги на теплые камни и до самых лодыжек обкладывал ступни податливыми горячими лепешками. Проделав эту процедуру, Толкователь доставал из-за пазухи сморщенный мешочек из чешуйчатой змеиной кожи, высыпал на плоский ноготь большого пальца щепотку жемчужного порошка и, вставив в ноздрю коротенькую тростниковую трубочку, с тонким свистом засасывал в голый череп искрящуюся горку освежающего мозг зелья. Затем по его знаку молчаливые нэвы ставили на камни очага большую глиняную бадью с темным пенистым варевом и оставались поддерживать слабый огонь, в то время как сам Толкователь покидал исповедальню и по высоким ступеням поднимался к подножию истукана Иц-Дзамна для утренней беседы с Верховным. Иногда он заставал рядом с ним старика Хильда, который совершенно не удивился, когда Толкователь первый раз назвал его по имени. Они обменялись тогда коротким понимающим взглядом, но, не заметив в глазах старика ни малейшей искорки страха, Толкователь решил, что Хильд — не истинное имя одноногого бродяги. Но тогда выходило, что значки на сырой глине обманули его, и эта мысль беспокоила Толкователя, как застрявшее между зубами волокно квоки. Впрочем, не только это тревожило ум и душу Толкователя; гораздо неприятнее было то, что с некоторых пор он стал ощущать на себе чей-то внимательный и неотступный взгляд, чувствовать где-то совсем рядом чье-то чужое настороженное ухо и, что самое ужасное, видеть по ночам такие сны, разгадка которых неизбежно привела бы самого сновидца на край круглого колодца и поставила перед ним сандалии с толстыми золотыми подошвами. Он видел какого-то черного мускулистого гиганта, голыми руками разрывающего оскаленную пасть риллы посреди залитой кровью арены, видел, как из кратера Огнедышащей Горы вырывается веер огненных перьев, обдающий испепеляющим жаром недостроенный храм на склоне Горы и обращающий маленькие темные фигурки строителей в светлые призраки, улетающие в опаленное небо легкими серебристыми хлопьями. Вначале Толкователь приписывал эти видения затяжному действию жемчужного порошка, но когда один из таких серебристых призраков засветился в конце узкой каменной галереи и стал быстро приближаться, вырастая до размеров взрослого человека, Толкователь едва успел укрыться в тесной боковой нише, слабо освещенной двумя ночными болотными светляками кокуйо. Привидение промелькнуло мимо, обдав Толкователя колким знобящим холодком и оставив на противоположной стенке галереи ряд слабо мерцающих значков, составлявших одну из статей Закона. Статья гласила, что если сам Толкователь увидел сон, который может быть истолкован неблагоприятно для него самого, он должен назначить себе преемника и отправиться искать истину на дне Священного Колодца. Надпись медленно угасла, заставив Толкователя вздрогнуть и суетливо оглянуться на ребристые светящиеся брюшки висящих по углам кокуйо. А когда ему вдруг показалось, что между скрюченными лапками одного светляка приоткрылся и заморгал влажный блестящий глазок, Толкователь выбросил перед собой сухой жилистый кулак и с жирным хрустом растер кокуйо по стене. Потом он снял со стены второго светляка, поднес его к слабо мерцающему пятну и стал высматривать среди прилипших чешуек твердое прозрачное зерно глазного хрусталика. Не обнаружив его, Толкователь решил, что хрусталик соскользнул на пол, но не стал продолжать поиски, а выставил из ниши уцелевший живой светильник и вернулся в исповедальню самым коротким коридором, под острым углом пронизывавшим узкие поперечные галереи. В тот день он застал в исповедальне одного из двух осведомителей, расставленных вдоль всей тропы, которая соединяла побережье с Городом. Осведомитель сказал, что сам видел, как многочисленное посольство шечтлей по висячему мосту перешло реку Хнац-Кук — «Дорога к Морю» — и углубилось в лес, потрясая радужными перьями на шлемах и мерно колотя в тугие барабаны мягкими меховыми колотушками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});