Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов

Костя Горелик говорил, что студентам подходить к доске приказов на полуэтаже можно было только втроем, чтобы двое могли поддержать третьего, когда он прочтет в приказе о своем исключении.

Но мы как-то не боялись за себя[164]. Нам тогда казалось, что у каждого попадающего под удар должен был быть хоть какой-нибудь, хотя бы пустячный изъян с точки зрения партии: рассказывал анекдоты, дружил с кем не надо. Мы не дружили с кем не надо. На счет анекдотов особенно не грешили, да они и сильно поубавились за последние два-три года; а если иногда и говорили что-нибудь предосудительное, то только среди верных друзей.

Между тем, люди и шутили. Всплыл старый анекдот о постановке оперы «Гугеноты» в еврейском театре, где якобы был такой дуэт:

«— Вам зовут из подземелья!

— Кого? Мине? Чичас!»

Этим летом мой брат Алеша и его друг Эрик Найдич поехали в самостоятельное путешествие: Орджоникидзе — Военно-Грузинская дорога— Тбилиси (или еще Тифлис?) — Батуми — на пароходе до Феодосии — Коктебель, где уже были наши родители. Результатом этой поездки была забавная поэма «Путешествие Евгения Онегина по СССР», в которой героями были оба путешественника: «Онегин строит корабли, а Ленский учится в ЛИФЛИ» (к сожалению, эту поэму взял у меня «временно» Эрик Найдич — а потом сказал, что не вернет).

В августовском номере журнала «Костер» за 1936 г. появилась статья Алеши:

«Я буду строить корабли»

Алеша Дьяконов недавно окончил десятилетку Мы печатаем в «Клубе» его рассказ о том, почему и как он выбрал себе профессию кораблестроителя

В детстве я жил в Норвегии, в Осло. Там в порту всегда стоит множество пароходов. Для меня самым большим удовольствием было ходить по пристани и смотреть на эти пароходы. Вон покачивается грязный греческий пароходик, вон большущий японский, немецкий, итальянский, английский. Вот стоит большой теплоход — он пришел только что с Борнео. На мостике висят огромные связки бананов, а матрос, стоящий на носу, держит на руках обезьяну. Рядом с этим теплоходом — большой английский пароход, пришедший с островов Самоа. Краны вытаскивают из его трюмов корзины кокосовых орехов (эти орехи величиной с детскую голову и все покрыты шерстью).

Я знал флаги почти всех государств и сразу мог определить, что за пароход пришел. Если мне удавалось пробраться к самому борту парохода, я всегда старался погладить, потрогать его рукой.

Приходя домой, я смотрел по атласу, из каких стран и через какие моря пароходы пришли к нам в Осло.

Летом в Осло всегда заходили военные корабли — длинные, серые. Они становились на якорь на рейде (у пристани было для них слишком мелко). Только маленькие суда, вроде миноносцев, подходили вплотную к стенке.

С приходом иностранной эскадры улицы заполнялись матросами: французы ходили в шапочках с красными помпончиками, американцы — в белых шапочках, напоминавших пирожки, английские матросы носили черные галстуки.

Военные корабли интересовали меня больше торговых, они привлекали меня своим хищным видом, пушками, треногими мачтами и всякими другими таинственными предметами, которые поблескивали на солнце или скрывались под брезентом. Я мечтал побывать на военном корабле.

Однажды в Осло пришла наша «Аврора». Вся советская колония отправилась туда, и моя мечта наконец сбылась. Я ходил по темным коридорам, спускался в машинное отделение, забирался на мостик. Нам показали баковую (носовую) пушку, из которой был дан выстрел по Зимнему дворцу 25 октября 1917 года.

Осматривая судно, я старался представить себе его во время боя, когда разрываются снаряды, падают раненые и убитые, пылают пожары…

После посещения «Авроры» я начал строить военные кораблики из кубиков.

Скоро я стал настоящим «специалистом» по флоту, знал наизусть все I военные суда, участвовавшие в русско-японской войне. Моим любимым I чтением сделались старые номера журнала «Морской сборник».

Когда я приехал в Ленинград, я каждый свободный день ходил в Морской музей. Он помещается в Адмиралтействе, на набережной Рошаля, дом 2–16. Кто из вас еще не бывал в Морском музее, обязательно пойдите. Там вы увидите множество моделей кораблей, начиная с древнейших галер и до «Марата».

Перед каждой моделью я стоял часами. Мне казалось — увеличь модель I до размеров настоящего судна, и она сама пойдет. И вот я решил построить себе флот из моделей. Правда, у меня не было никаких инструментов, кроме тупого ножа, но это не так существенно, — для начала и он годится.

Строительство своего флота я начал в 1930 году, когда мне было 11 лет. Первые «суда» выглядели довольно неприглядно и совсем не походили на модели из Морского музея. Но я не унывал и все время совершенствовал технику.

Часто я бродил по Васильевскому острову у моста лейтенанта Шмидта, у Балтийского завода, чтобы посмотреть стоящие там корабли.

Как-то летом на Неву пришли военные корабли из Кронштадта. В числе их был крейсер «Профинтерн». Мне удалось побывать на нем с экскурсией. Он был не чета старушке «Авроре» — все было на нем сделано по последнему слову техники. Комендор одной из пушек позволил мне даже покрутить маховики пушки, и она ворочалась, а я воображал себя комендором во время боя.

К тому времени «флот» мой достиг уже порядочных размеров. У меня еще хранится список моего «флота» на 15 октября 1932 года; он состоял тогда из 151 судна: пяти «линкоров», 14 «крейсеров», 2 «авианосцев», 3 «эсминцев» и 54 «подводных лодок». Остальные 40 — «торпедные катера», «транспорты» и т. п. Суда мои были, примерно, в одну трехсотую натуральной величины, а делал я их из дерева, надстройки — из резинки, из бумаги. Краску для судов я употреблял эмалевую — ее было трудно достать, и я бегал неделями по магазинам. К сожалению, приходилось делать только надводную часть «судна», потому что я жил в городе. По воде «флот» пускать было негде, и я ставил мои корабли на пол, воображая, что они стоят на воде. Для такого огромного «флота» было слишком тесно на шкафу, и пришлось приспособить Для него длинную полку.

В 1933 году «флот» мой состоял почти из 200 вымпелов, но расти перестал. Мне приходилось много заниматься в школе, времени для строительства не хватало, я стал старше и начал больше интересоваться научной стороной дела.

Я купил книгу Шведе «Военные флоты», и книга эта до сих пор моя настольная книга, с которой я никогда не расстаюсь.

Я знаю теперь все важнейшие корабли всех государств, слежу за литературой: в какой стране какие суда строятся, какие разбираются как устарелые, знаю, что нового в кораблестроении.

Два года тому назад я раздарил весь свой «флот», оставив себе на память только лучшие экземпляры, но они уже поломались с тех пор, так что «флот» мой перестал существовать.

В этом году я окончил школу. Многие из окончивших со мной колеблются, не знают, в какой вуз пойти. Но я уже давно выбрал себе цель: я поступаю в Кораблестроительный институт. Говорят, там трудно заниматься, но я должен преодолеть все трудности. И через пять лет я буду инженером-кораблестроителем. Уже настоящие корабли я буду строить, и они пойдут по всем морям, во все страны, высоко неся наш красный флаг.

Я надеюсь, что среди читателей «Костра» найдутся такие, которые, так же как и я, интересуются кораблями, тоже, может быть, строят модели, наверное — лучше моих, а окончив школу, так же как и я, пойдут строить корабли.

Вы построите пароход вдвое больше французской «Нормандии», медленно отведут его буксиры, он заворочает винтами и помчится с тысячами пассажиров в Америку!

Алексей Дьяконов

9 июля 1936 г.»

Настроение у меня было похуже, чем у Алеши, похуже, чем у меня самого год назад, но все же ничего особенно плохого для себя мы и сейчас не ждали. Пока же мы с Ниной стали собираться к выезду на лето 1937 г. На хутор Зеленое Озеро мы еще раз не хотели — нельзя искушать судьбу и ехать туда, где был раз так счастлив; да и хозяйка нас не очень хотела, и чуть ли не в то же самое время на том же хуторе умирала от туберкулеза тетя Надя Пуликовская (Римская-Корсакова), такой милый, веселый друг моих родителей; в Коктебель тоже не хотелось — хотелось жить летом своей, самостоятельной жизнью — и Лидия Михайловна достала нам курсовки в дом отдыха «Широкое», недалеко от Бологого (или — «от Бологое», как говорят нынче). Курсовка — это означало, что мы можем питаться в доме отдыха и пользоваться другими его услугами (если таковые будут иметь место!), но жить надо где-то у хозяев.

Все шло еще не так плохо, и макабсрная наркомовская чехарда и даже деятельность Моргена нас вроде бы не касалась. Но в середине июня я подошел, по привычке, к доске, где выклеивались газеты — на 8-й Советской, около Мальцсвского (Некрасовского) рынка — и на первой странице прочел невероятное. Это было краткое правительственное сообщение: были преданы суду как шпионы и агенты империализма Тухачевский, Егоров, Уборевич,