Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы - Неизв.

Она вложила руку в протянутую ладонь Светолики, несколько мгновений впитывала её тепло, а потом, преодолевая пожатие, мягко, но решительно высвободила.

Домой она вернулась с успокоившимся, лёгким сердцем, но, к своему удивлению, не обнаружила там Млады. Оружие и снаряжение женщины-кошки было на месте, а самой её и след простыл, только лёгкий призрак печали висел в смолисто-сосновом воздухе. Опустившись на ступеньки и спрятав лицо в ладонях, Дарёна заплакала, сама не зная отчего. Всхлипы вырывались горькими толчками, а в ушах звенело, словно где-то в горах разбивались прекрасные ледяные фигурки…

– Лада, что стряслось? Отчего ты тут плачешь? Она тебя обидела?! – услышала она родной голос, полный тревоги.

Все разбитые фигурки растаяли от облегчения, тёплой волной накрывшего Дарёну. Она со смехом прильнула к щеке Млады своею.

– Никто меня не обидел, просто я вернулась, а тебя нет…

Только сейчас она увидела, что женщина-кошка пришла не с пустыми руками: на коленях у Дарёны оказался берестяной туесок, с горкой наполненный отборными черешнями карминно-красного цвета. Капельки воды хрустально блестели на них, а волосы и рубашка Млады были сырыми, словно она где-то попала под дождь.

– Надо было мне сразу про них вспомнить, когда ты ягод захотела, – усмехнулась она, щекоча губами висок Дарёны.

– Откуда они? – изумилась та.

– Издалека, – кратко ответила Млада. – Не с Белых гор. Кушай, горлинка… А захочешь – ещё принесу. Их там ещё много.

12. Воронка в небе. Смертельное оружие и погружение под лёд

Неподвижная, бесстрастная луна озаряла холодным тусклым серебром своего света кривые голые ветви деревьев и ледяную гладь замёрзшего болота. Морозный покой этого места заключал попавшую в него душу под звенящий купол молчания, ночь мерцала колючими искорками мёртвых глазниц; некому было протянуть руку помощи провалившемуся под лёд человеку, который окоченевшими скрюченными пальцами пытался найти хоть какую-нибудь опору, чтобы уцепиться и выбраться. Тщетно. Намокшая одежда сковывала тело обжигающе холодным панцирем и тянула вниз, а обломки льда вставали дыбом и переворачивались при попытке за них ухватиться. Мороз пускал свои мертвящие ростки меж рёбрами человека, пробираясь к загнанно стучавшему сердцу…

Лунный свет блеснул на перстне-печатке, озарив раскинутые крылья изображённого на нём ворона. Рука безнадёжно искала, за что бы схватиться, но везде был скользкий, коварный лёд, лишь с виду казавшийся прочным. Выпученные глаза, полные ужаса и отчаяния, судорожно хватающий воздух рот, тёмная щетина на бритом подбородке, налипшие на лоб мокрые пряди волос – таким луна увидела лицо владыки Воронецких земель, князя Вранокрыла.

Мёртвые топи хранили столь же мёртвое, зимнее молчание.

Обрывки памяти реяли в схваченной инеем тишине, как чёрные ошмётки пожара.

*

Всю дорогу Вранокрыл провёл в холодном оцепенении. Сознание билось, как птица в клетке, в неподвижном теле, у которого, казалось, даже кровоток остановился… Голод и жажда стали призрачными воспоминаниями, прочие телесные нужды словно застыли от одного взгляда Марушиного пса по имени Вук.

Время затерялось где-то в тучах, застилавших луну. Сколько дней бежали звери, впряжённые в колымагу? Может, сотню, а может, и один. Днём движение останавливалось, и псы прятались: видно, их глаза не выносили яркого света. Потом князя выволокли наружу и набросили на голову мешок, и чёрная пустота проглотила его тело, сердце и душу.

Падение было жёстким, словно Вранокрыла спустили кубарем с каменной лестницы, заставив пересчитать рёбрами добрую дюжину ступенек. Боль пробилась сквозь онемение: тело понемногу оживало. А из тьмы доносились низкие голоса, разговаривавшие на какой-то тарабарщине, из которой князь не мог понять ни слова. Жуткий язык! Его звуки чёрными щупальцами опутывали душу, пауками заползали в уши и копошились в мозгу, выедая его изнутри.

Снова его куда-то везли. Лёжа на мягкой подстилке, Вранокрыл пытался понемногу разрабатывать пальцы, разгонять в них кровь. Из-за этого проклятого мешка он ничего не видел, но чувствовал леденящую скорость, с которой мчалось неведомое средство передвижения. Ни скрипа колёс, ни цокота копыт он не слышал.

Вместо мыслей – глазастая тьма изнутри и снаружи.

Вместо чувств – рука этой тьмы на сердце.

Прошло немало времени, прежде чем он смог пошевелить рукой. Какой же благословенной казалась та пора, когда это действие было столь лёгким и естественным!.. Сейчас же он превратился в одно сплошное усилие.

Вместо воли – черепки.

Вместо жизни – обрыв над бездной, полной чёрного тумана.

Тужась до кровавого привкуса во рту, он кое-как добрался до своей головы. Одеревеневшие пальцы едва чувствовали шершавую грубую ткань, когда он стаскивал мешок. Не пальцы, а вялые отростки, мягкие, словно бескостные; ухватить такими что-либо – непростая задача… Приходилось заново учить их подчиняться.

Ветер охладил его лоб, скользнул студёными струями по коже. Такого страшного и странного неба Вранокрыл не видел нигде: водянисто поблёскивая, над ним зависла дышащая жутью огромная воронка – небесный «водоворот» цвета воронёной стали, по которому проскакивали извилистые жилы ветвистых, мертвенно-голубоватых молний. Это небо словно высасывала наружу какая-то внешняя сила, но вращение воронки было медленным и сонным, привычным для окружающего.

Вместо света – вечный сумрак.

Вместо солнца – бледно-желтоватое, как круглый кусок масла, тусклое светило.

Вранокрыл не мог оторвать заворожённого взгляда от небесной воронки. Она словно затягивала его, сковывая своими пристальными пугающими чарами. Небо – словно пучина… Мимо плыли тёмные, сутулые глыбы скал и угрюмые очертания деревьев с мощными толстыми ветвями, похожими на руки с искорёженными больными суставами.

Вместо звёзд – жёлтые глаза Марушиных псов. Чёрная хвостатая свита сопровождала его в этом странном мире с небом, закрученным в воронку.

Этот ночной мир удивил князя замком завораживающей красоты, сложенным из испускающего бледный, молочно-лунный свет камня. Застывшей музыкой, причудливой, холодной и непонятной, вырастал он на скалах и казался вырубленным прямо в горной породе, хотя разница была очевидна: туманные глыбы, на которых замок гнездился, не излучали серебристого света, просто он так естественно вписывался в них. Сложно устроенный, состоящий из множества частей, он выглядел как целый городок, а острые шпили обледенелых башен сосульками вонзались в небо. Только сейчас Вранокрыл почувствовал, что замёрз: дыхание вырывалось изо рта белёсым паром, а бортики повозки мерцали, ощетинившись бахромой инея.

*

– …Ну, теперь понимаешь меня?

Злой клинок женского голоса пощекотал ему сердце своим острием. Ещё никогда прежде Вранокрыл не был ниспровергнут столь низко – на гладкий, холодный пол из этого странного светящегося камня с вставками из чёрного мрамора, которые складывались в узор-паутину. Мрачна была застывшая музыка, украшавшая эту палату с колоннами и необозримо высоким сводчатым потолком. Ни одного знакомого лада нельзя было уловить в ней: чудным и беспорядочным казалось расположение колонн, собранных в пучки, как огромные свечи – это придавало покоям вид пещеры с каменными выростами-«сосульками». Всё здесь тянулось вверх – острое, суровое, подавляющее своей высотой и угрюмым величием и созданное, должно быть, какими-то сумасшедшими зодчими…

– Слышишь меня?!

Чёрные и длинные, крючковатые ногти больно впивались в кожу. Перстни со смоляными камнями блестели, как всезнающие очи мрака. Кожа – смугло-серая, мертвенная. Рука подняла голову Вранокрыла за выбритый подбородок, и он увидел гранитно-неподвижный, заносчивый женский лик и шлем, украшенный толстыми, круто изогнутыми рогами.

Вместо воли – сломанный хребет.

Вместо мыслей – лихой ветер.

Вместо чувств – чёрное кострище.

Мужчины бород здесь не носили: все были одинаково смуглыми и гладколицыми, и князя привели к подобному же виду, затем облачили в причудливый наряд из кожи, меха и чёрного сукна, а в ухо запустили паукообразную тварь. Чудовищная тарабарская речь стала вдруг понятна ему, но сказать Вранокрыл пока ничего не мог, оставаясь безвольной куклой в руках у Марушиных псов.

А сейчас эта властная женщина с замашками единоличной повелительницы мира требовала от него каких-то слов. Её стройный стан и девичьи-упругую грудь облегал кожаный доспех, а с плеч ниспадал обильными складками белый плащ. Из-под рогатого шлема струились ниже пояса серебристо-белые пряди волос. Вранокрыл уцепился за длинную ногу в высоком сапоге, которую женщина выставила чуть вперёд. Его грубо отпихнули и опрокинули на спину, и сапог встал ему на грудь.

– Человек ты или бессловесная тварь?.. Дай ответ!