Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Прожив рядом с Цыси без малого год, наблюдая ее практически ежедневно в привычной для нее среде, Катарина Карл почувствовала, что она «по-настоящему полюбила» вдовствующую императрицу. Это чувство было взаимным. Цыси пригласила К. Карл остаться так долго, как ей захочется, и предложила нарисовать портреты придворных дам – и даже провести остаток своей жизни в Пекине. К. Карл тактично отклонила такое предложение, так как ей казалось, что «мир за пределами дворцовых ворот зовет меня».

Ее портрет Цыси нельзя назвать шедевром классической европейской живописи. На портретах западных художников передаются тона, а в китайской традиции лицо с темными тонами называли «лицом инь-ян», означавшим сомнительный характер изображенного персонажа, склонного к предательству. Мисс Карл заставили нарисовать лицо вдовствующей императрицы в китайском стиле без теней. «Когда мне настоятельно указали на то, что я должна изобразить ее величество в таком традиционно-заурядном стиле и по шаблону передать ее личность редкой привлекательности, былое пламенное воодушевление к творчеству, с которым я приступила к работе, меня покинуло. Чтобы смириться с неизбежным, мне часто приходилось переносить большую головную боль и внутреннее сопротивление». Тем не менее она написала книгу ее единственных в своем роде воспоминаний под названием «Время, проведенное с вдовствующей императрицей Китая» (With the Empress Dowager), изданную в 1906 году, в которой Катарина Карл сотворила еще один портрет незабвенной Цыси. Так у вдовствующей императрицы появился еще один преданный западный друг.

Тем временем портрет Цыси кисти К. Карл представили правительству США, а произошло это событие после Всемирной ярмарки в Сент-Луисе. 18 февраля 1905 года в Синей комнате Белого дома китайский посол в Вашингтоне сообщил президенту Теодору Рузвельту и собравшимся гостям о том, что дар вдовствующей императрицы служит доказательством ее высокой оценки дружеского отношения США к Китаю, а также «ее неизменной заинтересованности в благополучии и процветании американского народа». Принимая портрет вдовствующей императрицы «от имени правительства и народа Соединенных Штатов», президент Т. Рузвельт сказал: «Этот дар служит нам еще одним напоминанием о том, что сложившуюся уже нашу взаимную дружбу следует поддерживать, сохранять и укреплять всеми целесообразными средствами, как в широком спектре международных отношений, так и в такие вот приятные моменты, как нынешний, который соединяет нас вместе сегодня». Этот портрет, сказал он, «мы повесим в Национальном музее в качестве постоянного напоминания о доброй воле, которая объединяет две наших страны, а также устойчивой заинтересованности обеих сторон в благополучии и прогрессе друг друга».

С третьей женщиной, точно так же активно подключившейся к усилиям Цыси по налаживанию связей с Западом, вдовствующая императрица сблизилась в 1903 году. Луиза Пирсон приходилась дочерью американскому купцу родом из Бостона, торговавшему в Шанхае, ее матерью была местная китайская наложница. В 1870-х годах связи между европейцами и азиатками никого не удивляли, а их детей неизменно считали метисами. Роберт Харт признался в дневнике в том, что «я приютил в своем доме китайскую девушку». Он прожил с ней несколько лет до тех пор, пока ему не пришлось от нее избавиться, так как ему пришло время взять в жены британскую девушку. Троих детей, прижитых им от этой китаянки, он отправил в Англию, и их вырастила жена счетовода. Ни с одним из родителей они больше не виделись. Его поступок по правилам того времени считался «беспредельно великодушным, даже донкихотским», так как остальные иностранцы предпочитали бросать своих детей от китаянок на произвол судьбы. Как с Луизой Пирсон обошелся ее американский отец, умерший в Шанхае, доподлинно неизвестно, но она вышла замуж за неординарного китайского чиновника по имени Юй Гэн, который взял ее отнюдь не в качестве наложницы и обращался с ней совсем не как с содержанкой. Их отношения простыми никак не назовешь. Китайцы называли Луизу «заморским чертом» (гуйцзылю), а в общине иностранцев принимать ее за своего человека отказывались. Зато эта чета жила счастливо вместе со своими детьми, совсем не смущаясь и не жалея о своем супружеском союзе. Р. Харт, скрепя сердце, признавал, что «этот брак, как мне представляется, образовался на любви», и тут же заметил: «О родственниках Юй Гэна в любом случае сложилось неблагоприятное мнение, но сам этот пожилой человек пользовался влиятельной поддержкой. Я сам не знаю почему».

Эта поддержка поступала со стороны беспристрастных покровителей, не в последнюю очередь от самой Цыси. Юй Гэн служил под началом наместника Чжан Чжидуна, который поручил ему разбираться со стычками между местным населением и обитателями христианских миссий на территории его провинций. Владевшая двумя языками Луиза Пирсон могла договариваться с обеими сторонами и тем самым помогала ликвидировать взаимное непонимание и утихомиривать споры. Наместник Чжан высоко ценил эту чету и рекомендовал взять ее в Пекин. В столице Юй Гэн сразу же получил ответственную должность, сначала его назначили послом в Японию, а потом во Францию. Пока Р. Харт брюзжал (мол, «не по душе мне такое назначение»), Юй Гэн и Луиза Пирсон со своей «шумной семьей из говорящих по-английски детей» отправились в сердце Европы.

В Париже они вели свободную от национальных предрассудков жизнь. В западной прессе, представители которой восторгались этой парой, отмечалось, что Луиза Пирсон «прекрасно владеет французским и английским языками, говорит на них с легким акцентом, напоминающим бостонский выговор с китайским оттенком. Ее следует отнести к самым изысканным художникам, рисующим на шелке в манере старинных китайских мастеров с ловкостью и твердостью руки, от которой французские художники застывают с раскрытым от восхищения ртом». Она «распоряжается посольскими приемами с непревзойденными обаянием и изящностью». На костюмированном балу, устроенном посольской четой в честь китайского Нового года в 1901 году, их сын по имени Сюньлин нарядился Наполеоном, и от французского императора его было не отличить. Как католик, он отправился венчаться с французской учительницей игры на пианино в одну из церквей Парижа. На церемонию жених надел маньчжурский небесно-синий халат с красными пуговицами из коралла. Бракосочетание почтил присутствием американский посол во Франции генерал Гораций Портер, широко освещали в прессе репортеры, назвав его «самым красочным и забавным венчанием последнего времени в Париже», а также «невиданным событием». (Этот брак распался после возвращения супругов в Китай.) Двух их дочерей по имени Дэлин и Жунлин описал репортер из «Нью-Йорк таймс»: «Они восхитительно хороши, а их платья, сшитые по европейской моде безупречно и со всеми признаками мастерства, к которым добавлено восточное очарование, приковывают к себе внимание всех присутствующих, когда эти девушки входят в любую гостиную [sic]». Луиза со своим мужем предоставили своим дочерям в Париже неслыханную полную свободу пользоваться всеми прелестями этого города. Они обзавелись широким кругом знакомств, часто посещали театры (где их очаровала Сара Бернар) и брали уроки танцев у прославленной балерины Айседоры Дункан. Они устраивали представления на вечеринках своих родителей и танцевали на европейских балах, по китайским понятиям неприлично прижимаясь к партнерам. Стиль жизни семьи, в частности то, что Луиза позволяла французам целовать ее руку, вызывал не только удивление, но еще и скрытую ненависть: эту семью осуждали перед монархом возмущенные чиновники миссии.