Сталин. На вершине власти - Юрий Емельянов

Следует заметить, что лорд Бивербрук, как и Гарри Гопкинс, до своей встречи со Сталиным занимал довольно сдержанную позицию в отношении помощи СССР. В. Бережков писал: «В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители, начиная с Гарри Гопкинса, были настроены весьма пессимистически. А уезжали они из Москвы в полной уверенности, что советский народ будет сражаться и в конечном счете победит. Но ведь положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо двигался на восток. Чуть не каждую ночь приходилось прятаться в бомбоубежищах. Так что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других опытных и скептически настроенных политиков менять свою точку зрения? Только беседы со Сталиным. Несмотря на казавшуюся безнадежной ситуацию, он умел создать атмосферу непринужденности, спокойствия. В кабинет, где всегда царила тишина, едва доносился перезвон кремлевских курантов. Сам «хозяин» излучал благожелательность, неторопливость. Казалось, ничего драматического не происходит за стенами этой комнаты, ничего его не тревожит. У него масса времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это подкупало. Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации Москвы, минируются мосты и правительственные здания, что создан подпольный обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные имена, что казавшийся им таким беззаботным «хозяин» кремлевского кабинета прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в надежное место. После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было отчаянным. Но сейчас он умело это скрывает за любезной улыбкой и показной невозмутимостью. Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не только зенитные, противотанковые орудия и алюминий для производства самолетов, но и оборудование для предприятий, целые заводы. Поначалу собеседники недоумевают: доставка и установка оборудования, налаживание производства потребуют многие месяцы, если не годы.

А ведь западные военные эксперты утверждают, что советское сопротивление рухнет в ближайшие четыре-пять недель. О каком же строительстве новых заводов может идти речь? Даже оружие посылать русским рискованно – как бы оно не попало в руки немцев. Но если Сталин просит заводы, значит, он что-то знает, о чем не ведают ни эксперты, ни политики в западных демократиях. И как понимать олимпийское спокойствие Сталина и его заявление Гопкинсу, что, если американцы пришлют алюминий, СССР будет воевать хоть четыре года? Несомненно, Сталину виднее, как обстоят тут дела! И вот Гопкинс, Бивербрук, Гарриман заверяют Рузвельта и Черчилля, что Советский Союз выстоит и что есть смысл приступить к организации военных поставок стойкому советскому союзнику».

Казалось бы, между тремя великими державами были установлены отношения, базирующиеся на понимании общности задач, а потому предполагающие взаимное доверие. Однако, несмотря на то, что уверенность Сталина в разгроме немцев повлияла на Гарримана, Гопкинса и Бивербрука, в руководстве США и Великобритании далеко не все поддались таким настроениям. П. Судоплатов утверждал, что «в начале войны Кремль был сильно озабочен поступившими из США данными, что американские правительственные круги рассматривают вопрос о возможности признания правительства Керенского как законной власти в России в случае поражения Советского Союза в войне с Германией». В этих условиях, писал Судоплатов, «советское руководство осознало важность и необходимость получения информации о намерениях американского правительства». Для этого в Вашингтон в качестве резидента был направлен Зарубин. 12 октября, в самый трудный период битвы за Москву, его принял Сталин. По словам Судоплатова, Сталин приказал Зарубину «создать масштабную и эффективную систему агентурной разведки не только для отслеживания событий, но и воздействия на них».

На протяжении всей войны СССР получал также информацию от советских разведчиков Маклина, Филби, Берджеса, Кэрнкросса и Бланта, занимавших ответственные посты в правительственных учреждениях Великобритании. Наличие своей агентуры в мозговых центрах США и Великобритании позволяло Сталину иметь точную информацию об истинных намерениях союзников по антигитлеровской коалиции. Сведения от «кэмбриджской пятерки» потребовались в связи с прибытием в Москву министра иностранных дел Великобритании А. Идена 16 декабря 1941 года.

В тот же день Сталин принял Идена. Во время их первой встречи Сталин объявил, что Запад должен признать советскую границу в Европе в том виде, в каком она существовала на 21 июня 1941 года. Правда, Сталин предложил сдвинуть советско-польскую границу несколько на восток, проведя ее по так называемой «линии Керзона». В то же время он поставил вопрос о передаче СССР части Восточной Пруссии и создании советских военных баз в Румынии и Финляндии. Все эти требования Сталин выдвигал в то время, когда фронт находился в нескольких десятках километров от Москвы, а Ленинград был окружен немцами. Сталин предложил Идену определить очертания западной границы СССР в секретном протоколе к советско-английскому договору о взаимопомощи. После того как Идеи связался с Черчиллем, последний решительно запретил своему министру соглашаться со Сталиным, но вопрос о западной границе СССР не был снят, а продолжал оставаться в повестке дня всех совещаний трех великих держав вплоть до лета 1945 года.

В то же время переговоры с Иденом привели Сталина к решению направить Молотова в Лондон. Одновременно Сталин положительно откликнулся на просьбу Рузвельта послать Молотова в Вашингтон. В мае 1942 года В.М. Молотов вылетел из Москвы. Для ускорения переговоров перелет в Лондон решили совершить над оккупированной немцами территорией на необорудованном для пассажиров четырехмоторном бомбардировщике Пе-8 на большой высоте. Так как температура внутри самолета равнялась наружной и была ниже нуля, пассажирам пришлось постоянно пользоваться кислородными масками и одеться в меховое летное обмундирование. Как рассказывал Феликсу Чуеву второй пилот бомбардировщика Э. К. Пусэп, «когда пролетали линию фронта, на самолет обрушился шквал зенитного огня, дальше… ускользнули от немецких истребителей, попали в болтанку».

Визит Молотова в Лондон был тщательно засекречен, а его самого именовали «мистер Браун». Сталин же подписывал направляемые Молотову телеграммы псевдонимом «Дружков». По воспоминаниям Молотова, английская сторона наотрез отказалась подписать соглашение о признании ею западной границы СССР по состоянию на 21 июня 1941 года. Как говорил Молотов Чуеву, он «послал Сталину телеграмму. Отвечает: «Согласись без этого»… Когда мы от этого отошли, – конечно, это было необходимо в тот момент, – они удивились. Черчилль был поражен. Идеи обрадовался очень, что мы пошли ему навстречу». 26 мая 1942 года в Лондоне Идеи и Молотов подписали договор между СССР и Великобританией о союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});