Кутузов - Леонтий Раковский

Кутузов решил двигаться с армией к Малоярославцу утром и теперь делал последние приготовления.

Фельдмаршал сидел у стола перед раскрытой картой. Все эти дороги от Москвы на юг и запад давно были исхожены циркулем и карандашом. На карте спокойно стоял стакан чаю, поданный Ничипором.

Фельдмаршал предписал Платову со всеми его полками и ротой конной артиллерии "не медля нимало" идти к Малоярославцу. Платов должен был прикрывать с фланга движение всей русской армии.

Кутузов вызвал начальника военных сообщений генерала Ивашова и приказал ему посмотреть дорогу и починить мосты.

Милорадовичу дано было задание уточнить, где находится французский авангард, а затем следовать за армией.

Кутузов послал гонца в Калугу предупредить губернатора о том, что Наполеон идет на Боровск.

Остаток ночи и утро прошли в разных срочных делах.

И когда уже, кажется, все было готово (Михаил Илларионович отдал за последние двенадцать часов шестнадцать письменных приказов, не считая словесных распоряжений), Кутузов вспомнил еще об одном.

Он уходил из гостеприимного, так много давшего русской армии Тарутина. Михаил Илларионович написал владелице Тарутина обер-гофмейстерине Анне Никитишне Нарышкиной, с которой не раз встречался при дворе:

"Село Тарутино, Вам принадлежащее, ознаменовано было славною победою русского войска над неприятельским. Отныне имя его должно сиять в наших летописях наряду с Полтавою, и река Нара будет для нас так же знаменита, как Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая. Покорнейше прошу Вас, милостивая государыня, чтоб укрепления, сделанные близ села Тарутина, укрепления, которые устрашили полки неприятельские и были твердою преградою, близ коей остановился быстрый поток разорителей, грозивший наводнить всю Россию, чтобы сии укрепления остались неприкосновенными.

Пускай время, а не рука человеческая их уничтожит; пускай земледелец, обрабатывая вокруг их мирное свое поле, не трогает их своим плугом; пускай и в позднее время будут они для россиян священными памятниками их мужества; пускай наши потомки, смотря на них, будут воспламеняться огнем соревнования и с восхищением говорить: вот место, на котором гордость хищников пала перед неустрашимостью сынов Отечества!"

В полдень 11 октября русская армия оставила Тарутино.

VI

Дорога была скучная — грязная и непонятная: кажись, неплохо жилось в Гранищеве у Тарутина и неплохо поколотили "Мюрада" (старые солдаты, воевавшие с туркой, так называли Мюрата), а вот, поди ж ты, ведут куда-то назад, на юг.

Армия шла через Леташевку. Думалось разное, думалось такое, о чем вслух и не скажешь.

"Неужто отступаем?"

"Неужто так-таки против него не выстоим?"

От этих невеселых мыслей никли солдатские головы и нехотя шагали ноги.

Солдат — весь век на ходу. Солдату не привыкать стать менять квартиру, но все же нелегко оставлять обжитое, пригретое местечко, веселый тарутинский лагерь.

Солдаты шли угрюмые, молча месили ногами осеннюю грязь.

И только на рассвете, пройдя Протву, услышали впереди орудийные выстрелы и оживились.

— Погоди, погоди, паря! Это на отступление не похоже! — начали смекать они.

Не доходя пяти верст до Малоярославца (уже виднелись колокольни его пятиглавого собора и церквей), главнокомандующий устроил привал.

Впереди кипел жаркий бой, слышались не только пушечные выстрелы, но и перекаты ружейной перестрелки. Полки составили ружья в козлы. Задымились трубочки, захрустели на солдатских зубах сухарики.

Фельдмаршал вылез из забрызганной чуть ли не доверху грязью старой коляски и сел на скамеечку среди гвардии.

От Малоярославца скакали к нему с донесениями гонцы. Солдаты услыхали: француз раньше Дохтурова поспел в Малоярославец. Бьются отчаянно, городишко уже три раза переходил из рук в руки.

По дороге из Малоярославца тянулись редкие госпитальные фуры с ранеными. Как всегда, раненым небо казалось с овчинку:

— Валом валят. Тальянцы…

— Не перебить окаянных.

Здоровые уверенно и бодро отвечали им:

— Ну да ничего! Мы их попотчуем!

Дохтуров, принявший на свои плечи удар всей армии Наполеона, просил сикурсу. Он бился с шести утра, уже больше восьми часов.

Михаил Илларионович сидел на скамеечке, думал: "Вот если бы послушался "умников" и погнался бы тогда за Мюратом у Чернишни, Наполеон успел бы проскочить мимо нас к Калуге по этой новой Калужской дороге. А так — близок локоть, да не укусишь, ваше величество!"

"Умники" были у Малоярославца: Ермолов, рыжий англичанин Вильсон. При Кутузове, как бельмо в глазу, торчал все еще обиженный за Чернишню спесивый Беннигсен.

Ермолов прислал адъютанта, просил подкрепления.

"Все они думают одно: как бы завязать генеральное сражение, а следует только не пустить козла в огород! Не пустить Наполеона в Калугу!"

Михаил Илларионович подозвал Коновницына — он не интриган, он простой солдат, увидит, что там надо.

— Петр Петрович, голубчик! Ты знаешь, как я тебя берегу! — сказал ему фельдмаршал. — Я всегда удерживал твою храбрость, просил: не кидайся в огонь, а сегодня прошу: очисти город!

Коновницын взял бывшую свою 3-ю пехотную дивизию и повел туда, где клокотали гранаты, визжали ядра, рушились горевшие дома.

Томительно тянулись минуты. Малоярославец горел. Ветер приносил вместе с выстрелами терпкий запах пожарищ.

Коновницын оттеснил французов к реке Лужа, но французы зацепились за торговые ряды Соборной площади, за Черноострожский монастырь, стоявший на противоположном конце города на обрыве.

Коновницын просил помощи. Кутузов отправил своего второго любимца — Раевского.

Малоярославец в четвертый раз оказался у русских. Собственно говоря, города уже не было: были догорающие дома и груды тел на тесных улицах и огородах.

Опять барабанный бой, крики, лязг штыков, ожесточенная рукопашная схватка, и опять русские отброшены к южной, Калужской заставе.

Но и французы не могут никак пробиться дальше, за Малоярославец. Враги дерутся с одинаковым ожесточением.

Кутузов поднял армию и подошел на версту к городу — он твердо преграждал путь Наполеону.

Пока полки занимали позицию, фельдмаршал без свиты незаметно подъехал к самому Малоярославцу. Не только ядра, но и пули носились роем вокруг него. Одна граната упала в двух шагах от Кутузова. Спокойный конь фельдмаршала испуганно шарахнулся в сторону, но Михаил Илларионович усидел и продолжал осматривать позицию, а потом так же невозмутимо вернулся назад к гвардии, где осталась его коляска. Позиция русских была выгоднее: южная часть города располагалась на возвышенности, и ее трудно было атаковать.

Раевский поддержал Дохтурова, но полки Дохтурова сильно поредели и утомились, пробыв целый день в непрерывном бою. Хочешь не хочешь, а надо их сменить.

Михаил Илларионович послал на смену Дохтурову 2-й корпус Бороздина.

В это время по дороге из Ильинки показались полки Милорадовича.

Никто не ожидал, что он так быстро проделает пятьдесят верст.

Армия встретила Милорадовича дружным "ура".

К Кутузову подскакал красный, потный, но все же щеголеватый (хотя уже без цветных шарфов на шее), сияющий, как именинник, Михаил Андреевич.

— Мой крылатый гений! Ты прилетел к нам, как архангел Михаил! — сказал фельдмаршал Милорадовичу, раскрывая ему свои объятия.

Теперь вся русская армия была в сборе.

Из Малоярославца выходили сильно поредевшие, черные, усталые солдаты 6-й пехотной дивизии. Откуда-то из сожженных вишневых садов городка пришел и сам Дохтуров со своим штабом. Он был по-всегдашнему спокоен, и только глаза глядели устало.

— Мы не пропустили врага, ваше сиятельство, — сказал он, подходя к Кутузову.

— Благодарю тебя, мой дорогой! Ты сегодня утешил меня, старика! — ответил Михаил Илларионович, обнимая Дохтурова. — Пойди отдохни, дружок!.. Нет, провести нас я Наполеону не позволю! — добавил фельдмаршал, поправляя свою белую бескозырку. — Пусть идет назад, как пришел — по старой дороге!

Вечерело. Бой длился уже больше полусуток. Маленький уездный городок восемь раз переходил из рук в руки.

На землю легла теплая ночь. Бой затихал. Выплыла луна.

Михаил Илларионович ходил возле палатки и думал. Генералитет и свита стояли у костра, переговаривались вполголоса, ждали, что предпримет фельдмаршал.

Намерения Наполеона было нетрудно угадать: завтра он будет стараться пробиться к Калуге. Завтра он усилит атаки. Сегодня действовали только итальянцы вице-короля и Даву, а завтра Наполеон бросит все. Ему во что бы то ни стало надо пробиться к Калуге, где сосредоточены все продовольственные и боевые запасы русских.

"А какова же наша позиция? — обдумывал Кутузов. — На ней негде развернуться кавалерии, а кавелерия у нас сильнее обезноженной французской конницы. В тылу русского расположения, в версте, перед селом Нямцевым, лежит овраг. Овраг труден для перехода: его склоны, как назло, чрезвычайно круты. А дальше тянется узкая и длинная плотина. Конечно, нужно подготовить за ночь более удобную позицию".