Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

не покажется.

– Поосторожней, тебе лежать надо.

– Сдохните!

– Успокойся, мы уже уходим.

Вторая дама определённо была особой хладнокровной.

– А платье? – запищала первая.

– Пришлём кого-нибудь, на кого наверняка бросаться и орать не будут.

Ушли, и дверь закрыли, и, конечно же, заперли. Арлетта сразу села на пол и попыталась отдышаться. Голова всё-таки кружилась. Полежать бы. Что это такое? Где это? По разговору вроде Острава. Так Острава большая. Город? Деревня? Непонятно. Окно вроде есть. Свежим воздухом тянет, но ничего не слышно. Арлетта легла, прижалась щекой к прохладному полу.

– Что с тобой? Тебе плохо?

А вот это не дама. Никаких каблучков. Мягкие шаги в поршнях или в валенках. Пахнет приятно, не то молоком, не то пирожками.

– Ой!

Стукнуло, зашелестело. Сбитое Арлеттой старательно ставили на место, сдували пылинки, расправляли складочки.

– Что случилось? Тебе платье не понравилось?

Точно, не дама. Но и не баба. Голосок совсем детский, выговор простонародный. Должно быть, прислуга.

– Совсем не понравилось? Ой, беда! Я целый месяц вышивала. Ты посмотри, покажи, что не так. Может, ещё поправить можно.

– Посмотреть не могу, – огрызнулась Арлетта. Подневольную прислугу было всё-таки жаль. И так небось все шпыняют.

– Почему не можешь?

– Слепая я. Хоть красного петуха вышей, хоть зелёного змия, мне без разницы.

– Ох. Там цветочки вообще-то. Шиповничек. Мелким бисером, серебряной нитью.

– Да хоть крапива с чертополохом. Всё равно я это не надену. И жить тут не буду. И никакие гады меня не заставят. Мне теперь на всё плевать.

– Почему?

– Потому что нет у меня ничего. Никого и ничего. И вообще всё закончилось.

– Устала ты, – протянула прислуга.

– Я не устала. Я умерла.

Рядом завозились, вздохнули сочувственно.

– Ты знаешь чего, ты поспи, – на лоб легла тёплая узкая ладошка, – может, не закончилось ничего, ты же не знаешь, вдруг всё ещё только начинается.

Арлетта хотела сбросить чужую руку, но почему-то покорно закрыла глаза.

Надо спросить, где она и что происходит, надо узнать…

– Бабочка! Эй, бабочка! Проснись! – шёпот, лишний, неуместный, да попросту невозможный, копошился в ушах, мешая вернуться в сон.

– Проснись, бабочка, которую я поймал.

Арлетта взвилась, как вспугнутая кошка, и сейчас же врезалась макушкой в чужой подбородок, острый и весьма твёрдый.

– Пёсья кровь!

– Холера!

Канатная плясунья взвыла в голос, владелец подбородка высказался хриплым шёпотом.

– Это ты!

Руки сами рванулись вперёд, скользнули по крепким плечам, запутались в густых, непокорных волосах. Шрам на груди под тонкой полотняной рубахой, шрам под левым ухом. Запах дыма, ветра и лесных трав. Арлетта прижалась покрепче, уткнулась носом в ямку под горлом.

– Ты меня нашёл!

– Тихо. Не ори.

Знакомые руки сомкнулись за спиной, спрятали, прикрыли от всех бед, возможных и невозможных.

– Как ты сюда попал? – прошептала Арлетта, сообразившая, что надо шептать.

– Хм.

Ну конечно, круче ночного брата только горы.

– Ты пришёл за мной?

– Да, только тихо. Не шуми, а то все сбегутся, мало не покажется.

– Сейчас ночь?

– Утро. Раннее. Час до рассвета. Как раз все дрыхнут.

– Заберёшь меня отсюда?

– Угу. Значит, так. Молчишь, не пугаешься, рук не отпускаешь, держишься за меня, как белка за дерево. Поняла?

– Ага. А зачем?

– Я тебя на руках вытащу. Здесь трудно. Лезть придётся, потом… э… прыгать.

– Лезть и прыгать я сама смогу.

– Там не сможешь. Хочешь отсюда смыться?

– Да!

– Тогда делай, что говорят. Allez!

– Allez, – повторила слегка оглушённая Арлетта, внезапно заподозрившая, что это такой сон. А почему сон? А потому. На самом деле с девочкой-неудачей ничего подобного произойти не могло.

Дальше и вправду всё было как во сне. Он быстро понёс её куда-то, откуда тянуло острым сквозняком, потом и вправду спрыгнул, так что сердце сжалось от ужаса падения, и в спине очнулась знакомая боль. Но никуда, конечно, они не упали. Руки, обнимавшие её, были тверды и надёжны. Что делает и куда лезет ночной брат, она догадаться не могла, но мускулы под рубашкой ходили ровно, собачьего лая и воплей слышно не было. Впрочем, ветер на улице был такой, что даже уши слегка заложило. Хорошо, что без дождя обошлось. Лазить по мокрым верёвкам и карнизам – последнее дело.

Внезапно ветер стих, и девочку-неудачу осторожно поставили на землю. Под ногами оказалась невысокая, мокрая от росы трава.

Арлетта неохотно отстранилась. Отпустишь его, а он опять куда-нибудь денется.

– Где мы?

– А ты как думаешь?

– Ну… пахнет так… как в саду.

– Угу. Это и есть сад. Яблони цветут.

– А нас здесь не найдут?

– Здесь?! Никогда. Сюда чужие не ходят.

– А зачем мы здесь?

– Э… Да так. Красиво. Хочешь посмотреть?

– Да! – встрепенулась Арлетта, и на глаза тут же легли шершавые ладони.

Яблонь было много. Высокие, старые, но ещё полные жизни, они стояли бесконечными рядами, уходящими в светлый предутренний туман, и цвели, цвели так, будто это последний раз. Ни единого листочка, никакой черноты корявых сучков. Только безумные облака белого и розового. Даже трава под деревьями, нежная травушка-муравушка, почти скрылась под ковром из лёгких лепестков.

– Как ты это делаешь? – прошептала Арлетта.

– Делаю что? – выдохнули ей в макушку.

– Видишь такое. Вот когда я сама смотрела, ничего такого не видела. Только грязь и гадость. А с тобой смотрю и… и вот… – Она всплеснула руками, словно пытаясь обнять всё это. – Яблони, туман, лепестки, лёгкий жемчужный свет.

– А ты смотрела сама? – резко, деловито спросил ночной брат.

– Ну да. Ты ж достал мне лекарство. Ласточкины слёзы. И оно того, помогло. Не сразу, правда, но…

– Значит, ты видела. Долго?

– Не очень. До поздней осени. А потом головой стукнулась и опять… А может, просто действие кончилось. Только у меня больше не было. Пузырёк разбился и…

– Чушь. Знаешь, чего в том пузырьке было?

– Ласточкины слёзы?

– Водица лавандовая. Дорогая, правда, из фряжской земли, две серебрушки за гранец. Не бывает никаких ласточкиных слёз. Суеверие всё это. И с глазами у тебя всё в порядке. Это я тебе как травник говорю.

– Кто травник? – растерялась Арлетта.

– Я. Нет, я понимаю, ночные братья тебе больше нравятся. Всякие там роковые разбойники, драконы-оборотни, чёрные колдуны… Кто ещё? Ах да, некроманты с упырями. Так вот, это всё не ко мне. Я всего лишь бродячий травник. И как травник, говорю – видеть ты можешь. Глаза в порядке. Слепота твоя в голове. Напугалась в детстве до того, что на мир глядеть не хотела. А сейчас хочешь?

– Да.

– Ты видишь. Сама.

Арлетта ахнула. Она стояла совсем одна. Перед лицом качалась пышно цветущая ветка. Гладкие блестящие лепестки в тонких прожилках, золотистые сердцевинки, розовые кулачки бутонов.

– Ты где? – испугалась она.

– Здесь. Обернись.

Странно как-то это сказал, с горечью или со страхом. И раньше на себя глядеть не давал. Надо его утешить.

– Да ты не бойся. Это девиц за красоту ценят. С лица не воду пить.

Произнеся эту успокоительную мудрость, Арлетта обернулась.

– Ой!

Не, так не бывает. Всё это сон или предсмертный бред, выбирай, канатная плясунья, что больше нравится. Даже рукой перед глазами помахала. Не помогло, не развеялся. Значит, настоящий. Но так всё равно не бывает. Вот этот не мог носить её