Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Мистер Пикквик, — сказал Даулер, — мой друг, Анджело Кир Бентам, эсквайр, церемониймейстер; Бентам, мистер Пикквик. Познакомьтесь.

— Пожаловали к нам в Ба-ат, сэр… Лестное при-обре-тение для здешнего общества. Все будут вам рады в Ба-ате, сэр. Давненько, сэр, очень давно, мистер Пикквик, вы не изволили у нас быть на водах. Целый век, мистер Пикквик. Замечательно!

Таковы были выражения, какими Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер, сопровождал пожатие руки мистера Пикквика, при чем он беспрестанно кланялся и пожимал плечами, как будто ему не хотелось расстаться с этой драгоценной рукой.

— Конечно, вы правы, сэр, — сказал мистер Пикквик, — слишком много времени прошло с той поры, как я должен был пить воды, потому что, сколько могу припомнить, я никогда еще не имел удовольствия быть в этом месте.

— Никогда не были в Ба-ате! — воскликнул церемониймейстер, выпуская с изумлением руку мистера Пикквика. — Никогда не были… Хи, хи, хи! Вы шутник, мистер Пикквик, вы забавник, сэр. Недурно, недурно. Хорошо, хорошо. Хи, хи, хи! Замечательно!

— К стыду своему я должен признаться, сэр, что я вовсе не шучу, — отвечал мистер Пикквик. — Я действительно никогда не был в Бате до этого времени.

— О, я вижу, — воскликнул церемониймейстер, делая самую веселую мину, — да, да… хорошо, хорошо — все лучше и лучше. Вы принадлежите к числу джентльменов, о которых мы слыхали. Да, мы знаем вас, мистер Пикквик; мы знаем вас, сэр.

«Проклятые газеты, вероятно, уже сообщили о подробностях моего процесса, — подумал мистер Пикквик… — Здесь все обо мне знают».

— Ведь вы живете в Клефем-Грине, — продолжал Бентам: — вы имели несчастье простудиться после неумеренного употребления портвейна… у вас отнялись руки и ноги… вы не могли пройтись по комнате… выписали отсюда стоградусной воды, привезенной к вам в город целой фурой… выкупались, отчихались и снова получили правильное употребление своих членов. Случай весьма замечательный.

Не отвергая замечательности случая, мистер Пикквик должен был, однако ж, с благородной откровенностью изъяснить, что чудесное исцеление не имеет к нему никакого отношения. Затем, после минутного молчания, он представил церемониймейстеру своих друзей, мистера Топмана, мистера Винкеля и мистера Снодграса. Церемониймейстер был в восторге от всех вообще и каждого порознь.

— Бентам, — сказал мистер Даулер, — мистер Пикквик и его друзья — чужие в этом городе. Им надобно вписать свои имена. Где ваша книга?

— Реестр знаменитых посетителей Бата вы найдете сегодня в зале минеральных вод в два часа, — отвечал церемониймейстер. — Угодно ли вам проводить своих друзей в это великолепное здание и дать мне возможность представить благородной публике их автографы?

— Очень угодно, — отвечал Даулер. — Торопиться еще не к чему. Пора идти. Буду здесь через час. Идем.

— Сегодня здесь у нас бал, — сказал церемониймейстер, взявши опять руку мистера Пикквика. — Вечерние балы Бата могут быть, без всякого преувеличения, сравнены с волшебными праздниками Тысячи и одной ночи. Музыка, красавицы, мода, изящный вкус, все, что хотите, и особенно вы должны будете обрадоваться совершенному отсутствию купцов и ремесленников, которые через каждые две недели собираются в городской ратуше. Прощайте, мистер Пикквик; до свидания, сэр.

Объявив еще раз, что он вне себя от восторга, мистер Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер, вышел из комнаты и сел в блистательный кабриолет, который дожидался его у подъезда.

В назначенный час мистер Пикквик и его друзья, в сопровождении Даулера, посетили комнаты Собрания и вписали свои фамилии в шнуровую книгу, которую, с подобающим уважением, представил их вниманию господин церемониймейстер. Билеты для входа на вечерний бал еще печатались в батской типографии, и, так как они не были готовы, мистер Пикквик обещал прислать за ними в четыре часа пополудни в квартиру господина церемониймейстера на Королевином сквере. Затем, погуляв по городским улицам, не представлявшим слишком обильной пищи для ученых наблюдений, путешественники воротились в гостиницу «Белого оленя», откуда Самуэль был отправлен за билетами для четырех персон.

Надев шляпу набекрень и засунув руки в карманы своего жилета, Самуэль Уэллер отправился на Королевин сквер, насвистывая дорогой веселые мелодии национальных песен, в совершенстве приспособленные к этому благородному вокальному инструменту. На Королевином сквере он отыскал глазами номер известного дома, перестал свистеть и, остановившись у подъезда, весело ударил молотком в дверную скобку, на что немедленно отвечал ему напудренный лакей огромного роста и в парадной ливрее.

— Здесь, что ли, квартирует мистер Бентам, старый товарищ? — спросил Самуэль Уэллер, нисколько не смущенный пышным блеском напудренного лакея в богатейшей ливрее.

— Чего вам нужно, молодой человек? — спросил горделивым тоном напудренный лакей.

— A вот снесите ему эту карточку, любезный, и скажите, что мистер Уэллер ждет ответа, — слышите ли, двухметровый верзила?

Проговорив эти слова, он хладнокровно сделал по коридору несколько шагов и сел.

Напудренный лакей сильно прихлопнул дверью и широко открыл глаза на дерзкого слугу; но этот стук и взгляд остались потерянными для Самуэля, который продолжал осматривать фигуры на потолке коридора, обнаруживая разнообразные внешние признаки критического одобрения.

Прием отданной карточки, вероятно, расположил напудренного лакея в пользу мистера Уэллера, потому что, воротившись от своего господина, он улыбнулся очень дружелюбно и сказал, что ответ сейчас будет готов.

— Очень хорошо, — сказал Самуэль. — Пусть старый джентльмен не слишком торопится ответом. Могу пообождать. Я пообедал.

— Вы обедаете рано, сэр, — сказал напудренный слуга.

— Чем раньше пообедаешь, тем лучше поужинаешь, — отвечал Самуэль.

— Давно ли вы пожаловали в Бат, сэр? — спросил напудренный лакей. — Я еще не имел удовольствия слышать о вас.

— Очень может быть, потому что мне еще не удалось произвести слишком сильных впечалений на ваш город, — отвечал Самуэль. — Я и другие джентльмены приехали сюда вчера вечером.

— Прекрасное местоположение, сэр, — сказал напудренный собеседник.

— Кажется, что так, — заметил Самуэль.

— Бесподобное общество, сэр, — продолжал напудренный лакей. — Служители здешние очень ласковы и образованы, сэр.

— Этого нельзя не заметить, — отвечал Самуэль. — Слуги ваши образованы до того, что и говорить не хотят с теми, кого не знают.

— Правду изволили заметить, сэр, истинную правду, — отвечал напудренный лакей, принимая слова мистера Уэллера на свой собственный счет и считая их самым лестным комплиментом. — Не изволили ли вы заниматься вот по этой части, сэр? — спросил двухметровый верзила, вынимая из кармана маленькую табакерку с головой лисицы на крышке.

— Занимаюсь временами, но чихаю всякий раз, — отвечал Самуэль.

— Занятие трудное, сэр, требующее некоторой практики, — отвечал долговязый верзила. — Успехи приобретаются с некоторой постепенностью, сэр. Всего лучше начинать с кофе. Я долго носил кофе, сэр, и употреблял его вместо табаку. Кофе, знаете ли, имеет с ним большое сходство. И дешево, и деликатно, сэр. Я советую вам употреблять сначала кофе.

Здесь пронзительный звонок заставил напудренного лакея обратиться к весьма неприятной необходимости засунуть табакерку в свой карман и поспешить с кислым лицом в кабинет мистера Бентама.

Тут не мешает заметить кстати, что мы знаем многое множество джентльменов, в жизнь не бравших в руки ни книги, ни пера, но у которых непременно есть уединенная комнатка, которую называют они своим кабинетом.

— Вот вам ответ, сэр, — сказал напудренный лакей. — Может быть, он слишком велик для вас.

— Не беспокойтесь, — отвечал Самуэль, взяв письмо с небольшим приложением. — Мал или велик, это уж не ваша беда: прочитаем авось и распорядимся, как по писаному.

— Надеюсь, мы еще увидимся, сэр, — сказал напудренный лакей, потирая руками и провожая Самуэля из дверей.

— Вы очень любезны, сэр, — сказал Самуэль. — Не извольте слишком надрываться, провожая меня: устанете и задохнетесь. Примите в соображение, чем вы одолжены обществу, и не берите на себя труда свыше ваших сил. Поудержитесь ради ваших ближних и стойте спокойно на своем месте; иначе, если вы протянете ноги, ближние никогда не перестанут оплакивать вас.

С этими патетическими словами Самуэль раскланялся и быстро пошел по тротуару.

— Какой странный молодой человек, провал бы его взял! — воскликнул напудренный лакей, провожая глазами Самуэля с такой физиономией, которая ясно показывала, что ему ничего не удалось с ним сделать.

Самуэль не сказал ничего; но, пройдя несколько шагов, он обернулся, подмигнул, улыбнулся, кивнул головой и потом весело пошел домой, вполне довольный собою.