Эрос за китайской стеной - Артём Кобзев

Причинение мужчиной женщине боли (даже легкой, типа покусывания) ни разу не упоминается в древних пособиях, сцены такого рода крайне редки и в художественной литературе. Так, в «Цзинь, Пин, Мэй» Симэнь развлекается тем, что кладет между грудей, на живот и на лобок женщины три кусочка благовония и поджигает их. Эту процедуру он проделывает на протяжении романа три раза и всегда с женщинами сомнительного поведения. Эти действия можно квалифицировать как проявление садизма с той лишь существенной оговоркой, что партнерши Симэнь Цина соглашаются на этот опыт добровольно, а из текста явствует, что их наслаждение также увеличивается. Источники XVII века, где рассказывается о нравах увеселительных заведений, свидетельствуют, что практика такого рода была весьма распространенной и считалась среди куртизанок хорошим средством, чтобы удержать понравившихся клиентов /10, с. 661/.

Два раза в романе женщина пытается компенсировать сексуальную неудовлетворенность дурным обращением с другими женщинами. В обоих случаях это все та же пресловутая Цзиньлянь.

И наконец, в «Цзинь, Пин, Мэй» есть два копрологических пассажа на одну и ту же тему: Симэнь Цин мочится в рот не блещущим особо приличными нравами женщинам: Цзиньлянь и кормилице Жуй. Но важно отметить, что в первом случае это происходит по инициативе «главной соперницы» Симэнь Цина во время последней серии ее встреч с мужем и символизирует растущее желание Цзиньлянь реализовать наконец свое сексуальное преимущество, т. е. как бы поглотить мужчину целиком, вобрать к себе в самое «нутро» («бао хуа во») его жизненную силу, чего она и добивается во время их последнего свидания (глава 79), когда пенис Симэнь Цина «исторгает семя, затем сочится кровью и, наконец, испускает дух» /11, с. 241/.

ЛЮБОВЬ, РАЗМНОЖЕНИЕ, СМЕРТЬ

Во всех перечисленных выше случаях речь идет о сексуальных отношениях без цели зачатия. Хотя Симэнь Цин, приступая к поискам новых жен, упоминает порой о необходимости рождения наследника, сводницы чаще апеллируют к его сладострастию /7, т. 1, с. 99/. Почти все герои романа мечтают иметь детей, но в интимных сценах речь, несомненно, идет только об «искусстве любви», которое кажется несовместимым с зачатием. Не случайно Юэнян и Цзиньлянь, стремящиеся заиметь ребенка от Симэня, просят у буддийского шарлатана чудодейственную микстуру. Таким образом, поиски удовольствия и размножение — два не связываемых друг с другом понятия. Более того, самые распутные женщины в романе вообще, как правило, неспособны иметь детей. Сладострастие как бы препятствует размножению.

Раз удовольствие и размножение разъединены, то поиски наслаждения неизбежно связываются со смертью. Как отмечали многие исследователи, «Цзинь, Пин, Мэй» в равной мере может считаться как романом о сексуальных радостях, так и романом о смерти. Это история постоянной борьбы человеческих существ, желающих поисками чувственной радости бросить вызов смерти. Все персонажи романа умирают, и причиной тому — любовные излишества. Только первой супруге Симэнь Цина, добродетельной, лишенной похоти Юэнян удается избежать преждевременной гибели.

«Цзинь, Пин, Мэй» — это история вожделения, удовлетворяемого, но постоянно возрождающегося, подобно фениксу из пепла. «Буддийский идеал уничтожения всех желаний отрицается самой жизнью, и только смерть от излишеств способна положить конец повторяющимся сценам интимных отношений, придавая элемент условности эротической теме» /8, с. 84/. Как говорится в главе 79, «есть предел человеческим силам, только плоть ненасытна» /7, т. 2, с. 303/[326]

Мы предлагаем вашему вниманию полный перевод двух глав романа «Цзинь, Пин, Мэй». Сравнив его с имеющимся переводом В. С. Манухина /7, т. 2, ее. 117132/, дотошный читатель сможет самостоятельно рассудить, действительно ли при сокращении текста издатели двухтомника упустили нечто существенное.

ЛИТЕРАТУРА

1. Воскресенский Д. Н. Мир китайского средневековья //Иностранная литература. — 1978. - N 10.

2. Зайцев В. В. «Цветы сливы в золотой вазе», или «Цзинь, Пин, Мэй» // Вестник МГУ. — Сер. 13. «Востоковедение». - 1979 — N 2.

3. Кон И. С. Введение в сексологию. — М., 1989.

4. Корсаков В. В. Пять лет в Пекине. — СПб., 1902.

5. Литература востока в средние века. Часть 1. — М., 1970.

6. Рифтин Б. Л. Ланьлинский насмешник и его роман «Цзинь, Пин, Мэй» // «Цветы сливы в золотой вазе», или «Цзинь, Пин, Мэй». — Т. 1. — М., 1977.

7. «Цветы сливы в золотой вазе», или «Цзинь, Пин, Мэй»/Перевод с китайского В. С. Манухина — М., 1977 — тт. 1, 2.

8. The Clouds and the Rain. The Art of Love in China. - Frib & L, 1969.

9. van Gulik R. Н. Sexual Life in Ancient China. - Leiden, 1961.

10. Leung A. K. Sexualite et sociabilite dans ie Jin Ping Mei, roman erotique chinois de la XVI-eme siecle // Information sur les sciences sociales. - 1984-Vol. 23-N 4–5.

11. Me Mahon K. Eroticism in Late Ming, Early Qing Fiction: the Beauteous Realm and the Sexual Battlefield // T'oung Pao. - Leiden, 1987-Vol. 73. - N 4–5.

12. Ono Shinobu. Chin P'ing Mei: A Critical Study // Acta Asiatica. Bulletin of the Institute of Eastern Culture. - Tokyo, 1963, N 5.

13. Valensin G. La vie sexuelle en Chine communiste. - Paris, 1977.

14. Veyne P. La famille et l'amour sous ie Haul — Empire romain // Annales E. S. C., 1978, I–II.

О. М. Городецкая

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ИЛЛЮСТРАЦИЯХ К РОМАНУ «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ»

В традиционной китайской культуре подчас трудно бывает отделить прозу от поэзии, поэзию от живописи или каллиграфии, каллиграфию от религии и философии, философию от бытового утилитаризма и все это вместе — от музыки. В такой нерасчлененной до конца синкретичности отчасти и кроется загадка неповторимости и богатства языка китайской художественности, а также его удивительной стойкости ко всем внешним напластованиям.

Китайские классические романы и в первую очередь, конечно, такие излюбленные, как «Сон в красном тереме» или «Цзинь, Чин, Мэй», написаны образно, ярко и поэтически витиевато. Тексты, в частности, в «Цзинь, Пин, Мэй», перемежаются — гладкие и рифмованные — так, что это даже не совсем роман в нашем понимании, а, скорее, роман-поэма.

Основное свойство китайской литературы заключается в том, что многие фразы являются сами по себе законченными и отшлифованными формами, задающими определенно направленную систему аллегорий и образов, конкретных и зримых, которые, в свою очередь, способны легко перевоплощаться в образы изобразительного искусства.

Живопись с древнейших времен была тесно связана с литературой. Поэты, начиная с Цюй Юаня (IV–III вв. до н. э.), рассуждали в своих стихах о виденных ими картинах. Живописцы, начиная с Гу Кайчжи (III–IV вв. н. э.), создавали свитки по мотивам поэм или небольших стихотворений. Впрочем, у Гу Кайчжи, конечно, были предшественники, но более ранняя живопись почти не сохранилась. Ведь и сам он известен нам не в оригиналах, а в копиях, в основном, ХIX вв.