Дневники 1870-1911 гг. - Николай Японский (Касаткин)

Благодарственная за воспитание речь выпускных. Пение остающихся воспитанниц поздравительных стихов выпускным. Речь остающихся. Пение выпускных. При пении, как всегда, взаимные слезы, ибо, действительно, это расставание товарок трогательно. Евфимия Ито представила успехи своих учениц в игре на кото*: две маленькие девочки очень мило сыграли с ее аккомпанементом. Угощение чаем собравшихся на акт гостей со стороны выпускных. Все было чинно и в порядке. Я дал 6 ен на симбокквай* воспитанницам, который у них и будет сегодня вечером. <...>

25 июня (8 июля) 1904. Пятница

С 8!/2 часов выпускной акт в Семинарии и Катехизаторском училище.

Кончило курс 4 в Семинарии, из коих двоих первых учителя просили принять на службу в звании катехизаторов, остальных — катехизаторских помощников; в Катехизаторском училище кончило 10, из коих двоих первых учителя просили прямо сделать катехизаторскими помощниками, следующих пять — катехизаторскими учениками (как всегда доселе выпускались из Катехизаторской школы), трех остальных, как оказавших весьма плохие успехи, принять в звании «денкёо-ходзё»*, чего прежде не бывало.

Порядок акта такой же, как вчера в Женской школе. И здесь пели стихи остающиеся и выпускные, только здесь сочинения Павла Накаи, тогда как воспитанницы сами сочиняли; перекладывает на ноты им Иннокентий Кису, регент хора.

Сущность моей коротенькой речи выпускным: «Вы выходите на поле Христово сеять семя Его учения; в дурную погоду выходите, но бодро идите; мы имеем утешение видеть, что, несмотря на бурю, нива Христова благополучна — на ней не видно никакого изъяна: христиане по всем Церквам верны Христу, из служащих Церкви ни один не убавился. Все это показывает ясно, что Вера Христова здесь уже твердо стоит, что ее хранит Христос и живет обращающаяся в ней благодать Божья, как в теле кровь. Слышал я сетование христиан не нашей Церкви (протестантов) на то, что ныне нет никакого гонения, а вместе с тем и оживления: Церковь — как корабль без ветра за штилем... Вы имеете и в этом некоторую выгоду: язычники еще довольно неприязненно относятся к Православию именно, — имейте это побуждением к еще вящей ревности в проповеди, — это тоже своего рода гонение... Христос — верховный Хозяин наш ждет вас на Своем поле; первоначальники его делателей — Святые Апостолы с высоты небесной шлют вам свои благословления и молятся за вас, ныне трудящиеся по проповеди ожидают вашей помощи, — идите же на дело столь важное, столь радостное...»

Угощение всех гостей и выпускных в столовой. На «сообецу- квай»* ученикам дал 6 ен.

В 3 часа 12 выпускных воспитанниц пришли благодарить и прощаться. Долго беседовал с ними, снабжая наставлениями для жизни во Христе; благословил иконами: Пресвятой Богородицы, — большого формата попросили, — Ангела-Хранителя, Святой Марии Магдалины, Великомученицы Екатерины; дал виды Собора — наружный и два внутренних; попросили по маленькой Псалтыри; снабдил и некоторыми брошюрами.

В то время как я беседовал с ними, Петр Исикава принес из Французского Посольства пакет из России, оказавшийся Указом Святейшего Синода в ответ на мое извещение, что я остался в Японии, и на просьбу молитв. Святейший Синод уведомляет, что «молится за Японскую Церковь и надеется, что Бог сохранит ее невредимою». Это большое утешение. Я тут же сообщил это воспитанницам и рассказал о покровительстве Японской Церкви со стороны русских иерархов, Высокопреосвящ. Исидора, Иннокентия, Арсения, а также Иерусалимского Патриарха Кирилла.

Вечер занят был чтением прошений и писем к Собору.

26 июня (9 июля) 1904. Суббота

Собираются священники; первым явился отец Борис Яма- мура, потом вечером прибыли отцы Андрей Метоки и Роман Фукуи; о состоянии Церквей своих еще не рассказывали. Отцу Андрею, кроме Хакодате, можно быть везде, но не иначе как под надзором полиции, который его и сюда сопровождал. Учащиеся мало-помалу разъезжаются на каникулы.

Отец Сергий Судзуки пишет, что вновь прибыло русских пленных 338, потом еще 40; просит 100 крестиков для них; описывает погребение одного умершего от ран; пишет, что выписал к себе, в Мацуяма, из Оосака семейство, чтоб жить на квартире, а не в гостинице, где очень дорого.

28 июня (И ИЮЛЯ) 1904. Понедельник

Выслушивание священников об их Церквах. Крепкое терпение нужно. С 8 до 12 четыре человека едва успели кончить; нового — ровно ничего, — все то же, что писали в письмах, но тянут и разводеняют так, что едва сдерживаешься, чтоб не бросить слушать, часто среди речи наперед подсказываешь, что дальше; благодушно принимается эта услуга, и продолжается водоизли- яние, без малейшей догадки, что об известном можно бы и сократить. Особенно отличается отец Петр Сибаяма; этого, коли б не усталость, можно слушать с наслаждением, как артиста краснобайства: катит, как будто с ледяной горки, — нигде ни зацепки, ни задоринки; о содержании не спрашивай — его нет, если не считать Дозы самохвальства.

То же с 2 до 5; неудивительно, что я почувствовал, наконец, раздражительность, от которой, однако, надо воздерживаться; равновесие духа — вещь важная, которою надо дорожить.

На Всенощной и я выходил на Литию и величание. После службы исповедь священников и правило.

29 июня (12 июля) 1904. Вторник.

Праздник Святых Апостолов Петра и Павла

Я служил Литургию с собором 8 иереев.

Василий Ямада, ездивший в Мацуяма, рассказал о военнопленных: живут ладно, только очень скучают. Отца Сергия Судзуки не любят чиновники — военные пристава к военнопленным за его многословие и бабью привязчивость и желают замены его кем-либо другим, более способным к сношению с ними; но военнопленным он служит исправно. Всех пленных Ямада нашел 1057; но после последнего сражения еще 160 человек привезут. Боже, и когда это кончится разбитие и пленение русских?

Выслушивание священников и отпуск учащихся на каникулы — снабжение их дорожными, брошюрками и под.

3 (16) июля 1904. Суббота

Четвертый день уже священники заняты предварительными совещаниями по поводу всего присланного и собранного к Собору — статистических отчетов, прошений, писем, предложений. Вот разума накопили, должно быть! Увидим. Дай-то Бог, чтобы все придуманное ими оказалось разумным! Как бы хотелось иметь вполне разумных пособников!

Приходил Матфей Нива, христианин церкви в Коодзимаци, бывший много лет катехизатором и отставленный от церковной службы за то, что развелся со своею женою, несноснейшего, впрочем, характера; как и видно, это один из авторов представленного Собору предложения о преобразовании церковного управления.

Начинает речь издалека, отчасти льстиво, и приступает:

— Все в Японии называют нашу Церковь «Николаевою», — то нехорошо, — я с этим согласился.

— Но это происходит оттого, что вы один управляете Церковь, без участия других.

— Это неправда; в управлении Церкви беспрерывно участвуют священники; ни в каком приходе я ничего не решаю, не посове-товавшись наперед со священником, в ведении которого приход. А наиболее важные дела решаются с участием всех служащих Церкви, для чего у нас и бывает Собор.

— Но нужно, чтоб при вас был постоянно совет не только из священников, но и из мирян.

— Миряне допускаются к участию в делах церковного управления тогда, когда это нужно; например, при избрании священнослужителей, у нас еще на Соборе — при распределении катехизаторов, также в распоряжении церковным имуществом, насколько это нужно; вы это знаете...

— В Японии было прежде Императорское управление; но Император уступил власть народу. Нужно, чтобы и в Церкви у нас было подобное.

— Церковное управление зиждется на неизменных Церковных канонах; отступать от них мы не имеем права, иначе мы не будем членами Православной Вселенской Церкви.

— Но... — и пошел, и пошел болтать, вертясь, как белка в колесе, на одном и том же. Молча послушавши его некоторое время, отослал изливаться пред собранием иереев.

Пришли другие и с другим: Савва Хорие, начальник переводчиков, с Василием Ямада, начальником Общества Православных молодых людей и хлопотуном по церковным делам, недавно вернувшимся из Мацуяма, где осматривал положение русских военнопленных. О своей поездке он рассказал собранию священников, и положили все они, по его представлению, переменить священника Сергия Судзуки, служащего у военнопленных, на другого, о чем и пришли теперь сообщить мне. Но сколько ни говорили, причин, достаточных к перемене, я не видел. Главное то, что он своим многословием надоедает там чиновникам, приставленным к военнопленным, и они не любят его.

— Но это по новости, — говорил я, — и колесо новое скрипит, а обойдется, — гладко катится. Я тоже не совсем доволен отцом Сергием, особенно сначала был недоволен им; но теперь, в полтора месяца, он уже достаточно привык уже к своей службе, и у него все идет хорошо. Вчера я имел от него письмо: заботится о пленных с любовью, как видно, исполняет свои обязанности, навык служить по-русски, напрактиковался в разговорном русском языке, и даже в письменном, как показывает его письмо, очень правильно написанное по-русски. Взять его ныне оттуда и заменить другим священником, хоть бы и окончившим Семинарию, но не имевшим до сих пор практики ни в разговорном русском языке, ни в службе по славянским книгам, — это такое большое неудобство, на которое я никак не могу решиться.