Оркестр меньшинств - Чигози Обиома

недавно?

– Ха! Это верно. Н-но когда это могло случиться?

– Я не знаю. Я не знаю. Ох, я не знаю. Один только бог знает. Но, брат, сердце мое сломано. Сейчас любой мертвец лучше меня. Я не сплю. Я не ем. Я не понимаю, почему так сложилась моя жизнь. Но я хочу знать, почему ее сын носит мое имя.

– То, что ты говоришь, правда, брат Соломон. Ндиичие говорят, что жаба при свете дня не будет бежать ни с того ни с сего. Либо что-то гонится за ней, либо она гонится за чем-то.

Истинно, Гаганаогву: такова мудрость всезнающих отцов!

– Я тебя понимаю, брат Соломон, – продолжал Джамике. – Проси меня о чем угодно, и я сделаю то, о чем ты просишь. Я хочу тебе помочь.

Тут мой хозяин поднял взгляд и увидел, что стоит на коленях и цепляется за тощие ноги друга, его бедного друга, который постился сорок дней и сорок ночей. Худоба Джамике потрясла его, он быстро убрал руки и сел на кровать напротив друга. И преобразило его это слово – «помочь», Эгбуну, обещание облегчения, надежды. Теперь он сидел, покачивая головой, и говорил:

– Я хочу, чтобы ты вернулся к ее мужу и сказал ему: «Господь послал меня к вам, мистер Огбонна, чтобы предупредить, что им грозит опасность».

Он ждал, что Джамике заговорит, но его друг только поднес руку к губам, чтобы отереть уголки удивленно открывшегося рта.

– Это не будет грехом, – сказал мой хозяин. – Ты только попытаешься узнать… узнать, в безопасности она или нет. Бог не запрещает ничего такого. К тому же ты – пастор. Так что никакой лжи тут нет.

Джамике отрицательно покачал головой. И хотя, казалось, ему потребовалось немало усилий, чтобы наконец заговорить, он все же не сказал (чего опасался мой хозяин): «Но Господь не посылал меня к нему. Вот в чем ложь». Нет, Джамике только сказал голосом, который рассекал воздух, словно серпом: он сделает то, о чем просит мой хозяин. А потом, словно подумав, что мой хозяин не слышал его, он повторил свои слова со слепой силой убежденности.

Мой хозяин замер. Потом, поднятый невидимой рукой, он встал на ноги.

Чукву, великие отцы часто говорят, что у антилопы выросла большая мошонка ради удобства охотника. Потому что теперь охотник со своей отравленной стрелой – даже если он старик и у него старые, слабые кости – сможет поймать эту антилопу. У мистера Огбонны, мужа возлюбленной моего хозяина, плохого человека, который воспользовался его отсутствием и похитил его невесту, человека, который уничтожил его, человека, из-за которого он теперь страдал, человека, который, возможно, предъявляет права на его ребенка, уже выросла большая мошонка. Он раскрылся перед притворным священником, шпионом, действующим в пользу потерпевшего урон царства моего хозяина. И вот, вечером следующего дня, когда сам горизонт надел маску, разукрашенную в тускло-серый и кроваво-красный цвета муравья пустыни[132], мой хозяин и его друг ехали в банк, в котором работал муж Ндали.

Он остался ждать у автомастерской, а Джамике отправился в банк. Мастерская расположилась под старым деревом угба – это дерево я тут же узнал. Оно росло там много лет. Более двух сотен лет назад, когда бессердечные люди арочукву тащили моего хозяина Йагазие и других плененных рабов со связанными руками и ногами, под этим деревом упала и потеряла сознание женщина. Захватчики вынуждены были остановить свой поход. Не раздумывая, один из них, плотный человек, дал знак остальным и сказал, что женщина, вероятно, больна и вряд ли дотянет до берега. И что тогда делать? Он разрезал на ней путы. Но женщина не шелохнулась. Они оставили ее лежать, будто спящую, на полянке, на которой росло это одно-единственное старое дерево.

Мой хозяин вышел из машины и встал под деревом с людьми из мастерской, его внимание привлек флаг Биафры, торчащей из окна здания. Флаг почти почернел от сажи, в одном углу образовалась дыра. Люди из мастерской предложили моему хозяину сесть на грязную скамейку у большой покрышки (вероятно, от фуры), на которой лежали всевозможные инструменты. Но он остался стоять, сложив на груди руки и глядя на улицу, а те продолжили свою работу.

Он только что купил бутылку «Чистой воды» у уличного торговца и пил, когда вернулся Джамике. Джамике пришел словно онемевший, как если бы что-то заставило его прикусить язык.

– Поедем куда-нибудь, поговорим, – только и сказал он скороговоркой, показывая на машину.

Они приехали домой к моему хозяину, и, только когда сели (он – на кровать, а Джамике – на стул), начался разговор.

– Брат мой, когда я вошел туда, он меня словно ждал. Он вскочил и сказал: «Пастор, пастор, я попал в беду». Я спросил у него, в чем дело, и он ответил: «Пастор, моя жена, моя жена». Его снедала душевная боль. Он сказал, Ндали видела того человека, за которого чуть не вышла замуж, и этот человек узнал, что мальчик – его сын.

Мой хозяин вскочил на ноги.

– Да, он твой сын, брат, – сказал Джамике, глядя на него.

– Как это случилось? Как?

– Он сказал, она забеременела до твоего отъезда из Нигерии. Когда ты уехал и она от тебя не получала никаких известий, она позвонила в Кипрский международный университет.

Иджанго-иджанго, ты, наверно, думаешь, как эти слова повлияли на моего хозяина.

– Повтори. Иси ги ни?[133] – вот все, что он смог сказать.

– Она позвонила в университет, позвонила Дехан, брат мой Соломон.

Он сидел молча. Я осенил его разум мыслью о тех двух случаях, когда она задержала его в себе и попросила кончить в нее. Потом я осенил его еще одной мыслью – о том вечере, теперь ушедшем в далекое прошлое, когда он настолько потерял голову, что кончил в нее и вышел из нее только после того, как почти все его семя изверглось. А он не сказал ей, опасаясь, как бы она не устроила ему головомойку. Тогда она попросила его включить свет, чтобы она могла вытереться салфетками. Он включил свет с облегчением – она не спросила его, вышел ли он из нее вовремя. И вот он включил свет и обнаружил плывущее по воздуху белое перо. Оно зачаровало Ндали. Она спросила, откуда оно взялось, почему летает тут в воздухе. И он ответил, что не знает. И то был просто один из многих случаев, о котором я ему напомнил. А мой хозяин теперь и сам вспомнил: когда он позвонил ей, получив от