Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

человека, приведем еще один пример, причем, уже на 100 % из нашего времени. Этот пример гораздо более земной, и он – о «простеньком» Свете. То, что здесь описывается действительно подлинное событие, а не какие-то выдуманные фантазии, гарантирует автор настоящей работы.

Это случилось в Калининграде (бывшем Кёнигсберге), где-то в середине первого десятилетия Горбачевской «перестройки». Два брата – назовем их «старший» и «младший» – обоим под пятьдесят лет, оба работают в одной и той же научной организации, – во время обеденного перерыва зашли, как они это часто делали, в букинистический магазин, что на Ленинском проспекте, недалеко от центральной городской Площади Победы. Младший остановился у книжной полки и стал рыться в отделе поэзии, а старший прошел дальше, в следующий зал. На глаза младшего попалась небольшая неказистая книжка Алексея Константиновича Толстого, дореволюционного русского поэта, – яркая красная твердая обложка, издательство Орджоникидзе, 1978 год. А. К. Толстой в это время был одним из любимых поэтов младшего. Открыв наугад книгу, он стал про себя читать первые попавшиеся на глаза строки. Вот они (стр. 147):

Благословляю вас, леса,

Долины, нивы, горы, воды!

Благословляю я свободу

И голубые небеса!

И посох мой благословляю,

И эту бедную суму,

И степь от края и до краю,

И солнца свет, и ночи тьму,

И одинокую тропинку,

По коей, нищий, я иду,

И в поле каждую былинку,

И в небе каждую звезду!

О, если б мог всю жизнь смешать я,

Всю душу вместе с вами слить!

О, если б мог в свои объятья

Я вас, враги, друзья и братья,

И всю природу заключить!

Стихотворение вызвало особое сердечное движение младшего, – мы назвали бы это словом «благодать». Душа расправила свои крылья, отключилась от всего сиюминутного, – того, что окружало, и как будто «воспарила к небесам». Несмотря на то, что в домашней библиотеке младшего уже было не одно издание стихотворений Толстого, он взял эту книгу в руки – для того, чтобы заплатить, – и пошел в соседний зал, к старшему: пора было отправляться обратно, на работу. Младший все еще продолжал оставаться под впечатлением этого стихотворения, когда увидел своего брата. Тот стоял и смотрел в сторону прохода, откуда появился младший. Выражение лица старшего брата было странным: необычайное удивление, граничащее со ступором и сочетающееся с каким-то восхищением и даже благоговением. Он смотрел на младшего, как на какого-то бога, чего раньше никогда не было. «Что ты делал?» – через какое-то время совсем некстати спросил он. «Читал эту книгу – ответил младший, – я ее возьму, она мне понравилась». «Пойдем на улицу, там скажу» – коротко произнес старший, и так же с удивлением косясь на своего брата, как-то боком пошел с ним к выходу. Когда они вышли на улицу, он, как будто немного приходя в себя, и как будто все еще не веря своим глазам, отрывисто и как-то косноязычно стал говорить: «Ты светишься. От тебя идет Свет. Я стоял и вдруг увидел, что из соседнего зала стал возникать какой-то Свет, прямо сквозь стены. Он постепенно увеличивал свою интенсивность, и все это было нереально, – этот неземной Свет, – как будто немного в тумане. Я стоял и видел эту непонятную картину. Потом я вдруг увидел, что входишь ты, – ты появился в проходе, – и этот неземной Свет исходил от тебя, – сильный Свет, от всего тебя, ты был весь окружен этим Светом».

Через минуты две или три после того, как братья уже шли по дороге на работу, этот Свет, постепенно уменьшаясь, исчез, – так сказал старший брат. Позднее он дополнил, что почему-то знал, что когда он заговорит, этот Свет уйдет. Младший на этот «свой» Свет никак не среагировал, – он не чувствовал в себе ничего нового и необычного, – он больше удивлялся реакции своего старшего брата.

Из этого удивительного опыта, который достался нам в качестве некой награды свыше, можно сделать следующие важные выводы. Во-первых, сам «светящийся» человек этого своего свечения не видит. Значит, не видели его Вэнь-ван, и Моисей, и Серафим Саровский, и Конфуций. Второе: из всего множества людей, которые находились в это время в магазине и на улице, этот Свет увидел только старший брат. А значит, для того, чтобы такой Свет видеть, необходим какой-то определенный уровень духовного развития или особое состояние человека. Вспомним слова Серафима о том, кому дано видеть этот свет. А значит, в этом отношении древние китайцы и древние иудеи были «на голову выше» всех своих сегодняшних собратьев. Третье: младший отнюдь не был «монахом». Он давно женился, любил свою жену, имел сына, вел обычную мирскую жизнь. Следовательно, для того, чтобы «испускать свет», вовсе не обязательно быть «святым», т. е. отшельником или аскетом, посвятившим себя Богу. Более того, вовсе не напряженная молитва, а в данном случае прекрасные русские стихи стали «триггером» для включения этого состояния «свечения».

То есть, главным условием для того, чтобы человек «засветился», является особое состояние его сердца. Человек должен получить в свое сердце благодать. Китайский термин мин синь появился далеко не случайно, он очень точно передает внутреннее состояние такого человека. И, наконец, четвертое: то внутреннее «просветление», которое испытал младший при чтении стихотворения в магазине, было для него не новым, а, как он заявляет, «рядовым явлением». Сидя дома вечерами, на кухне, при свете лампы, он испытывал гораздо более сильные духовные состояния и «взлеты». А значит, и в эти вечерние часы он тоже «светился», причем, гораздо интенсивнее, чем в книжном магазине, – светиться должен был «весь десятиэтажный дом», – но этому «свечению» не нашлось достойных свидетелей. Как говорит Христос, «смотрят, и не видят» (те же самые слова присутствуют в мандейском Писании).

Во время описанного нами «магазинного случая» этому младшему было еще очень далеко до получения опыта Царства Небесного, из чего можно сделать вывод, что такое «свечение» – причем, у всех без исключения «святых» – носит «райский» характер. А это в свою очередь означает, что достижение человеком состояния «свечения» к непосредственному опыту Царства, а значит, и к проповеди Христа, никакого отношения не имеет. Это – результат реализации пути, общего для всех религий рая.

И если мы теперь посмотрим на всю эту «проблему Света» глазами древнего китайца – ведь Вэнь-ван тоже «светился», – то увидим, что китайский духовный опыт не представляет собой ничего такого, что составляло бы исключение и не имело бы никакого отношения ко всему остальному человечеству. От «китайского