По делам их - Надежда Попова

Для чего он приходит сюда, Курт до конца понять не мог, чувства, одолевающие его, были странны и непонятны ему самому. Он смотрел на лоснящееся, словно бы опухшее лицо над богатой ризой, самодовольное и нарочито-возвышенное, на уверенные движения, на массивную тушу, столь явно соответствующую тому образу священства, что установился в людском представлении об оном, и пытался вообразить себе момент, когда жизнь покинет это раскормленное тело с проданной золоту душой. Не сложится ли так, что некий бог, бесчувственный и равнодушный бог неправедного обогащения, существует где-то в необозримых далях той, иной стороны бытия, и душа эта в самом деле отдана ему, передана навеки, хотя и без оглашенного и подписанного договора, и именно к нему отойдет после гибели тела?..

Мысленному взору не раз виделось, как, заперши дверь, эти пальцы, похожие на покрытые волосом сосиски, пересчитывают то, что вскоре придется оставить, уйдя туда, куда золоту доступа нет… Ни разу Курту еще не доводилось видеть обреченного на смерть — вот так, явно. Ни одно из его дознаний еще не завершалось приговором, и не было еще человека, глядя на которого, можно было бы сказать с уверенностью — «завтра эта жизнь оборвется». Но даже и тогда все было бы иначе, ибо сейчас он смотрел на того, кто наслаждается бытием без боязни, без подозрений, без сомнения. Кто полагает, что впереди у него дни и годы безоблачной счастливой жизни…

Маргарет день ото дня тоже становилась все сосредоточенней и задумчивее, порою до сумрачности, и в один прекрасный день, плюнув на условности и остатки приличий, Курт едва не силой вытащил ее на загородную прогулку, реквизировав для этой цели курьерских Друденхауса, не спросив на то дозволения и никого не поставив в известность. После недолгой поездки шагом и короткой рыси они остановились далеко в полях, на пологом берегу Райна, и провели там почти весь долгий и ослепительно-солнечный день. Возвращались уже к вечеру, пересекая улицы под взглядами горожан, и на набережной разминулись с таким же, как у них, курьерским с сосредоточенным, усталым седоком. Курт остановил коня так резко, что едва не вскинул его на дыбы, чувствуя, как довольная улыбка сползает с лица. «Курьер от попечительского отделения, — пояснил он вполголоса, глядя вслед грохочущему по мосту скакуну. — Пришел ответ на донесение Керна». «Тебе нечего бояться, — столь же тихо, убежденно отозвалась Маргарет. — Он обещал мне, что тебе ничто не грозит, и я верю в его возможности». «Может, и так, — вздохнул Курт, — однако все равно придется явиться к старику. Лучше сегодня; ненавижу безвестность».

Долго терзаться безвестностью ему не пришлось: уже в приемной зале он наткнулся на Ланца, которому Бруно, сумрачный, злой, втолковывал что-то, отчаянно жестикулируя. Увидев Курта, оба умолкли; молчание провожало его до двери к лестнице, молчание и — ощутимые всем телом взгляды в спину. Лишь когда он поставил ногу на первую ступеньку, позади послышалось тяжелое «Гессе!». Он обернулся медленно, встретившись с темным взглядом Ланца, и тот шагнул ближе. «Из кураторского отдела пришел ответ на донесение Керна», — сообщил Дитрих, и он приподнял бровь в наигранном удивлении: «Донесение? В том смысле — „донос“ на меня, ты хотел сказать». Тот сжал зубы так, что натянулась на скулах кожа, но на его слова ничего не ответил. «Либо ты везучий, мерзавец, — продолжил Ланц негромко, выцеживая слова с напряжением, — либо у твоей ведьмы и впрямь немыслимые связи… Радуйся, сукин сын». Курт лишь пожал плечами, отвернувшись от полыхающего взора своего бывшего подопечного, молчаливого, как смерть, и вновь развернулся к лестнице.

Керн был многословнее и в выражениях на ту же тему гораздо несдержаннее. Маргарет оказалась права: ответ, привезенный курьером, был четким и недвусмысленным — следователь четвертого ранга Курт Гессе действовал ad imperatum et summo studio omnino,[170] и причин к проведению собственного расследования попечительским отделом Конгрегации нет…

О вышеупомянутой переписке уже через три дня стало известно половине Кельна. Курт был убежден, что невольным распространителем сведений стал Бруно; видя курьера и зная, что о его выходке Керн не мог не сообщить наверх, студенты наверняка насели на его бывшего подопечного, требуя сказать, почему до сих пор не арестован столь явно предавший Конгрегацию следователь. А получив ответ, слушатели кельнского университета в который уж раз воплотили в жизнь местную пословицу «если что-то известно хотя бы двум студентам»…

Уже не раз до Курта доходили сведения о том, что в студенческом трактире часто разгораются споры и, случается, даже рукоприкладства между приверженцами идеи виновности некогда арестованной пфальцграфини фон Шёнборн и теми, кто искренне (либо же от нежелания над тем задумываться) полагал ее оговоренной, а дознавателя Гессе — исполнившим свой долг. А однажды вечером, за сутки до ожидаемой ночи, в кривом и тесном, как дешевый сапог, проулке, возвращаясь из Друденхауса, Курт столкнулся почти в буквальном смысле нос к носу с приятелем покойного университетского секретаря. Тот стоял, привалившись плечом к глухой стене одного из домов, глядя так, что стало понятно сразу и без сомнений: Герман Фельсбау поджидал здесь майстера инквизитора, поджидал давно и намерен был ждать до последнего. На сей раз тот был трезв, однако взгляд горел лихорадочно и отчаянно, а движения, хоть и уверенные, были рваными и излишне резкими; преодолев желание отступить назад, Курт, лишь чуть замедлив шаг, приблизился, пытаясь за эти несколько шагов решить, как лучше поступить в этой ситуации — пройти мимо молча, поздоровавшись или же остановиться…

— Я жду здесь вас, — без приветствия сообщил ему Фельсбау, когда оставалось лишь два шага, тем самым избавив его от необходимости выбора, и Курт встал на месте, пытаясь понять, насколько студент решительно настроен.

— В самом деле? — уточнил он ровно, и приятель Шлага, оттолкнувшись от стены, шагнул вперед, остановившись почти вплотную, отчего желание отступить стало еще крепче, а в голову пришла мысль о том, что закон, дозволяющий студентам носить оружие, надлежало бы пересмотреть.

— Полтора месяца назад, — тихо, четко выговаривая каждое слово, произнес студент, глядя ему в лицо, — говоря со мною, вы сказали, что я должен думать о том, как восстановить справедливость. О том, что, если я настоящий друг Филиппу, я должен говорить с вами, потому что только вы можете покарать преступника. Вы это помните, майстер инквизитор?

— Разумеется, — кивнул Курт, пытаясь не поддаться болезненному настойчивому взгляду и не отвести глаз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});