Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю) - Дмитрий Иловайский

Если обратимся к личным именам - этому обычному предмету злоупотребления норманистов и татаро-финнистов, - то и здесь не найдем никакого серьезного подтверждения для урало-алтайской теории. Возьмем гуннские имена IV и V веков.

Валамир (или Велемир), Мундюх, Донат, Харатон, Руа, Оиварсий, Блед, Денгизих, Еллах, Ирник, Атакам, Мама, Верих, Едекон, Исла, Онегизий (Негош?), Скота, Эскама, Крека, Васих, Курсих, Уто, Искальма и пр. Что же несомненно урало-алтайского в этих именах? Если филология пока не умеет раскрыть их арийское значение, то еще менее она может доказать их татарское или чудское происхождение. Не забудем, что имена эти дошли до нас в латинской и греческой передаче; следовательно, в большинстве случаев мы не можем восстановить их точное произношение. Если мы тут не встречаем пока Святополков и Святославов, то не встречаем их в те времена также у антов и склавинов или славян подунайских и иллирских. Сам Иорнанд свидетельствует о том, что многие личные имена заимствовали "сарматы у германцев, готы у гуннов". Весьма сомнительно, чтобы немцы стали носить татарские или чудские имена и прозвища. Мы не раз замечали, что чем далее в древность, тем более общего должно встречаться в именах немецких и славянских, по их арийскому родству и тесному исконному соседству. В приведенных сейчас словах Иорнанда опять встречаем сармат (под которым несомненно разумеются западные славяне) как бы отдельным народом от гуннов, а германцев (то есть западных немцев) от готов, что не мешает быть готам немцами, а гуннам славянами; только те и другие составляли восточные ветви своего племени. Напомним еще гуннские имена VI века: Заберган, Сандилк, Катульф, Хорсомант, Вулгуду, Ольдоганд, Регнар и пр. Надеюсь, это имена чисто арийские.

Что касается до имени главного гуннского героя - Аттилы, то опять-таки совершенно произвольно приписали ему татарское происхождение. Поводом к такому толкованию послужило название реки Волги татарами Эдил. Но отсюда нисколько не следует, чтоб это название сочинили сами татары, а не взяли его готовым у прежних обитателей Поволожья. Арабские писатели IX и X веков называют Волгу Итиль. Но такое же название встречаем уже у византийских писателей с VI века (у Менандра Attila, у Феофана Atalis, у Константина Багрянородного Atel). Константин в рассказе об уграх и печенегах называет еще часть Южной России Ателькузу и объясняет, что это название произошло от рек Этель и Узу (De adm. imp., с. 40). Ателькузу, по-видимому, называется у него край, лежавший не на восточной стороне Дона, а на западной, и в таком случае под Этель или Атель тут можно разуметь Днепр. Впрочем это еще вопрос: не могла ли и тут подразумеваться Волга? Аналогию с этим названием составляет другое название Волги - Ра, употребляемое Мордвою доселе. Но та же Ра встречается еще у Птоломея и Аммиана Марцеллина. А если сблизим ее с греческою формою того же имени - Аракс, иранское Арас, то убедимся, что это слово не мордовского происхождения, а получено мордвой от древних обитателей арийского семейства. Точно то же можно сказать и о названии Волги словом Атель или Аттила, и тем более, что никто не объяснил его татарскую или чудскую этимологию 5 . Затем, согласно с вышеприведенным известием Иорнанда, мы действительно находим у готов имена, похожие на Аттилу, с легкими изменениями или дополнениями, каковы Аталь, Татила, Атаульф. Какой корень этого имени, одинаков он или нет с словом атя, то есть батя или тятя, рассуждать о том не берусь, и вообще не считаю филологию настолько зрелою, чтоб она могла давать точные, несомненно научные объяснения личных имен, в особенности из эпохи Великого переселения народов. Если то же имя можно встретить позднее в истории мадьяр, то известно, что они заимствовали многие имена у славян и немцев и не только заимствовали имена, но и омадьярили многие знатные славянские роды. Следовательно, такая ссылка лишена всякого значения, как не имеет никакого серьезного исторического значения и претензия мадьярских историков, начиная с анонимного нотария короля Белы, производить свой народ прямо от гуннов Аттилы.

Поборники туранофильской теории, как известно, следуя за Дегинем, связали както гуннов с монгольским народом Хионгну китайских летописей и заставили их переселиться из Средней Азии в Европу во второй половине IV века по Р. X. Но такое мнение совершенно произвольно и противоречит положительным свидетельствам источников. У Птолемея, писавшего во II в. по Р. X., гунны помещены в Восточной Европе соседями Роксалан. Аммиан Марцеллин говорит, что о них уже упоминали старые писатели. А Моисей Хоренский, армянский писатель V века, сообщает о нападении болгар со стороны Кавказа на Армению, случившемся во II веке до Р. X. Наконец, Аммиан, Приск, Прокопий, Иорнанд прямо помещают их древние жилища за Танаисом и Меотийским озером, то есть в области Кубани и нижней Волги.

Если мы пойдем далее в более поздние века, то увидим, что гунны в источниках ясно отождествляются с славянами, например у Беды Достопочтенного, в византийской Пасхальной хронике, у Кедрена, в немецких эпических сказаниях и проч. Но я пока ограничиваюсь рассмотрением старейших и важнейших источников для истории гуннов, каковы Аммиан Марцеллин, Приск, Иорнанд и Прокопий 6 . Повторяю, что к гуннам и их славянству я пришел следующим путем: занятия начальною русскою историей натолкнули меня на болгарское племя. Пересмотрев вопрос о его народности, я убедился, что нет ровно никаких научных оснований считать эту народность неславянскою. Но при сем пересмотре я неправильно старался выделить болгар из группы гуннских народов (так как их неславянство выводили собственно из представления о гуннах, как о народе туранском). Убедившись потом в тождестве болгар с гуннами, я естественно пришел к необходимости пересмотреть вопрос о народности гуннов, то есть пересмотреть те основания, на которых они были отнесены к какомуто (в сущности неизвестному и доселе никем неопределенному) уралоалтайскому племени. И на чем же, как оказалось, было основано такое мнение? Да на таких шатких аргументах, как риторические фразы Аммиана и Иорнанда о некрасивой наружности гуннов, их воинственности, свирепости, кочевом или полукочевом состоянии и т. п. Карикатуру или неестественное безобразие приняли в буквальном смысле и выдали за точный портрет. Вот как невысоко еще стояла историческая критика во времена Нибура и Шафарика! По поводу таких аргументов, приведу пример тех противоречий, в которые нередко попадают поборники норманизма и туранства по отношению к славянам. Г. Куник в доказательство, что языческая Русь, нападавшая на Византию, не могла быть славянскою, приводит ее жестокости, там совершенные: язычники сожгли церкви в окрестностях Константинополя и умертвили множество людей. По его мнению, это должны быть норманны, которые "как раз в то время в западной Европе опустошали церкви и монастыри и весьма часто с особенною яростью убивали в самых церквах епископов и монахов". ("Известия Аль Бекри о Руси и Славянах", стр. 175.) Но вот что говорит г. Макушев о славянах: "Особенно много рассказывает о хищности и свирепости славян Гельмольд". "В войне заграничной (слова Гельмольда о поляках и чехах) они храбры при нападении, но весьма жестоки в грабеже и убийствах: они не щадят ни монастырей, ни церквей, ни кладбищ" ("Сказания иностранцев о быте и нравах славян", 158) 7 .

Итак, в высшей степени было опрометчиво делать научные выводы о принадлежности к тому или другому племени на основании таких неточных, пристрастных и весьма условных отзывов о наружности гуннов, каковы отзывы Аммиана и в особенности Иорнанда. Подобные вопросы решаются не тою или другою фразою источников, а совокупностью всех несомненно исторических фактов.

Чем более всматриваемся мы в вопрос о гуннах, тем более убеждаемся в чрезвычайной важности его правильного решения для истории славян, а следовательно, и в непростительном равнодушии к нему со стороны ученых славистов. Только с разрешением этого вопроса открывается возможность поставить на твердую почву историю славянства в первую половину средних веков. Тогда объясняется и непонятное до сих пор появление целого ряда славянских государств в IX и X веках, и картина всего этого славянского мира, как бы внезапно выросшего из земли на огромном пространстве от берегов Адриатики до Балтийского моря и Волги. Тогда прольется свет и на многие частные вопросы из славянской истории, между прочим на вопрос о начале и распространении церковно-славянской или болгарской письменности. Широкое распространение этой письменности между славянскими народами сделается нам понятным, когда узнаем, что гунны-болгары были многочисленным и некоторое время господствующим славянским племенем. Если обратить внимание на то, что в IX веке часть Паннонии была занята еще гуннами-болгарами (см. у Феофана сказание о расселении сыновей Куврата), то, может быть, уяснится, почему Кирилл и Мефодий явились в Паннонскую Моравию с болгарским переводом Св. Писания, почему наилучший прием Мефодий нашел у князя Платенского Коцела (то есть в собственной Паннонии) и почему его паннонские ученики потом перешли именно в Болгарию. Конечно, поборники немецких домыслов о туранстве болгар и гуннов еще долго и усердно будут производить давление на славянских ученых по этим вопросам; но тем сильнее и доказательнее пробьется наружу и возобладает в науке историческая правда. Для меня понятна неохота немцев примириться с тою мыслью, что началом так называемого Великого переселения народов послужило столкновение болгарских и русских славян с немецкими готами и изгнание последних из Восточной Европы. Но было бы желательно видеть более научной самостоятельности в данном случае со стороны наших славистов. В особенности неприятно встречать таких противников, которые, как, например, в данном случае, не только никогда не занимаясь специально подобным научным вопросом, но и не думая о нем серьезно, спешат выступить с своими возражениями, основанными на предвзятых толкованиях с чужого голоса.