Тайна святых - Петр Иванов

* Конечно, не в брате Стефане, который был рупором общего настроения, здесь было дело.

Придя в Кинелу к своему другу Стефану Махрицкому, св. Сергий не думал о новой обители, а просил Стефана указать ему, где удобнее поселиться для безмолвия. Скоро нашлось прекрасное место на реке Киржач. Но опять стали приходить желающие приютиться около Божьего человека: приходили и из оставленной Сергием Троицкой обители, приходили и со стороны. Скоро возникает нечто вроде обители, строится церковь. Только через четыре года св. Сергий вернулся в первоначальное место своих подвигов, а на Киржаче остался игуменом Роман.

Мы должны обратить самое серьезное внимание на причину обратного возвращения св. Сергия. Была ли это тоска и любовь, по оставленной братии? Что такое тоска? Это ответная любовь любимого душе любящего, это желание, иногда непреодолимое, снова увидеться и жить вместе. Св. Сергий был образ Господа Иисуса Христа, значит, сама любовь. Если бы оставленная братия любовно простирала к нему руки, сердцем звала его — мог ли устоять любящий пастырь, а ведь он был избранный Богом пастырь (не людьми, как большинство священнослужителей, а Богом)! Мог ли он четыре года не откликнуться на их зовущую любовь? Нет, конечно, давно бы соединился с любящими. Вернулся же он по распоряжению высшей иерархической власти. В житии сказано: “Оставшиеся в обители сначала

обращались к св. Сергию, но когда он не согласился вернуться, они послали ходоков к митр. Алексию, прося его содействия к возвращению Сергия. Митр. Алексий отправил в Киржач двух архимандритов, и св. Сергий ответил, что он всегда послушен митрополиту. Стилизованное житье, конечно, говорит о том, что братия не могла переносить разлуки с игуменом и оттого обратилась за содействием к митрополиту. Что братия хотела возвращения св. Сергия, это, конечно, не подлежит сомнению, но вот вопрос: какая причина была этому хотению? Мы уже сказали: если бы то была любовь, св. Сергий вернулся бы и сам.

Причину истинную найти нетрудно: без св. Сергия обитель, конечно, стала скудеть и, кроме того, вероятно, подвергаться всеобщему изумлению: от братии ушел святой человек.

Не любовь, а соображение высшего иерархического управления (быть может, начавшийся соблазн: возмущение народа на монашествующих без "любви) послужило основанием вторичного соединения св. Сергия с оставленной братией*.

* Здесь как бы опять расходятся внутренние желания двух святых. Но св. Сергий был чистый сосуд любви, содержимый свыше в пустыне, чтобы не касаться влияния века. Между тем М. Алексий — высший иерарх, долженствующий мириться (применяться до известной степени) к положению вещей в управляемой им народе-церкви.

Дела любви среди братий свидетельствуют о духовной прочности (или обратно) возникающей церковной общины. Поэтому скажем еще об одном характерном случае из жизни св. Сергия. Однажды в обители ощущалась крайняя скудость в пище. Три дня св. Сергий ничего не ел. Тогда он предложил одному брату, который хотел построить сени к своему домику и ждал плотника из деревни, выполнить работу за хлеб. Брат, зная св. Сергия за недурного плотника, согласился, но просил прощения, что ничего не может предложить, кроме решета с кусками гнилого хлеба. Св. Сергий тотчас же принялся за работу и только в конце дня, по окончании постройки, начал утолять голод гнилым хлебом. В житии сказано: “Некоторые из братий заметили при этом, что из уст его исходила пыль от гнилости хлеба”. Все описатели жития св. Сергия дивятся его подвижническому терпению, что и такой дурной пищи не хотел принять раньше, чем окончил труд. Однако в этом эпизоде есть более важная сторона, о которой обыкновенно умалчивают. Если в обители был такой голод, что св. Сергий ничего не ел три дня, то почему он, получив целое решето, хотя и гнилого хлеба, ни с кем не поделился, ибо, конечно, не евшие три дня вряд ли откажутся даже и от гнилого хлеба? Очевидно, потому что никто и не нуждался в таком хлебе. И почему некоторые из братий наблюдали (сказано: с удивлением), что идет пыль от гнилого хлеба, который ест игумен: не евший три дня не с удивлением наблюдает за тонкостями еды человека кушающего, а со страданием, что сам не ест. Все это несомненнейшим образом говорит, что хлеб в обители был, но у каждого свой, хотя, конечно, в очень ограниченном количестве, и потому никому не хотелось делиться с неимущим. Этот случай тоже хорошо объясняет, почему впоследствии обитель Сергиевской пустыни так раздражительно отнеслась к предложению ввести общежительный устав, т. е. чтобы никто не имел своего, а все было общее.

Конечно, ничего подобного истории с гнилым хлебом не могло произойти в Киево-Печерском монастыре, где братия так любила друг друга, что не только хлебом делились, но несли и наказания (эпитимии) друг за друга.

Зная условия, при которых возникали монастыри вокруг жилья св. Сергия, как можно решиться утверждать, что это он основал обители. Вы видели, что и на реке Киржач, и в радонежском лесу люди сами приходили и селились вокруг жилища св. Сергия, составляя, таким образом, общину, церковное образование — приход. Св. Сергий только по послушанию к епископу Афанасию (читай житие) согласился принять сан пресвитера и игумена.

Что касается тех монастырей, где св. Сергий даже не жил, а между тем именуется их основателем, то это вследствие крайней недуховности и, кроме того, раболепия перед сильными мира сего московских церковных писателей. В этом легко убедиться, стоит только сличить, как о начале такого рода монастырей пишет святой Божий человек и как пишут московские изобразители жития.

Св. летописец Нестор, инок Печерского монастыря, повествует так.: “Князь Изяслав Киевский создал церковь каменную во имя св. Дмитрия, своего покровителя. При церкви князь устроил монастырь, пригласив на игуменство в нем из Печерской обители блаж. Варлаама, тогда бывшего первым игуменом на Печере. Князь, надеясь на богатство, желал возвеличить свой монастырь и сделать его превосходнее Печерского. Но намерение князя осталось тщетным: много монастырей поставлено от князей, от бояр, от богатства, но не таковы они, как поставленные слезами, пощением и молитвой”.

Вот как почти иронически говорит святой о княжеском монастыре. Несомненно, блаж. Варлаам, уходя из Печерского монастыря, получил от св. Антония благословение. Но, конечно, никто тогда не думал и не писал, что монастырь Изяслава поставлен по благословению св. Антония Печерского и что св. Антоний основал Дмитриевский монастырь.

Теперь посмотрим, как говорят о княжеских и вообще богатством поставленных монастырях москвичи: “По желанию великого князя Дмитрия Донского богомудрый Сергий основал в 1378 г. монастырь Дубенский и поставил игуменом ученика своего Леонтия”, или: “в 1385 г. отец пустынножителей Сергий основал по желанию великого князя Дмитрия Голутвин монастырь близ Коломны. Здесь он поставил игуменом ученика своего блаж. Григория. Средства как для построения так и для содержания этих двух монастырей даны были великим князем”; или еще: “по просьбе Серпуховского князя Владимира Андреевича Храброго и на его средства св. Сергий основал в Серпухове монастырь в честь Зачатия Богородицы и дал в игумены ученика своего Афанасия”. Или: “князь Андрей, давно желавший построить монастырь близ Можайска, вызвал к себе преп. Ферапонта (друга Kирилла Белозерского, подвизавшегося неподалеку от Кирилла). На просьбы князя старец сначала отвечал слезами, но потом согласился и в Можайске, при богатых средствах князя, скоро устроился монастырь Рождества Богородицы”.

О духовных успехах всех этих монастырей обыкновенно мало что известно, но иногда то или иное событие позволяет узнать об отношениях святых к этим новообразованиям. Так, известно, что ученик св. Сергия св. Афанасий, поставленный игуменом в Серпуховский монастырь, через некоторое время, огорченный отношением Дмитрия Донского к митр. Киприану, оставил игуменство и уехал вслед за м. Киприаном в изгнание. Купил себе келью в Цареграде и, когда митр. Киприан, вернувшись в Москву, звал его, отказался, сказав: “келья моя дороже мне всех почестей”.

Теперь должно сказать, что ставить святому в большую заслугу основание многих монастырей есть непонимание, что такое монастырь и кто такой святой. Только святые монастырские общины действительно есть слава церкви. Но такие общины собирает Сам Господь, о чем строго свидетельствовал св. Нестор: “Господь собрал в Киево-Печерский монастырь таких черноризцев, которые сияли великими добродетелями в Русской земле как светила небесные”. Такие монастыри преображают весь народ, как это и было в Киевской Руси. Но монастыри, т. е. общины подвижнического рода, могут быть и мало святыми, и вовсе не святыми, так что один и тот же монастырь в одно время является святой общиной, как Печерская община второй половины одиннадцатого и начала двенадцатого века, затем живет подражанием святости, что было при игумене Поликарпе в том же монастыре, и, наконец, может забыть о всякой святости. Почему это так? Потому что монастырь есть место особых подвигов, на которые призывает Господь через Духа Святого. Но монастырь не место, как это стало общераспространенным мнением, приобретения каких-то особых заслуг перед Господом или место наиболее удобного спасения души. Напротив, место чрезвычайно трудное для спасения души, если принявший обет не получил на то мановения от Господа, — сосредоточение наибольших духовных опасностей. Ибо в церкви есть только одно средство спасения, всем доступное и всем обязательное, — терпение нести свой жизненный крест. Самочинное же приятие на себя особого крестного пути есть усугубление своей ответственности и вступление на путь сложнейших соблазнов. Если данная монастырская община составлена в преобладающем числе из монахов такого рода, то она представляет из себя не просто гибнущих по духовному неразумию людей, но и величайший соблазн для всей церкви, к которой принадлежит (местной; например, сербской, русской и т. д.).