Испытание огнем. Сгоравшие заживо - Одинцов Михаил Петрович

— Все так, но семьи надо бы отправить.

— Моя тоже здесь. А если танки действительно прорвались, то отправлять поздно.

Меньшиков слушал спор комиссара с оперуполномоченным и не вмешивался. Оба правы: отправить не пожелавших в первые дни войны уехать жен командиров надо бы, но куда и на чем? Не перерезана одна-единственная шоссейная дорога на Керчь, но и она непрерывно обстреливается и штурмуется авиацией немцев. Да и машины загружены авиационным имуществом. И есть ли гарантия, что вскорости немцы не перережут последнюю дорогу?… КП дивизии молчит, значит, положение действительно серьезное.

В землянку вошел лейтенант Пикалов.

— Товарищ майор, над аэродромом «рама» кружит, — обратился он к Меньшикову, — а некоторые самолеты уже без масксеток. И машины снуют туда-сюда.

Масксетки сняты с самолетов, которые через полчаса должны лететь на боевые задания; но Меньшиков распорядился бомбы пока не подвешивать. Техники поторопились снять маскировку, теперь сетки натягивать было поздно. И надо ли?

Меньшиков снова крутанул ручку телефона. Ответил оперативный дежурный. На просьбу позвать полковника сказал, что он разговаривает по другому телефону.

— Хорошо, я подожду.

Прошло еще минут пять, пока полковник взял трубку.

— Что у вас там стряслось? — спросил он недовольно.

— Ничего пока не стряслось, но уже «рама» кружит над аэродромом и канонада все слышнее.

— Только без паники, товарищ Меньшиков, — приструнил его полковник — Сидите и ждите. Вас не забыли, и, когда потребуется, команду получите.

— А с боевым вылетом как?

— Я же сказал: ждите!

— Есть.

Все ясно: фронт действительно прорван, и те танки, которые наблюдали наши разведчики, — немецкие. За ночь они прошли километров тридцать. До аэродрома им остались считаные минуты.

Меньшиков остановил взгляд на командире батальона аэродромного обслуживания.

— Быстро грузите имущество. Все, кто не летит, на погрузку. Сигнал к отправке — две красные ракеты.

Меньшиков направился было в землянку, как его остановил голос руководителя полетов, находившегося на «вышке» — деревянной будке, откуда в мирные дни осуществлялось руководство полетами.

— Товарищ майор, к аэродрому приближаются мотоциклисты, целая колонна. Похоже, немцы.

Меньшиков рванулся сам на «вышку». То, что он увидел, поднимаясь по ступенькам, стиснуло его ознобом, и ноги мгновенно одеревенели, стали чужими. Он так и не смог подняться на площадку, застыл на предпоследней ступеньке. Да и незачем было подниматься, все хорошо видно отсюда: по шоссе со стороны Сак мчались мотоциклисты. Один за другим. Да, это были немцы: мотоциклы с колясками, с двумя седоками — один за рулем, второй за пулеметом, в касках, в очках. Где-то, значит, должны двигаться и танки. Точно: на самом горизонте он различил темные коробки, окутанные клубами дыма и пыли.

— Дождались, — простонал Меньшиков и глянул вниз, где с него не спускали глаз начальники служб: не услышали ли? Кажется, нет. Крикнул:

— По самолетам! Запускать моторы и взлетать без команды. Ведущий тот, кто взлетит первым. Курс — на Керчь. Наземному эшелону отходить на восток вдоль побережья. Я взлетаю последним. — Он взялся за перила и почти скатился вниз, где уже никого не было, кроме капитана Петровского. Оперуполномоченный поджидал его.

— Поздно, Федор Иванович, — сказал он категорично и безжалостно. — Наземный эшелон отойти не успеет, если не выделить группу прикрытия.

Капитан был прав, и Меньшиков позвал с «вышки» руководителя полетов.

— Разыщите начальника штаба, передайте мой приказ: группу прикрытия — к шоссе. Держать немцев, пока не взлетит последний самолет и не отойдет последний грузовик. Потом отходить на восток.

— Я останусь с группой, — сказал Петровский, когда руководитель полетов убежал. — За меня поработает Завидов.

— Можешь лететь на моем самолете, — без особой радости предложил Меньшиков.

— Мне надо остаться.

— Тогда другое дело. Жену не успел отправить?

— Нет… Группой командует Деревянко?

— Да, наш начхим. Дело он знает, и человек смелый. Постараюсь, как только взлетим, прикрыть бортовым огнем вашу группу. Это будет сигналом для отхода.

Они зашагали к бомбардировщику Меньшикова, стоявшему недалеко от землянки, у которого уже выстроился экипаж. Их догнал оперативный дежурный.

— Товарищ майор, связь со штабом дивизии прервана. Видно, немцы перерезали провода.

— А радиостанция?

— Немцы забивают ее: такой треск, что ничего не разобрать.

— Ясно. В распоряжение капитана, — кивнул Меньшиков на Петровского.

— Есть!

Оперуполномоченный протянул Меньшикову руку:

— Счастливо, Федор Иванович.

— И тебе, Виктор Васильевич.

Меньшиков уловил в голосе оперуполномоченного грусть и теплоту. Капитан понимал, на что идет: мало кому из тех, кто остается прикрывать отход полка и батальона, удастся остаться в живых. И Меньшиков простил ему его прежнюю холодность; черствость. Уж такое суровое время, не до деликатности.

А треск мотоциклов уже катился на аэродром, и вот с северной стороны донеслись первые выстрелы. Им ответили автоматные очереди. Заглушая их, взревели моторы бомбардировщиков, два самолета тронулись со стоянки и порулили к взлетно-посадочной полосе. К ним выбежал лейтенант Пикалов и знаками показал, чтобы открыли огонь по мотоциклистам.

«Молодец, — подумал о нем Меньшиков, — правильно сообразил».

Мотоциклисты скатывались уже с бугра и, как саранча, рассыпались в разные стороны, охватывая аэродром с запада и востока. Воздушные стрелки со многих самолетов открыли по ним огонь. Треск пулеметов, рев моторов, одиночные выстрелы слились в единую вызывающую озноб какофонию. Недалеко от бомбардировщика Меньшикова вспыхнул бензозаправщик. Пламя с такой быстротой охватило машину, что шофер едва успел отогнать ее. Меньшиков видел, как вывалился он из кабины и стал кататься по земле, гася загоревшийся на нем комбинезон.

Вокруг все ревело, гудело, трещало, стонало, и никаких команд уже дать было нельзя, никому и ни в чем помочь теперь не могли ни командир полка, ни командир дивизии…

Меньшиков в последний раз окинул аэродромное поле взглядом. Первый самолет уже оторвался от земли, второй бежал следом за ним. К взлетной полосе один за другим рулили четыре бомбардировщика. На остальных моторы работали. Кое-где суетливо бегали люди, заканчивая последние приготовления к взлету.

«Хорошо, что немецкой авиации нет, — подумал Меньшиков, — а то бы наделала она бед». Пора было и ему садиться в свой самолет. Он махнул экипажу рукой — «По кабинам!» — и, дав команду технику провернуть винты моторов, ступил на крыло.

Лейтенант Пикалов — он снова летел в экипаже Меньшикова воздушным стрелком-радистом — уже крутил турель влево-вправо и бил со стоянки по появлявшимся то там, то здесь мотоциклистам. А их становилось все больше. Огонь пулеметов, взрывы гранат опрокидывали мотоциклы, сбивали с них седоков, заставляли их искать укрытия, но сдержать такую лавину, казалось, ничто было не в силах.

— Запуск! — крикнул Меньшиков заученное скорее для себя, чем для техника, который, конечно же, не услышал его, но по взмаху руки понял команду.

Моторы, словно почуяв опасность, запустились с первой же попытки. Техник выдернул колодки из-под колес и, пока Меньшиков надевал парашют, пристегивался привязным ремнем, забрался в люк к стрелкам: Пикалов по СПУ доложил, что все к взлету готовы.

Майор дал газ моторам, развернул бомбардировщик вдоль взлетной полосы. За эти несколько секунд он увидел мотоциклистов среди аэродромных построек. Отряд из БАО (Меньшикову показалось, что среди бойцов находился и капитан Петровский) залег в траншеях и не давал немцам прорваться к складам и самолетам. Пикалов пустил длинную очередь по мотоциклистам, они шарахнулись за постройки. Еще Меньшиков успел обратить внимание на то, что у складов грузовых машин уже нет; значит, успели загрузиться и отъехать.