Начинающий адепт - Пирс Энтони

И тут видение рассеялось в мерцающем воздухе.

Мы с отцом печально смотрели на убитого горем Адепта и всем сердцем разделяли его печаль.

И тогда я поняла, в чем заключалась последняя, третья, составляющая часть сущности Адепта. Да, первой была его музыка, второй — магическая сила, а третьей… — Леди на мгновение смолкла, словно не решаясь произнести, — и третьей — бесконечная, трепетная любовь к… породе лошадиных.

Стайл понял, почему она запнулась. Она наверняка хотела сказать «к лошадям», но из уважения к Нейсе в последний момент поправилась.

— Наконец Юноша поднялся с земли, но так неуверенно, шатаясь, будто сам, подобно Хинни, истекал кровью.

— У нее были слабые колени, — сказал он, — поэтому шакалы и одолели ее. Колени она поранила, защищая меня. Я в долгу у Хинни. Но ей теперь ничего не нужно. И все же… — он на минуту задумался, — все же я могу кое-что для нее сделать…

В его облике появилось нечто, испугавшее меня, и постепенно мне стало открываться мрачное значение жалости, скорби и гнева Адепта.

— Отвернитесь оба, — сказал нам Юноша, — отвернитесь, чтобы не увидеть то, что вам не понравится.

И мой отец, мудрый, повидавший жизнь человек, взял меня за плечи и повернул спиной к мертвой Хинни.

Наступила тишина, а потом полилась мягкая мелодия, это играла волшебная губная гармоника. Я услышала невнятно произносимые слова заклинания и вдруг почувствовала позади волну горячего воздуха. Жар обдал нас, в ноздри попал какой-то едкий запах.

Мы обернулись.

Под воздействием колдовских чар мертвое тело Хинни исчезло, а в легкой дымке, которая вилась вокруг, стоял Адепт, держа в руках новорожденного жеребенка, его шерстка отливала легкой голубизной.

— Хинни умерла, но жеребенок жив. Она хотела спасти его, поэтому и приползла к вам из последних сил, бедняжка, — сказал Адепт, и, прежде чем мы успели хоть как-то отреагировать на его слова, добавил, обратившись к моему отцу: — Малыш родился раньше срока, его надо терпеливо выхаживать, только так можно спасти потомство Хинни. Я тут бессилен, этой слабенькой лошадке требуется нечто большее, чем моя магия. Я прошу вас, сэр, принять ее из моих рук и дать ей все, что вы в состоянии дать. Только на этих условиях она выживет и станет тем, кем ей предназначено стать.

Мой отец в ответ молчал, то ли не понимая, что от него требуется, то ли потрясенный происшедшим у него на глазах.

— Хинни, умирая, приползла к вам, — продолжал Юноша, — потому что надеялась на вашу помощь, была уверена в ней. Больше всего на свете она хотела, чтобы ее жеребенок остался жив и находился бы в безопасности. Я знаю, что не имею права просить вас об этой услуге, ведь пройдут годы, прежде чем вы исполните слово, данное мне. И все же… ради Хинни…

Юноша шагнул к нам, держа на вытянутых руках жеребенка.

Только я могла знать, какой бесценный подарок сделал он моему отцу, страстному любителю лошадей. Отец боготворил Хинни, кобылицу самой драгоценной из всех лошадиных пород, которые когда-либо держал, боготворил Голубого Жеребца, доселе не виданного на Фазе. Новорожденный был их жеребенком, и богатство, которое получил в руки мой отец, было не измерить! Да, мне сразу стало ясно — не тяжелую обязанность возложил Юноша на моего отца, а превратил в реальность самую его несбыточную мечту. Такая уж манера была у Адепта.

Отец без слов принял кобылку и отнес в стойло. Лошадка нуждалась в немедленной помощи. Мы же остались стоять друг против друга. Что-то шевельнулось в моей душе. Нет, не любовь, но, кажется, благодарность или восхищение, я теперь знала, что никакой он не мальчик, а маг, пользующийся недозволенными природой методами. И все же, на мой взгляд, он был достойным из достойных!

Поклонившись мне, Адепт повернулся и пошел к опушке леса, где шакалы напали на Хинни. Через короткий — очень короткий — промежуток времени там вдруг взметнулась ослепительная вспышка. Это в страшном пожарище горел лес, а вместе с ним-горели и трусливые шакалы. Заслышав их жуткое предсмертное завывание, я вспомнила, как Адепт уничтожил троллей, и новый акт его мести устрашил меня. Но все же я не осудила его за эту жестокость, ибо очень горевала по Хинни. Да и кто из нас устоит перед искушением отомстить убийцам дорогого тебе существа?

Магическая мощь Адепта — страшная вещь, а эмоции его в тот момент были не слабее моих и утишить их мог лишь виновник ценою своей собственной жизни.

Я видела, как полыхал лес, и тем не менее, когда на другой день отправилась на прогулку, лес предстал моим глазам свежий и зеленый. Ни одно живое существо не пострадало, и только изредка попадались обгорелые останки шакалов.

И я снова подивилась могуществу Адепта, испытав благоговейный страх перед его великодушием, так же, как накануне перед его жестокостью.

После случившегося отец, дотоле относящийся с неприязнью к Адептам, ни единым плохим словом не обмолвился о Юноше, будто променял меня на редкой породы жеребенка. Он не возражал против помолвки, где были оглашены наши имена — имена вступающих в брак, и вскоре я вышла замуж за Адепта, хотя по-настоящему не любила его. Он был добр ко мне, подарил поместье, которое теперь называют Голубыми Владениями, построил для меня прекрасный Замок, научил меня целительству, подбадривая, вселяя уверенность, что я в силах помочь любому нуждающемуся в моей помощи — даже больному троллю или снежному демону. Там, где мое целительское искусство было бессильно, он пускал в ход свои заклинания.

Мы многих излечили от страшных недугов. Некоторые из больных были людьми. Они оставались в Замке, охотно становились слугами или охранниками, хотя с ними никаких договоров не заключалось. Но в большинстве своем нашими пациентами были лесные существа, ни одно не было отвергнуто. Даже нуждающихся в помощи монстров мы принимали, словно добрые доктора из детской книжки с картинками…

Она вдруг оборвала свой рассказ.

— Спасибо тебе, Леди, что ты так откровенно рассказала о себе, — осторожно заметил Стайл.

— Я не была с тобой и наполовину откровенной! — возразила Леди с удивительной для нее горячностью. — Я не все рассказала тебе — даже и половины… Я не любила его… Нет, не то… Я недостаточно любила его, над нашим союзом витал какой-то негласный уговор. Он знал об этом и все же относился ко мне с неизменной нежностью и уважением. Как я была несправедлива, как дурно относилась к нему!

Это признание было неожиданностью для Стайла.

— Нет, наверное, ты ошибаешься, — возразил он, — я не могу себе представить, что ты…

Но исповедь-признание уже рвалось на волю. Нейса слегка качнула рогом, советуя ему помолчать, и Стайл послушался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});