Петля времени - Сергей Александрович Милушкин

волна буквально сбила его с ног, и он рухнул в кучу угля, сваленную в самом углу кочегарки.

Ушам стало так больно, что Вите показалось, еще чуть-чуть и из головы начнут вытекать мозги. Размазывая слезы на щеках, инстинктивно, не разбирая пути он покарабкался на четвереньках в сторону Лены.

Подобравшись к девочке, он заполз под верстак и примостился рядом с ней, обняв ее за талию. Дрожа от ужаса, они прижались друг к другу.

Мужик все еще стоял в проеме — фигура его страшная, вся в пыли и зловещем ореоле контрового света представлялась…

«А ведь он и правда похож на паромщика», — подумал Витя.

Исполин будто бы поддерживал свод и дверной косяк, не давая им рухнуть. Правой рукой он махал невидимым людям.

— Шесть, пять…

Он немного отошел и в кочегарку буквально ниоткуда свалились трое людей — один из них Шаров, второй — лысый, узнать его было легко, а третий… или третья… Худой силуэт в светлой больничной одежде…

— Три, два…

…рухнул прямо на Шарова. Тот выставил руки и поймал невесомое тело в полете, прижал к себе и замер.

Вдруг наступила тишина.

Витя распахнул глаза. Ему вдруг захотелось крикнуть: «Смотрите! Все кончилось! Не бойтесь!», но он не смог даже рта открыть. Чудовищная тяжесть навалилась на его плечи, руки и ноги, все тело и даже язык. Ресницы стали весить по сто тонн каждая.

Мужчина стоял в дверном проеме и держал в руках свиную голову. При этом он смотрел прямо на Витю, — пронзительным, сверлящим взглядом.

«Ну давай!», — словно бы говорил его взгляд.

Тем временем рот мужчины отрылся и, хотя из него не вылетело ни слова, Витя явственно услышал:

— Один…

«Ну вот, — подумал он, — теперь нам конец».

И вдруг ему отчетливо стало ясно, что никакой не мужик, сжимающий жуткую свиную голову, не психи, голосящие где-то сверху — а только он сам, он и только он сможет ЭТО сделать.

Ведь это так просто! Как он раньше не догадался? Магнитофонная запись, была всего лишь триггером, все остальное делал он сам. И это было так просто, что Витя поразился пришедшему в голову откровению.

И чтобы проверить, прав он или жестоко ошибается, нужно было всего лишь…

— Ноль.

Глава 52

1984 год

Что-то изменилось.

Иногда он ощущал, будто бы ткань реальности, окружающая его, становится другой. Он не мог этого понять или объяснить с помощью органов чувств и боялся у кого-то спросить, испытывает ли еще кто-нибудь нечто подобное. Тренер и так косо смотрел на него — сегодняшний забег был решающим. Быть или не быть. Последний шанс попасть в сборную страны по легкой атлетике. Кто его знает, как все пойдет, если он не сможет. Если вдруг что-то пойдет не так.

И с самого утра… что-то пошло не так.

Этот мальчишка. Странный мальчишка, вошедший в раздевалку перед самым стартом. Точнее говоря, в самом мальчишке ничего странного не было — обычный школьник, хотя он не припомнил, чтобы школьники перед началом соревнований приходили к спортсменам в раздевалку — но опять же, ничего необычного в этом не было. Мало ли, забрел случайно, или, может быть, он был сыном работника стадиона.

Но то, что потом сказал этот мальчик…

Шаров замер у стартовой черты и оглядел чашу стадиона. Солнце нещадно пекло и зрителям на трибунах приходилось несладко. Ему вдруг показалось, что где-то там наверху мелькнула белобрысая голова того самого мальчишки. Рядом с ним сидела солидная женщина, похожая на директора магазина. Она обмахивалась веером и что-то говорила мальчику, лица которого Шаров разглядеть не смог — было слишком далеко.

Мальчик словно бы заметил его взгляд, сконфузился и сполз вниз по сиденью. Шаров перестал его видеть и посмотрел на вход в подтрибунное помещение. Около него замерла здоровенная телевизионная камера. Оператор лениво лузгал семечки. Разумеется, телевидение будет вести прямую трансляцию — все-таки, чемпионат СССР, как ни крути.

Все были на своих местах. Соперники перетаптывались на стартовой линии, — каждый на своей волне. Кто-то из них сегодня придет первым, и его судьба навсегда изменится. Зимой победитель поедет на студенческие игры в Париж, а потом… весь мир у его ног.

Шаров вздохнул. Чтобы скрыть нарастающую нервозность, два раза присел, помахал руками. Украдкой взглянул на трибуну, где сидел тренер. Петр Андреевич что-то отмечал в своем блокноте и выглядел невозмутимо.

В толпе Шаров увидел человека, с которым ему придется встретиться вечером в 23 часа в ресторане «Прага», чтобы отдать долг и у него засосало под ложечкой. Он здесь. Он наблюдает. Он ждет.

Диктор что-то объявил по громкоговорителю, потом принялся называть фамилии участников забега. Трибуны взрывались аплодисментами. Шаров не слышал этого всего — только видел, как раскачивается море болельщиков в белых майках и рубашках, как шевелятся флаги над стадионом, как летит в небе невесомая тучка, на мгновение закрывая солнце…

Только на мгновение…

Что будет, если я не справлюсь, — вдруг подумал он. Мысль эта прошибла его так ясно, будто он уже не справился. Ноги сделались ватными, ладони похолодели и взмокли.

— Ша-ров! Ша-ров! — орали трибуны, а ему казалось: «Кровь, кровь!»

Он поднял ладони к лицу, внимательно вгляделся в тонкие линии на коже. Линия жизни прерывались два раза — ему когда-то гадала цыганка и, только увидев его ладони, обомлела, не в силах вымолвить ни слова.

Он поднял руку вверх, автоматически помахал трибунам.

— Все хорошо, я справлюсь… — прошептал он и три раза глубоко вдохнул и выдохнул.

— Ты как? — услышал он голос Андриана Ветрова. Соперником тот был хоть и задиристым, жестким, но незлобивым.

— Я? Нормально…

— Точно? — Андриан оглядел Шарова и покачал головой. — На тебе лица нет. Если тебе нужна помощь…

— Спасибо, все хорошо, — переврал его Илья. — Правда.

— Ну, смотри.

Ветров повернул голову в сторону дорожки и больше не смотрел на него. И, тем не менее, Шарову стало легче.

Плевать. Он придет первым. Будь что будет.

Снова где-то вдалеке мелькнула голова того мальчика…

Шаров понятия не имел, как во все это можно поверить.

«На три восемьсот, вы на любимой второй дорожке и следите за первой дорожкой, но опасность будет справа, справа, тридцать четвертый делает резкое ускорение и никто, никто его не замечает, потому что вы выходите против солнца, на миг слепнете и упускаете момент…»

Эти слова, произнесенные