Поиски счастья - Николай Максимов

Взрослые тоже покинули опостылевшие за зиму жилища. Щурясь от яркого солнца, они глядят в пролив, не отходя от землянок, другие разбрелись кто куда.

Ширятся, ширятся разводья!

Льды уходят на север.

Солнце круглые сутки не покидает неба. Над Беринговым проливом, от одного материка к другому, оно совершает свой путь, честно расплачиваясь за долгое отсутствие.

На крутом берегу в потертой одежде из шкур, без шапки, сидит старик Емрытагин и наблюдает подвижку льдов. Он сидит там давно. Да не он ли первый заметил начало этого великого движения? Для него оно означало восемьдесят третий год жизни. Старик и сам удивляется своему долголетию. Глаза его выцвели, ослабели. Но он слышит шепот ледового моря и видит ближние разводья. На лице Емрытагина умиление.

А за мысом бегает от парня девушка в зеленой камлейке. Она такая же статная и краснощекая, как Майвик. По прибрежным камням она мчится, как олень. Но разве убежать ей от молодого охотника?

— Пусти, Гыкос! — вырываясь, требует дочь Майвик. Ее волосы растрепаны, грудь высоко вздымается.

Нет, от Тыкоса не вырвешься! Но и Уяхгалик не слабенькая…

— Скажи отцу! — отрывая от себя его руки, обдает она его жарким дыханием.

И юноша понимает, что начинать, кажется, надо именно с этого… Он не знает, что ответит ему Тагьек, но отец будет против — в этом Тыкос уверен: Уяхгалик — эскимоска…

У следующего мыса девушка останавливается, берет парня за руку, заглядывает ему в лицо. Тот молчит. Они медленно удаляются.

Женщины собрались у жилища Тагьека.

Сипкалюк не знает, где Тыкос, Майвик не знает, где Уяхгалик и Амнона. Но матери не беспокоятся: дети взрослые. Да и кто же в такой день сидит в спальном помещении! Это только Тагьек не выползает из своей норы, как евражка зимой. Много наделали ему соседи костяных изделий. Теперь он готовится отвезти их в Ном, на Аляску.

— Сытые дни близко, — глядя в море, произносит Сипкалюк.

На лице Майвик чуть заметна улыбка. Приятные слова говорит племянница. Умная женщина, работящая.

Майвик деловито оглядывает жену Тымкара. Ее скуластое лицо уже в морщинах. А ведь она еще молода.

Майвик значительно старше, но она сохранилась несравненно лучше: полногрудая, плотная, краснощекая. На ней праздничная камлейка из красного ситца, в густых черных волосах лишь кое-где серебрятся седые нити.

— Ты верно сказала: морж пойдет скоро.

Теперь улыбается Сипкалюк, но лицо ее от этого не становится красивее: в больших пугливых глазах всегдашняя усталость.

…Набродившись по берегу, жители поселка один за другим возвращаются к своим жилищам. Пришла румяная Уяхгалик, обхватила мать за талию, прижалась к ней головой. С другой стороны появился Тыкос. Направлялся к своей одинокой землянке и старик Емрытагин. С высокого плато спускался Тымкар. Его шапка повисла на ремешке за спиной.

Каждый по-своему встретили островитяне вскрытие моря и теперь вернулись домой. Нет только Амноны. И не знает Майвик, что никогда ей больше не увидеть дочери.

Еще с утра Амнона куда-то скрылась. Изможденная болезнью, она одиноко бродила по острову. Этот весенний день взволновал ее снова. На впалых щеках ветер сушил слезы. Нет, никогда не стать ей настоящей женщиной! Кто же возьмет заразную в жены? А разве она виновата?.. Что же делать? Как жить дальше? Ей неотступно вспоминался день ее похищения. Пьяные американы уволокли ее в Ном. Потом она перестала быть человеком. В конце концов Джонсон проиграл ее Бизнеру, и целых десять лет она плавала на «Китти». Работала, терпела унижения. Уже тогда ей хотелось выброситься за борт, умереть, но каждый раз жизнь оказывалась сильнее. Надеялась увидеть мать. Верила, что вырвется из плена. И это случилось! Помогли таньги. Но теперь она поняла, что жизнь ее все-таки погублена.

Нестерпимо болела голова. Глаза застилала едкая дымка. Амнона перестала узнавать окрестности, различать очертания того, что окружало ее, пошатывалась, как пьяная. Ей чудилось, что она снова на «Китти», ей виделись каюта, карты, пьяные лица, бороды, бутылки…

Вначале — с льдины на льдину: подальше от людей! А потом, выбрав одну из них, поменьше, она опустилась на холодное ложе и, измученная, забылась в тяжелой дремоте. Пусть уносит ее море от этих жестоких и страшных лиц, обступивших ее…

Разводья все ширятся, расходятся ледяные швы, льдину покачивает. В бреду Амнона корчится, стонет, судорожно впивается в кромку льдины: ей кажется — это горло Джонсона… Но перед нею уже не Джонсон, а Билл Бизнер. Даже море не унесло от него! Вскрикнув, она вскакивает, выпрямляется навстречу ветру и, протянув бессильные руки вперед, словно к спасению, падает в воду.

Целые сутки искали Амнону по острову. Спустили на воду байдары. Все было тщетно. И тогда, сразу постаревшая, сказала Майвик:

— Не надо. Я знаю, — она взялась за сердце и подняла глаза к небу, — Амнона ушла туда…

И вслед за матерью все островитяне устремили глаза к небу. Никто не проронил ни слова.

Молчаливые, задумчивые, эскимосы разошлись по землянкам. Поселок словно вымер: ни смеха, ни говора.

Глухо рокотал пролив, и под его мрачную песнь Тымкар накалывал новый рисунок на тонкую и длинную пластинку из моржового клыка.

* * *

Не успели еще островитяне выспаться и отдохнуть после поисков Амноны, как по поселку пугливой птицей пронеслась новая тревога.

Эскимосы поспешно поднимались на возвышенность и вглядывались в ледовое море, где тянулась черная полоса дыма из пароходной трубы. Какой-то — видно большой — корабль приближался к острову. Невольно всем вспомнился визит чернобородого янки.

Сизый огромный корабль вскоре подошел к берегу. Загремела якорная цепь. От борта сразу же отчалила шлюпка.

На гребцах были одинаковые куртки с какими-то значками на рукавах.

Двое американцев, выпрыгнув на берег, поспешно двинулись к землянкам.

— Дети мои, — по-эскимосски обратился один из них к девушке в зеленой камлейке и стройному парню (они первые попались навстречу). — Соберите отцов ваших. Мы сообщим важную новость.

Хмурые, настороженные, поселяне собрались у новой землянки Емрытагина. Уже одно то, что корабль пришел не от русского берега и в такое необычное время, внушало тревогу. К тому же это не «купец»: слишком много на нем пушек…

Высокий седобородый старик в одежде пастора закатил к небу глаза, перекрестился и начал:

— Жители, эскимосы! Из далеких краев мы поспешали к вам. — Лицо его выражало благостную скорбь. — Великое несчастье ожидает вас и всех, кто обитает там, — он указал рукой на азиатский берег. — И мы пришли спасти вас, мирные жители, от этого бедствия.