Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе - Артур Дойл

«Полиция Вермиссы ведет расследование дела, но только вряд ли можно надеяться, что результаты его окажутся лучше предыдущих. Подобные происшествия уже неоднократно имели место в Вермиссе, и всегда расследования кончались ничем. Как предполагает редакция, причиной для нападения послужила опубликованная у нас статья, повествующая о безобразиях творимых в нашем районе тайным обществом. Редактор «Геральда» мистер Стенгер сильно пострадал от рук бандитов, но в настоящий момент его состояние уже не вызывает опасений».

Чуть ниже имелась приписка о том, что с сегодняшнего дня редакцию газеты будут круглосуточно охранять двое вооруженных полицейских.

Отложив газету, Макмердо закурил трубку. Даже такое слабое движение далось ему с трудом. Рука не только сильно болела, но и дрожала – следствие вчерашней неумеренной выпивки. Внезапно Макмердо услышал стук в дверь. Затем в комнату вошла хозяйка и подала ему записку.

– Только что её принес какой-то мальчишка, – пояснила она, закрывая за собой дверь.

Макмердо развернул бумагу и принялся читать.

«Мне нужно срочно поговорить с вами, но не у вас дома. Вы найдете меня возле флагштока на «холме Миллера». Приходите и услышите нечто весьма для себя интересное».

Подписи под запиской не было. Макмердо дважды перечел текст. Мужчина видный, он привык к таинственным записочкам, кои ему частенько присылали девушки, желавшие завязать с ним роман. Но в данном случае дело пахло не романом, ибо почерк был твердый, мужской. Без сомнений, автором записки являлся мужчина, причем образованный, что само по себе явление для здешних мест неожиданное. Получение записки было для Макмердо весьма странным обстоятельством, требовавшим скорейшего выяснения. Так что, немного поколебавшись, Макмердо решил отправиться на загадочное свидание.

«Холмом Миллера» назывался в Вермиссе запущенный городской парк, служивший для жителей местом праздничных гуляний. Летом он был всегда заполнен народом, а зимой и осенью пуст и безлюден. С вершины его открывался прекрасный вид не только на город, но и на всю равнину, покрытую сверкающим белизной снегом, на котором чернели пятна шахт, складов и прилегающих фабрик. Вдали серебрились ледяные верхушки гор, поросших снизу густым девственным лесом. Макмердо поднялся по извилистой тропинке, миновал рощицу вечнозеленых сосен и вскоре оказался на самом верху парка, то есть, на самой высокой точке холма. Здесь находился ресторанчик. В это время года он стоял пустой, а летом же это было излюбленное место праздничных застолий горожан. Чуть поодаль стоял потемневший от времени и непогоды флагшток. Под ним Макмердо увидел мужчину. Тот, словно от кого-то прячась, надвинул на глаза шляпу и поднял воротник пальто. Мужчина повернулся к Макмердо, и тот сразу узнал в нем брата Морриса, вызвавшего вчера гнев председателя ложи. После обмена приветственными масонскими знаками, Моррис начал разговор. Говорил он медленно, осторожно подбирая слова, что подчеркивало важность темы.

– Я хотел повидаться с вами по очень щекотливому вопросу, мистер Макмердо. Прежде всего, благодарю вас, что вы откликнулись на мою просьбу, и пришли сюда.

– Почему вы не подписались под запиской? – спросил Макмердо.

– Осторожность, мистер Макмердо. Осторожность прежде всего. Кто знает, как оно еще повернется?

– Я думал, что братья могут доверять друг другу.

– Не всегда, мистер Макмердо, далеко не всегда, – с неожиданной горячностью возразил Моррси. – У нас ничего нельзя сделать и сказать без того, чтобы это тотчас не стало известно Макгинти.

– Послушайте, – резко возразил ему Макмердо, – хоть я и принят в ложу только вчера, но я хорошо знаю законы братства. Я поклялся мастеру ложи и всем остальным, и никогда не нарушу своей клятвы. Ведь вы об этом пришли меня просить?

– Печально, что вы именно так восприняли мое приглашение. Напрасно я вас вызывал, – он помолчал. – Действительно, что-то у нас не так, раз двое свободных граждан не могут свободно поделиться своими мыслями.

Услышав эти слова, Макмердо, внимательно наблюдавший за собеседником, несколько успокоился.

– Простите, если ненароком обидел вас, мистер Моррис. Я – новичок здесь, и не вполне знаком с местными нравами. Извините мою горячность. Итак, вы хотели мне что-то сказать. Говорите, я охотно вас выслушаю.

– После чего немедленно донесете обо всем Макгинти, – Моррис горько скривил губы.

– Мне кажется, я ничем не заслужил подобных упреков, – голос Макмердо сделался жестким. Я верен ложе и братству, но я не доносчик. Никто и никогда не заставит меня предать человека, доверившегося мне. То, что вы мне скажете, дальше не уйдет, как бы я ни относился к сказанному.

– Хорошо, мистер Макмердо, я доверюсь вам, и мне, в самом деле, безразлично, что вы обо мне подумаете. Мне не нужно ни сочувствия, ни помощи. Я просто хотел поделиться с вами своими мыслями. Возможно, я совершаю ошибку, вверяя вам свою жизнь, ибо, как я заметил вчера, вы очень скоро не будете отличаться от самых худших из нас. И, тем не менее, я вам откроюсь, поскольку, как человек новый, вы еще не пропитались духом преступления. Сердце у вас пока мягче, чем у остальных. Наверное, поэтому я и выбрал вас.

– Так что же вы хотели мне сказать?

– А если вы меня предадите, – продолжал Моррис, словно не замечая вопроса, – пусть мои проклятия падут на вашу голову.

– Я уже сказал, что не выдам вас.

– Ответьте мне, мистер Макмердо: думали ли вы, вступая в ложу, что увидите здесь не идеалы свободы и братства, а преступления?

– Борьбу за собственную безопасность вы называете преступлением?

– Да, называю! – негодующе воскликнул Моррис. Голос его дрожал от волнения. – О какой борьбе за безопасность вы говорите?! Вы, который ничего не знает о нашей деятельности. Вчера вечером вы едва не забили насмерть беспомощного старика. По-вашему, это не преступление? Тогда что это?

– Это тоже борьба, один из её фрагментов. Схватились две противоборствующие стороны. Этот, как вы говорите, «беспомощный старик» нанес нам довольно ощутимый удар, на который мы достойно ответили.

– А в Чикаго вам приходилось заниматься подобными делами?

– Должен признаться, что нет, – ответил Макмердо.

– Вот и мне в Филадельфии тоже не приходилось. Там ложа – это своего рода клуб, союз людей, готовых прийти на помощь. Мы устраивали праздники, встречи. Потом я узнал о Вермиссе и решил перебраться сюда, чтобы нести людям добро и самому стать лучше…, – усмехнулся Моррси. – Будь проклят тот день и час, когда мне в голову пришла мысль о Вермиссе! Я открыл бакалейную лавочку, в которой моя жена и трое моих детей помогали мне. Дела у нас шли очень хорошо, но только до тех пор, пока местные масоны не прознали, что я тоже масон и не заставили меня примкнуть к ложе. Да, да, именно заставили. Мне поставили клеймо, позорный знак рабства. А вскоре я узнал, что ложей здесь заправляет не мастер, а грязный преступник, погрязший в убийствах. Сначала я попробовал сопротивляться, но каждое мое слово трактовалось как предательство. Да вы и сами вчера все слышали. Что делать? Уехать я не могу, невозможно избавиться от магазина так, чтобы никто ничего не заподозрил. Выйти из ложи? Это будет означать немедленный смертный приговор мне и моей семье. Ужасно, мистер Макмердо, просто ужасно, – в отчаянии он закрыл лицо и зарыдал.

Макмердо безразлично пожал плечами.

– Видимо, вы, и в самом деле напрасно сюда приехали. Для здешней работы вы не годитесь, сердечко у вас слишком мягкое.

– Причем здесь сердце, – возразил Моррис сквозь рыдания. – Ведь есть же законы совести и религии, а они запрещают мне становиться преступником. Да, мистер Макмердо, я не оговорился, я не свидетель преступления, а преступник. Я убивал, или, как здесь любят говорить, «выполнял работу». А отказаться я не мог. Если бы я только попробовал увильнуть, меня бы самого убили. Вы хотите сказать, что я трус? Возможно, но я боялся не за себя, а за свою семью. И я согласился участвовать в убийстве. «Выполнить работу» предстояло в двадцати милях от Вермиссы, в одиноком домике. Когда мы подошли к нему, меня оставили внизу, не надеялись, что я справлюсь. Остальные вломились в дом. Минут пять оттуда слышались дикие крики и стоны, а потом все стихло. Когда Взыскатели вышли, у них все руки были в крови. Мы стали уходить, и вдруг из дома послышался истошный плач ребенка. Вероятно, он увидел убитого нами отца. Я едва не упал в обморок, но не только сдержался, но смог даже улыбаться. Ведь вы знаете, что смех над жертвой – это у нас особый род геройства. Да, я должен был стать одним из них, ничем не отличаться от них, иначе бы в один прекрасный день они пришли бы ко мне… И что тогда стало бы с моими детьми? Я представил себе, как бы кричал надо мной мой маленький Фред. Но что ни говори, а я такой же преступник, как и остальные Взыскатели, и нет мне прощенья ни в этом мире, ни в будущем. Я – католик, всегда ходил в церковь, но после того, как я признался священнику, что принадлежу к отряду Взыскателей, он отказался говорить со мной, и отлучил от церкви. Вот так-то обстоят дела, мистер Макмердо, – Моррис вздохнул. А теперь я вижу, что и вы идете той же дорожкой. Мне жаль вас. И еще я хочу вас спросить будет ли тому, что здесь творится, когда-нибудь положен конец? Мистер Макмердо, ответьте мне прямо – вы тоже собираетесь стать убийцей? Или, может быть, мы вместе с вами попытаемся остановить все это?