Адмирал Л. М. Галлер - Сергей Зонин

Однако последовал очередной вопрос из апробированного заранее списка: «Какой ущерб нанесен боевой мощи ВМС передачей иностранцам торпедного вооружения и документации по артиллерийскому вооружению?» И снова Лев Михайлович объяснял, почему требовалось чем-то поделиться с бывшими союзниками, снова говорил, что получили больше, чем дали.

В протоколе зафиксирован четкий ответ Галлера: «Считаю, что передачей описаний, альбомов и чертежей по артиллерии боевой мощи СССР значительного ущерба нанесено не было…Передачей документации и торпеды „45–36 ABA“ был нанесен ущерб, но незначительный, так как в Великой Отечественной войне она использовалась в весьма ограниченных размерах и в войне будущего безусловно использована не будет…»[305]

Итак, Л. М. Галлер признал наличие ограниченного «ущерба». Но это вовсе не было признанием в преступлении. В самом деле, если что-то отдается, то какой-то ущерб всегда неизбежен. Но ведь тогда следует сказать, что союзники понесли «ущерб» куда более значительный, потому что передали нам неизмеримо больше военной техники и военно-технической документации! И если бы весы Фемиды взвешивали все «за» и «против» честно, то сразу стало бы ясно: обвинение несостоятельно…

Но вновь Льву Михайловичу следует вопрос из перечня: «Кто является основным виновником по передаче… торпеды и документов по артиллерийскому вооружению?» Смог ли оценить следователь все благородство последовавшего ответа? Мы — можем… «…Имею возможность установить лишь мое личное участие…»[306] — сказал Л. М. Галлер. Он не желал ни на кого ссылаться, перекладывать, хотя бы частично, ответственность на подчиненных, на бывшего наркома или бывшего начальника ГМШ. «Имею возможность установить лишь мое личное участие!» Такой ответ, по всей видимости, вызвал неудовольствие. На полях допросного листа кто-то из состава суда оставил для истории маргиналии: «Ответ не прямой». Нет, именно прямой, благородный ответ…

И вот пришла очередь последнего вопроса. Последнего по счету, а по значимости для следствия и суда, может быть, и первого. Вопроса, в ответе на который следовало проявить свою слепую, нерассуждающую преданность «линии партии», полное согласие с последними, 1946–1947 годов, идеологическими постановлениями сталинского ЦК ВКП(б). Предоставлялась тут возможность заняться самобичеванием и столь распространенным с 30-х годов «признанием ошибок». Вот этот вопрос: «Какую политическую оценку Вы даете этим фактам (т. е. передаче союзникам перечисленного выше. — С. З.) в свете указаний ЦК ВКП(б) по делу Клюевой и Роскина?»

Л. М. Галлер ответил с достоинством: «Изучение письма Центрального Комитета партии по делу Клюевой и Роскина приводит к основному выводу, что было бы лучше (курсив автора. — С. З.), если бы передача торпедного вооружения и документации по артиллерии не имели бы места или, во всяком случае, производились бы с большей осмотрительностью и должным оформлением. Вместе с тем необходимо учитывать, что значительное количество полученного от бывших союзников вооружения и техники в то время представляло собою несомненную ценность, послужившую по имевшей место обстановке на пользу Советскому Союзу». Мысль Л. М. Галлера, высказанная даже с некой скрытой иронией, здесь ясна: не передали бы или передали с получением на то письменного указания Сталина — и не было бы «дела»…[307]

Несколько иначе в тот же день ответил на этот вопрос Н. Г. Кузнецов: «Сравнивая совершенные поступки с делом Клюевой и Роскина, нужно сказать, что принципиально это одного и того же порядка поступки, исходящие из преклонения перед заграницей, но еще более ярко ощутимые в современной международной обстановке. Разница заключается в том, что эти поступки совершены не в погоне за чьим-либо личным интересом, а в обстановке работы и желания лучше сделать для Военно-Морских Сил. Политическая оценка, данная ЦК ВКП(б) по делу Клюевой и Роскина, правильна и в отношении этого факта»[308]. Не знал, конечно, Николай Герасимович, что и Н. Г. Клюева и С. Г. Роскин не имели «личного интереса», передавая В. В. Парину рукопись труда о своих исследованиях. Он верил постановлению ЦК. Отсюда и разница в тональности ответов на один и тот же вопрос представителей двух поколений военачальников ВМФ. Для Галлера этот вопрос — глупость, как и все «дело» биологов. Он не понимает, почему нужно скрывать, если найдено лекарство от страшной болезни.

В своей оценке возможного ущерба при передаче высотной торпеды и документации по артиллерии Л. М. Галлер был убежден. Однако попросил привлечь в качестве свидетелей защиты начальника Минно-торпедного управления Н. И. Шибаева и начальника Артиллерийского управления контр-адмирала В. А. Егорова. Специалисты высокого класса, думал Лев Михайлович, подтвердят им сказанное. Ведь именно с Шибаевым и Егоровым обсуждал он целесообразность и возможность передачи торпеды «45–36 ABA» и документации по артиллерии, именно под руководством Егорова составляли перечень артиллерийских систем, документацию которых возможно передать. Подтвердят они и то, что на смену этим образцам оружия пришли или идут новые, более совершенные. И Лев Михайлович не ошибся. Н. И. Шибаев не только почти слово в слово повторил им сказанное, но и доложил следствию, что шесть торпед «45–36 ABA» в полном комплекте — с парашютами и боевыми зарядными отделениями в 1942 году попали в руки немцев при оставлении нами Севастополя. Таким образом, их секретность была утрачена задолго до передачи союзникам. Пояснил Шибаев суду и что, собственно, торпеда «45–36 ABA» секретности не представляла — была так называемой «фиумской», т. е. итальянской, изготовлявшейся по закупленной в свое время за рубежом технической документации[309].

И Егоров показал, что полученная от союзников документация по артиллерии более обширна, чем переданная. Кроме того, по переданной его управлением документации нельзя изготовить орудия или установить их тактико-технические характеристики. Он также сообщил, что в ходе войны на Балтике и Черном море немцам удалось захватить как военные трофеи все те орудия, документацию которых получили от нас союзники.

Н. И. Шибаев и В. А. Егоров выступали как главные свидетели защиты. Имелись, однако, и свидетели обвинения: по торпеде «45–36 ABA» их возглавлял капитан 1 ранга В. А. Алферов, по артиллерийской документации — контр-адмирал В. В. Чистосердов, начальник факультета Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А. Н. Крылова. И они, и эксперты усердно доказывали, что военной мощи Военно-Морских Сил передачей бывшим союзникам торпеды и артиллерийской документации в 1943–1944 годах нанесен серьезный ущерб.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});