Танцующие на каблуках - Юлия Фёдоровна Ивлиева

вытрясу из каждой, кто она, и как убивают мужиков? – Егерь хлопнул по столу кулаком.

– С чего ты взял, что это они убивают? – напомнил Лекс.

– Сегодня ночью в эту блядскую пилонную студию выйдет опергруппа с экспертами. Они соберут там все волоски, все отпечатки, каждый ноготок, каждую капельку пота. Прогонят по всем базам, по всем убийствам. Где-то же эти сучки оставили следы. Только одно маленькое совпадение. Самое крошечное. Я вцеплюсь им в горло с остер– охер– остервенением бультерьера и не выпущу, пока они все не будут мертвы. Потому что, как я понимаю, тюрьма им не страшна. И выберутся они из любых заточений. А Виринею эту я уже сегодня прижму к ногтю. Она расскажет мне все, как миленькая.

Лекс кивнул, пожал плечами. В мыслях и действиях Егеря было что-то похожее на происходящее. Много нитей вело в студию «Вилисы». Но чтобы вот прям вся студия убийцы? И зачем им это? Какой в этом смысл?

Одно он точно знал. Отчетливо видел перед собой. Егерь вышел на охоту. Он не отступит. Не сойдет с тропы. Пока не раскопает, не выследит, не поймает. Все до единой девочки понесут наказание, если окажутся виновны. Лихорадочный блеск в глазах Егерю подарил не алкоголь. Жажду преследования он разжег сам.

А еще была Повилика. Об этом он боялся думать. Да и подумать не знал что. У него слегка задрожали руки. Какая правда обрушится на него после этой облавы на студию «Вилисы»? Отпечатки пальцев Повилики там тоже будут.

Егерь прикончил две бутылки вискаря. Почти невменяемого Серега увез его домой.

Глава 44

Лекс вызвал такси, оставив машину на парковке бара. Домой он не пошел. Он перебежал почти пустую ночью дорогу, перемахнув через ограждение, и пошел вдоль парапета. Справа от него возвышался, полыхающий вывесками, горящий окнами и огнями город, слева чернела река, отблескивая огнями города. Короткие волосы трепал речной ветер.

Окруженный полыхающей темнотой, он признался себе, что панически боится среди этих самок богомола найти свою Повилику. Он тормозил себя, не думал о ее прошлом. Конечно, в ее жизни были другие мужчины. Все, что было до него, его не касается. Но если она убийца?

У каждой убийцы есть мотивация к убийству. Есть причина, основание, хотя бы крошечный повод. Пусть такой сумасшедший, нелепый и дикий, как у маньяка. Плохо представляемый и непонятный как у тех, кто устраивает массовые расстрелы, но все равно есть. Какой мотив может быть у них? Они все скопом маньячки? Группой с ума не сходят. Это не вирус. Или вирус?

Ни одна из жертв не была ограблена. Никакого финансового интереса. Скорее уж, потери в лице богатого любовника. За что-то наказывают? За что?

– Черт! Что за отстрел женихов!? – крикнул Лекс в пустоту мирно плескающейся тьмы. Ответом ему послужило тявканье собак.

Он не заметил, как дошел до самой набережной. Яркий свет из окон ресторанов, фонарей и водопадов огоньков, музыка, гул голосов оглушили его и ослепили.

Люди веселились, гуляли, смеялись. Дети резвились между газонов и фонтанов, несмотря на поздний час. Лекс не вписывался в массовый загул.

Он истуканом замер посреди безудержного веселья. Мужчина поборол в себе желание выпить что-нибудь крепкое. Он дошел до стоянки такси и вернулся домой под возмущенный рассказ о саморезе в новой резине. На этот раз поднялся в квартиру.

Возможно, если бы он вместе с Егерем употребил целую бутылку виски, то сиганул бы на кладбище сейчас, ночью. Но стадо мамонтов еще бежало. Поэтому он оставил поездку на утро.

Ему потребовались четыре часа, двенадцать чашек кофе и Вероника, напуганная его замогильным голосом и готовая работать ночью. Он велел выписать из всех дел, что у них были, имена всех девушек, танцующих на каблуках. Отдельным списком шли те, кого нашла Вероника, и кто взялся из ниоткуда.

Разглядывая карту, он уже клевал носом. Вот Котельничий, из которого он ехал. Дорога, которую он счел тогда короткой, оказалась сильно удалена от поселков и вообще хоть каких-то населенных пунктов. Миля никак не могла дойти ни от какой бабушки. Никаких автобусных станций. Пешком через лес ей бы пришлось пройти по меньшей мере километров восемь. Только кладбище. То самое, на котором он видел могилу Лизы Долгополовой, заросли сирени, то самое, где похоронен Дикий.

Лекса знобило. Свернувшись в комок, он забылся тяжелым беспокойным сном. Когда зазвонил будильник, мужчина с трудом разодрал глаза. По ощущениям он сомкнул их мгновенье назад. На телефоне мигало четыре пропущенных. Два от Повилики и два от Егеря. Лекс почистил зубы, из зеркала в ванной на него взирал хмурый взгляд на помятом лице. В глубине покрасневших глаз плескался страх.

Лекс заказал пиццу на вынос в итальянском ресторане и спустился к машине. Егор позвонил еще дважды, пока он выруливал из городского потока на полупустую трассу и с каким-то остервенением поглощал пиццу кусок за куском.

По лобовому стеклу долбили огромные ледяные капли, растекались кляксами. Гроза, которая собиралась уже неделю, прорезалась, теперь не могла остановиться. К вечеру наверняка разойдется во всю мощь. Даже до полудня еще было далеко, но серое небо, облепленное темно фиолетовыми тучами, спустилось низко к земле и казалось, что вечереет.

Возле кладбища под зонтами толпились три кучки людей. Ничего не поделать, люди мрут круглосуточно и круглогодично, невзирая на погодные условия.

Лекс не стал копаться в багажнике в поисках зонта. Все равно он намокнет и перепачкает кроссовки. Его путь лежал дальше бетонированных дорожек.

Кое-кто из провожающих в последний путь поглядел на него с недоумением, быстро превратившимся в сочувствие.

Так уж принято среди человеческих особей: горе оправдывает любое странное поведение.

По каменным, аккуратно выложенным и залитым водой дорожкам Лекс топал четко и уверенно, видя цель, вбивая в землю каждый шаг. На размытых глиняных тропках притормозил, стал осторожнее. Сесть задницей в грязь не хотелось.

Сирень цвела и благоухала. Запах мокрых цветов окутал раньше, чем он дошел до заросших могил. Ветер трепал деревья и хлестал дождем, Лекс будто попал в стиральную машинку. И теперь его нещадно крутило в водовороте и лупило, тем, что стиралось вместе с ним: ветвями, листьями, водой. Он оцарапал руку до крови, и разбавленная водой кровь, впиталась в футболку. По лицу хлестнула ветка, защипало, на губах появился солоноватый привкус крови. Его не пускали. Растительность оплетала тело и руки, мешала, задерживала. Лекс пробирался внутрь, раздирая густые сильные кусты, обламывая хрусткие отростки. Завывание ветра смешалось с криками: визгливыми