Мэрилин Монро - Дональд Спото

Страх, что в принципе она не является собой, что огромная часть ее личности остается для нее непознанной, продолжал оставаться едва ли не главной заботой актрисы вплоть до конца жизни.

В 1955 году актриса навязала себе целый ряд ролей: продюсера, играющей и обучающейся актрисы, пациентки, подвергаемой психоанализу, — ролей, выражавших ее желание стать совершенно другим человеком, нежели «Мэрилин Монро», от которой она тогда едва не отреклась. Если бы это был всего лишь каприз или серия поверхностных «испытаний», на которые она потратила время — вместо того, чтобы основательно заняться работой, — то можно было бы легко навесить на нее ярлык незрелой, поглощенной исключительно собой и к тому же ленивой дилетантки — и многие именно так и поступили. Однако Мэрилин была совершенно другим человеком. Будучи двадцативосьмилетней прославленной актрисой, она трактовала большинство своих экспериментов как хороший способ открыть и узнать саму себя, а американская культура терпела такое занятие единственно у выпускников высших учебных заведений. В пятидесятые годы униформизация жизни и стремление к стабилизации считались едва ли не самыми важными национальными добродетелями, а от честной двадцатилетней девушки ждали, что она так или иначе отыщет свое место в окружающем ее коммерциализованном и неспокойном мире. Норма Джин-Мэрилин была достаточно честной и порядочной для признания в том, что она и не знает, и не чувствует себя хорошо, когда самоидентифицируется с той личностью, которую сама слабо понимает и которой она, в принципе, так и не стала. И вот молодая женщина на протяжении года разбиралась со знаменитой Монро, отдаваясь этому занятию со все большей заинтересованностью.

Принимая во внимание вышесказанное, можно быть уверенным, что присущая актрисе на протяжении практически всей жизни почти маниакальная склонность смотреться в зеркало не являлась одним лишь проявлением ее нарциссизма. Коллеги по работе и друзья часто видели ее стоящей перед зеркальной стенкой или сидящей за туалетным столиком с трехстворчатым трельяжем, словно это был некий священный иконописный триптих; она вглядывалась в себя без всякого немого и мечтательного обожания, а с безжалостной критичностью, и по зрелом размышлении то меняла свой внешний облик, то снова возвращалась к предшествующему, будучи постоянно недовольной своим отражением. Неустанно занимаясь тем, что переодевалась, внимательно рассматривала себя, меняла макияж и совершала тому подобные действия, которые имели целью придать ее фигуре и лицу все новый и новый вид, Мэрилин жила в состоянии устойчивой неудовлетворенности собой, постоянно пытаясь сконцентрироваться на какой-то еще не окончательно довершенной грани своего до сих пор не реализованного «я».

Когда Мэрилин начала поиски своего нового имиджа, боссы студии «Фокс» справедливо стали беспокоиться о собственных коммерческих интересах. Однако они были достаточно мудрыми, чтобы умело позаботиться о деньгах. На протяжении года — вплоть до момента, когда в конце 1955 года Мэрилин поставила свою подпись на новом контракте с «Фоксом», — юрисконсульты Грина имели дело со спецами с «Фокса».

Окончательному краху традиционной методы заключения контрактов, позволяющей киностудии трактовать актеров как свою собственность, в большой мере способствовала выдержка Мэрилин, ее упорство, а также увенчавшиеся успехом действия, которые они предприняли вкупе с Грином и его адвокатами. Мэрилин Монро наверняка была блудной дщерью «Фокса», однако в конце концов ее с энтузиазмом приняли обратно, причем в значительной степени именно на тех условиях, которые она продиктовала. Точно так же как и ранее, это был союз, в основе которого лежала взаимная выгода, поскольку Мэрилин и Милтон нуждались в деньгах «Фокса», а «Фокс» нуждался в актрисе, способной приносить студии прибыли.

Личный союз кинозвезды с ее новым партнером носил довольно специфический характер. Ни Монро, ни Грин не были любителями поболтать, оба они в разговоре уступали инициативу собеседнику, так что между ними часто воцарялась длительная пауза — и без всякого загадочного или таинственного подтекста. Из записей сотен встреч между Мэрилин Монро и Милтоном Грином вытекает, что в большинстве своем их беседы вполне могли бы оказаться одноактными пьесами, написанными начинающим Харольдом Пинтером[290].

Мэрилин приехала на Восток, чтобы провести с Гринами Рождество 1954 года и устроить себе жизнь в Нью-Йорке, где она рассчитывала регулярно смотреть на Бродвее новые постановки и брать уроки в Актерской студии у Ли Страсберга. Она утверждала, что все детали, касающиеся деловых интересов и финансовых вопросов, оставила Милтону, его юристам и бухгалтерам. В момент наступления нового, 1955 года надежды всех были связаны с высокими художественными требованиями и верой в дружбу; в их спаянной команде господствовало убеждение, что даже личные проблемы будут с легкостью разрешены.

На протяжении последующих двух лет Мэрилин провела много времени в спокойной атмосфере дома Гринов, который находился на Фэнтон-Хилл-роуд в городке Уэстон, штат Коннектикут. С детства живя в городе, Милтон мечтал о доме в сельской местности и, приспособив под жилье просторную конюшню, многие годы достраивал и переустраивал свою усадьбу, пока та в конечном итоге не стала с архитектурной точки зрения одной из самых пленительных и восхитительных резиденций в округе. Собственно конюшню переделали в салон с высоким потолком и огромным камином. В доме было много гостевых комнат, большая кухня в деревенском стиле и фотографическая студия.

Грины ввели Мэрилин в тот светско-компанейский и профессиональный круг, где сами вращались. «Возле нас она познакомилась с совсем другой жизнью, — вспоминала много позже Эми, — а это была жизнь интенсивная и четко организованная. У Мэрилин имелась собственная небольшая комната, где она размещалась, когда приезжала к нам погостить. Однако основную часть времени все мы проводили в различных нью-йоркских компаниях и сферах. Нас везде приглашали, и мы занимались буквально всем. Мэрилин желала стать образованной дамой, но одновременно хотела быть и звездой. В этом заключался конфликт. Но поначалу она была весьма счастлива, борясь за правое дело, сражаясь с Зануком и вообще чувствуя себя важной персоной».

Джей Кантер, один из ее нью-йоркских агентов по линии МСА, согласился с только что представленным мнением. «В тот год Мэрилин казалась мне очень свободной, оживленной, полной душевного подъема и ожидания серьезной работы. Ей нравилось то, что она находилась за пределами Голливуда. Это было время, полное обещаний и надежд, и у меня сложилось впечатление, что Мэрилин постепенно берет свою жизнь в собственные руки».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});