Триумф Анжелики - Серж Голон

– И тогда?..

– Тогда показались ирокезы. Они вышли из леса во главе с Уттаке. Я увидел вождя могавков, он бежал ко мне. Он крикнул мне: «Тот, кого я ищу,

– там! Вы упустили его!..» Я возразил, но еще никогда смерть не была так близка. Внезапно он остановился и протянул руку в направлении холма.

Подняв глаза, мы увидели иезуита. Он стоял неподвижно, словно видение. Мы ждали, что оно исчезнет. Но он спустился к нам. В руках он держал свое распятие с красным камнем в середине.

Иезуит подошел прямо к Уттаке и сказал: «Вот он я».

– И они схватили его, – пробормотал Мартьяль.

Анжелика застыла в ужасе.

– Колен, они схватили его? Что они сделали?

Он отвернулся.

– Они повели его, – сказал он, – на холм. Потом их вождь дошел до руин Вапассу и принес оттуда несколько почерневших досок. Положив их на землю, они пошли еще раз и принесли небольшой столб, который вкопали в землю и, привязав к нему свою жертву, сняв с нее одежду, начали его пытать.

Анжелика вскочила.

– Отведи меня к ним!

Колен стал удерживать ее. Он умолял ее, он просил, в глубине души он жалел, что она не проснулась позже.

– Я умоляю тебя, Анжелика! Хватит рисковать! Хватит безумствовать! Небо и так подарило нам бесценное сокровище, сохранив жизнь детей!.. Мы должны уехать как можно раньше, использовать то, что… они… заняты…

– Оставь меня! Ты не знаешь! Я не вынесу, если он попадет в их руки еще один раз. Веди меня к ним!

– Анжелика, ты что, добиваешься смерти нас всех? Ты знаешь, что они делают со своими пленниками? Они не потерпят того, что белые вмешиваются в их ритуалы. И если мы попытаемся… Нам придется убить их всех, а у нас нет таких сил, говорю я тебе! Мы не можем вмешиваться!

– Вы – может быть. Но я – да! Я не боюсь их… Если бы я могла идти сама, я пошла бы одна. Помоги мне. Помоги мне идти.

– Анжелика, ради небесной любви, я не буду уверен в твоей безопасности, когда приведу тебя к ним. А что я скажу твоему мужу, если ты погибнешь? Это просто кошмар. Ты хочешь нашей смерти? Подумай о нем!

– Жоффрей сделал бы это!

Она бросилась вперед, забыв обуться. Она чувствовала, что ей будет легче бежать с босыми ногами. Бежать!..

Она услышала Мартьяля, молодого гугенота из Ля Рошели, который расстроенно кричал:

– Почему, почему, госпожа Анжелика?.. Ведь это же иезуит… Один из наших врагов…

«Ах, оставьте меня в покое с вашими врагами!..» – подумала она.

Но у нее не было сил что-то кричать им в ответ. Она бежала, не видя их, не приветствуя. Позже она вспомнит, что удивилась, увидев столько людей на привычно пустынной равнине.

Колен догнал ее, поддержал за талию.

С босыми ногами, в старой юбке, которую она носила всю зиму, побледневшая и похудевшая, она была похожа на привидение. Но ее взгляд никого не обманывал. Все ее узнали, и было ясно, что она не умерла.

Колен поддерживал ее, но она тащила его вперед, направляясь к холму, где виднелась толпа танцующих вокруг столба индейцев и раздавались удары барабана.

По знаку Колена несколько мужчин и среди них Сирики побежали следом, держа мушкеты наготове. Остальные направились в форт или разместились вокруг, готовые ко всему.

– Ты не можешь понять, Колен, – говорила Анжелика. – Не дважды! Не трижды!.. Я не могу им позволить это!

Ее ноги не касались земли. Лишь Колен поддерживал ее. И перед ней стояли Аппалачи, закрывая небо.

Девственная и прекрасная природа проснулась, такая суровая и нежная, что развалины Вапассу, даже они, казались красивыми.

Уже явственно слышался стук барабанов. Запах огня и паленого мяса усилился, и это еще сильнее укрепляло ее решимость. Ее мозг словно опустел… и только молитва раздавалась в ее ушах: «Бог мой, сделай так… Сделай так… чтобы я успела!.. вампум… у меня нет вампума…»

Там! Сердце Анжелики колотилось.

Она хотела бы бежать и тащить Колена.

– Я тебя прошу, не убивай себя, – просил он. – Ведь ты так слаба. Ты упадешь.

Он боялся, что она не выдержит таких нечеловеческих усилий.

Но она не слушала. Ее сердце тоже горело… От протеста и горя. От беспомощности…

Колен не мог понять. Слишком долго рассказывать. Невозможно рассказать!.. Но ей нужно было успеть туда.

Наконец она достигла цели.

Она увидела его.

Она увидела обнаженный силуэт, худой и жалкий, привязанный к столбу, а вокруг бесновались в танце дикари, и поднимался дым от углей возле ног белого человека. Раскаленные топоры то и дело касались его ног, рук, груди, вырезая маленькие кусочки плоти.

Сначала она видела только это и остановилась, чтобы сдержать крик, который рвался с ее губ.

Слишком поздно!.. Она опоздала!..

Но взглянув снова в направлении жертвы, она увидела, что он держит голову прямо, а глаза его смотрят в небо.

Его молчание не было смертельным, оно было героическим.

Все стало выглядеть по-другому. Все встало на места. Она снова побежала, полная энергии и надежды.

– Уттаке! Уттакевата! Отдай его мне!

Она шла одна, бросив свой крик в небеса.

– Уттаке! Уттаке! Подари мне его жизнь!

Он повернул к ней свое лицо, раскрашенное военными узорами. Его перья и серьги дрожали. Он подошел к ней, потому что она остановилась. Он не казался удивленным от ее появления, но выражение его лица стало угрожающим. Установилось долгое молчание.

– До каких пор ты будешь просить меня о чьей-нибудь жизни? – бросил он недовольно. – Я подарил тебе твою жизнь и жизни твоих детей. Не правда ли, этого достаточно?.. До каких пор ты будешь спасать тех, кто отталкивает тебя или желает твоей смерти? Что тебе за дело до этого иезуита? Почему ты хочешь спасти его жизнь? Он был твоим врагом. Я отправил его к тебе, чтобы ты прикончила его. Чтобы ты прикончила его собственными руками, как это делают женщины. А ты не сделала этого. Я презираю тебя. Ты нарушила законы справедливости.

– Я не обязана повиноваться твоим законам. Я приехала из другого края, у меня другой Бог и другие законы. Ты это прекрасно знаешь, ты, который пересек океан, Уттаке, Бог Небесных Туч…

Уттаке принялся ходить взад-вперед, обращаясь к толпе индейцев на родном наречии. Надо сказать, что по-французски он говорил довольно хорошо, несмотря на гортанный акцент.

– Вы слышите ее?.. Я осыпаю ее милостями, а она приказывает мне.

Он продолжал говорить, и его мимика выдавала его негодование и возмущение поведением белых и особенно женщин.

Потом он внезапно застыл на месте, его выражение изменилось, приобрел торжественную важность. Его лицо окаменело, глаза сверкали.

Он указал рукой на Анжелику и остался в такой позе, как статуя.

Слова, которые он произнес, раздались эхом по равнине.