Золотые копи и россыпи самоцветов (История Аббасидской династии 749-947 гг) - Абу-л-Хасан ал-Масуди

Аллах, я владею всеми этими искусствами». Сказал [Ибн ал-Мудаббир]: «А какого уровня ты в них?» Он сказал: «Высшего во всех». Сказал [Ибн ал-Мудаббир] одному [из] сотрапезников своих: «Сыграй с ним в шахматы». Тогда сказал туфайл: «Да облагодетельствует Аллах хозяина, а если я проиграю?» [Ибн ал-Мудаббир] сказал: «Мы изгоним тебя из покоев наших». [Туфайл] сказал: «А если выиграю?» [Ибн ал-Мудаббир] сказал: «Дадим тебе тысячу дирхамов». Сказал Ибн ад-Даррадж: «Не соизволишь ли ты, да поддержит тебя Аллах, приказать принести тысячу дирхамов? Ведь, поистине, [пребывают] в них силы для души и убежденность в победе». [Тогда] принесли деньги, и они сыграли. Туфайл выиграл и протянул руку, чтобы взять дирхамы. Но сказал хаджиб, чтобы отвести от себя часть [беды], в какую он попал: «Да укрепит тебя Аллах, он заявил, что он высшего уровня, а сын такого-то, слуга твой, обыграет его». [Тогда] привели слугу, и он обыграл туфайла. И сказал ему Ибн ал-Мудаббир: «Уходи». Но Ибн ад-Даррадж сказал: «Принесите нарды». Тогда их принесли, и с Ибн ад-Дарраджем сыграли, и он выиграл. Тогда сказал хаджиб: «Этот не на высшем уровне в нардах, даже привратник наш такой-то обыграет его». Привели привратника, и обыграл он туфайла. Тогда сказал ему Ибн ал-Мудаббир: «Выйди». Но он сказал: «Господин мой, а лютня?» И принесли лютню. Тогда заиграл он, и пришлось это кстати, запел и развеселил. И сказал хаджиб: «О господин мой, по соседству с нами старец-хашимит, обучающий певицу, искуснее его». Тогда привели старца, и был он зажигательнее Ибн ад-Дарраджа. И сказал ему Ибн ал-Мудаббир: «Выйди». И [туфайл] сказал: «А танбур?» Тогда дали ему танбур, и он заиграл на нем [так], что люди не слыхивали лучше этого, а потом запел. И сказал хаджиб: /189/ «Да укрепит Аллах хозяина, по соседству с нами перекупщик искуснее его». Тогда привели перекупщика, и он был искуснее Ибн ад-Дарраджа. И сказал ему Ибн ал-Мудаббир: «Изучили мы тебя со всем тщанием, но не заслуживает ремесло твое ничего [иного], кроме изгнания из дома нашего». Тогда туфайл сказал: «О господин мой, осталась у меня славная шутка». Тот сказал: «А какова она?» Туфайл сказал: «Прикажи принести мне самострел с пятьюдесятью свинцовыми шарами. Пусть поставят этого хаджиба на четвереньки, а я стану метать их все ему в зад, и если хоть один не попадет, ты перебьешь мне шею». Тут закричал хаджиб, и Ибн ал-Мудаббир обрел в этом исцеление душе своей [и узрел] наказание для хаджиба и воздание ему за [то], что тот оплошал и пустил туфайла в его собрание. Тогда приказал он принести два седла, и их принесли. Одно поставили на другое, а сверху привязали хаджиба. Потом приказал Ибн ал-Мудаббир принести самострел и свинцовые шары и вручил их туфайлу. И тот метнул их и не промахнулся. Освободили хаджиба, а он стонал от [того], что с ним было. [Тогда] сказал ему туфайл: «Нет ли у ворот хозяина [кого-либо], кто мог бы сделать подобное этому?» И [хаджиб] сказал: «О рогач, если мишенью будет моя задница, — нет!»

О туфайлах есть славные истории, подобные повести о Бунане ат-Туфайли, об ал-Мутаваккиле и о лаузиндже[1649] и [о том], как начал он считать от одного и далее, а также другие истории, которые привели мы в наших двух книгах Ахбар аз-заман и ал-Аусат подробно, целиком и полностью. В этой книге мы помещаем только самое замечательное из [того], о чем мы не упомянули в предыдущих наших книгах.

В правлении своем ал-Мухтади би-л-Лах шел путем праведности и веры. Поэтому приблизил он улемов, возвысил факихов и объял их милостями своими. Говаривал он: «О Хашимиты, дайте мне идти но пути 'Омара б. 'Абд ал-'Азиза, и тогда буду я среди вас подобен 'Омару б. 'Абд ал-'Азизу среди Омейядов». Проявил он умеренность в одеяниях, убранстве, яствах и питье. Приказал он вынести золотые и серебряные сосуды из хранилищ. Их сломали и начеканили динаров и дирхамов. Обратился он к изображениям, /190/ что находились в покоях, и были они стерты. И заколол он козлов, которых стравливали перед халифами, и убил заключенных в клетки зверей. Убрал ал-Мухтади бархатные ковры и всякую утварь, не разрешенную шариатом. До него тратили халифы за трапезами своими каждый день [по] десять тысяч дирхамов. Уничтожил он это и определил для стола своего и прочего кормления на каждый день сто дирхамов и постоянно постился он.

И сказано, что когда убили ал-Мухтади, выкинули вещи его оттуда, где он скрывался. И нашли запертый его ларец и вообразили, будто там деньги или драгоценности. Когда же его открыли нашли там шерстяную джуббу и оковы. Говорили еще: власяницу Тогда спросили [того], кто ему прислуживал, и он сказал: «Когда наступала ночь, ал-Мухтади надевал ее и сковывал себя. И он совершал ракаты и падал ниц, пока [не] заставало его утро. И спал он ночью час после второй вечерней молитвы, потом вставал».

И, поистине, слышал некто, общавшийся с [ал-Мухтади] перед тем, как убили его, что когда совершил он вечернюю молитву и приблизилось время разговления, то сказал: «Господи, верно передают от пророка Твоего Мухаммада, да пребудет с ним приветствие и благословение Аллаха, что он сказал: «Молитва троих не заслонится от Аллаха — молитва справедливого имама, — а я источил душу свою ради справедливости к пастве моей, — и молитва несправедливо обиженного, и молитва постящегося, пока он не разговеется», — а я постящийся». И принялся молиться [за гонителей своих], чтобы быть избавлену от зла их.

Упомянул Салих б. 'Али ал-Хашими[1650]. Он сказал: Однажды присутствовал я, когда воссел ал-Мухтади для рассмотрения жалоб, и я увидел простоту доступа к нему и отправку писем от него в различные области [по поводу того], на что ему жаловались, и это мне понравилось. Тогда принялся я вперять в него взор, когда смотрел он в бумаги, а когда поднимал он взор свой на меня, я отворачивался. И он словно узнал, чту в душе моей, и сказал мне: «О Салих, кажется мне, есть на душе у тебя [нечто], о чем ты хочешь сказать». Я сказал: «Да, о Повелитель Верующих». Тогда он замолчал. Кода же освободился он от дел своих, приказал мне не уходить. Он поднялся, а я долго сидел. Потом он позвал меня, и я вошел к нему, а он — на циновке для молитвы. Тогда он сказал мне. «О Салих, расскажешь ли ты мне о [том], что у тебя на душе, или я расскажу тебе