BRONZA - Ли Майерс

– Набери-ка нам ванну, отрок! – обратился он к Имонну.

Пока мальчик с виноватой поспешностью выполнял его просьбу, тот раздел Марка догола, легко, будто ребенка, поднял на руки и понес в ванную. Стоило только глянуть на воду, и та сразу же превратилась в прозрачные кубики льда. Вокруг положенного в ванну и горящего лихорадочным жаром Марка, зашипев, начал таять лед. Убрав потемневшие от пота каштановые пряди с покрытого испариной лба, Монсеньор приложил ладонь, проверяя температуру. Там было за сорок. Пришлось применять Силу, чтобы лихорадка спала. Больной постепенно затих, перестал бормотать.

Имонн заметил странный, проступивший сквозь кожу, знак на лбу Марка.

– Что это? У него… на лбу?! – он вопросительно посмотрел на шефа.

– Где? Ничего не вижу. Тебе показалось… – отмахнулся от его вопросов Монсеньор, в этот момент он сосредоточенно подсчитывал пульс больного.

– Нет, не показалось! Я знаю этот иероглиф! Это Печать Императора! – взглядом инквизитора уставился на него Имонн. – Марк чья-то собственность, да? Чья?! – нехорошо прищурившись, потребовал он ответа.

«Вот тебе… здрасьте, приехали! Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны!» – Монсеньор понял – настырный паж не отстанет.

– Ну, ладно… что-то там вижу! – он наклонился вперед, вроде бы разглядывая. – Действительно, похоже… – изображая раздумья, покрутил пушистый ус. – Может быть, проделки Оуэна? Этот шутник способен на любое коварство! – отделался он вполне удобной отговоркой, прекрасно зная, что Ивама здесь не при чем.

Но настырный паж продолжал смотреть на него тем же самым инквизиторским взглядом, похоже, объяснения шефа его совсем не убедили.

– Надо перенести его на кровать… Не хватало еще, чтобы простудился…

Уходя от щекотливой темы, Монсеньор подхватил Марка на руки и понес обратно в комнату. Байя увязался следом.

– А это тоже… проделки вашего «шутника»? – указал он пальцем на отчетливо проступившие по всему телу Марка красные полосы, уж больно напоминавшие фрагменты магического круга.

– А это… – Монсеньор быстро прикрыл Марка одеялом, – это… я думаю, последствия лихорадки или у него аллергия на Оуэна!

«Обманывать детей… стыд и позор моим сединам!» – шумно вздохнув, он присел на кровать. Достал из кармана леденец в яркой обертке.

– Ну, рассказывай, что там у вас приключилось? – разворачивая конфету, спросил строго, начальствующим тоном. – Говорил же вам, чтобы не дразнили чудовище… Разозлили Оуэна и тот применил Силу, я прав?

– Не знаю… – утратив всю свою настырность под суровым взглядом шефа, неуверенно замялся Имонн. – Они просто разговаривали… Потом яркая вспышка… словно молния ударила… Верзила куда-то испарился, а Марк взял и вырубился…

– Вот и ладушки!

Монсеньор усадил мальчика рядом с собой, протянул чупа-чупс. Дальнейшие объяснения не потребовались. «Оковы Согласия… мать их! Интересно, Кайя хоть выжил…?» – подумал он с искренней тревогой.

Теперь, когда все осталось позади, машинально облизывая леденец, Байя почувствовал, как его начинает покидать нервное напряжение. Услышав подозрительное шмыганье носом уткнувшегося ему в галстук мальчишки, Монсеньор отодвинул Байю от себя подальше, испугавшись за столь важную (тот был дорогущим) деталь своего гардероба. Достал на всякий случай платок, вытереть слезы. С отеческой заботой ласково погладил по голове.

– Глупые мальчишки, когда вы только повзрослеете… – вздохнул он снова. И вдруг взял Имонна за подбородок, повернул лицом к окну. Взгляд стал задумчиво-изучающим. Помолчав, спросил:

– Не пора ли сменить образ?

– Зачем? – не понял Байя.

– Думаю, твой нежный возраст привлекает к вам с Марком излишнее внимание… – все так же задумчиво произнес Монсеньор, продолжая разглядывать мальчика. – Не лучше ли быть ровесниками?

– А это важно? – сразу же враждебно нахохлился Имонн. – Для того, чем мы занимаемся, разве имеет значение, как я выгляжу?!

– Да, в общем-то, никакого…

– Тогда…

Подросток не стал продолжать, остальное прозвучало бы слишком грубо. Монсеньор понимающе хмыкнул в усы. «Ладно, не будем доводить воробушка до слез, а то еще заклюет… Вон, уже и перышки взъерошил!» – подумал он и полез во внутренний карман пиджака. Золотом в пальцах блеснула кредитная карточка.

– С Марком все будет в порядке. Лихорадка прошла, – вставая с кровати, сказал он. – Думаю, небольшой отпуск вам не помешает. Недельки две. Отдохните, съездите куда-нибудь, проветритесь! – Монсеньор протянул кредитку Байе. – Девочки там всякие, секс, наркотики! – но заметив, с каким удивлением, раскрасневшись, тот вытаращился на него, добавил, что насчет последнего он пошутил и похлопал Имонна по плечу. – Полагаюсь на твое благоразумие, отрок. Надеюсь, ты удержишь Марка в пределах разумного… – кивнул на кредитку в руках мальчика. – «Диснейлендов» покупать и дарить сиротам не советую! Посажу на хлеб и воду!

На этой поучительной ноте Монсеньор покинул номер. Нажал кнопку лифта, но дожидаться не стал, отправился вниз по лестнице. «Какой же ты, право, садист, Сэйрю! У меня даже во рту пересохло! Только черта лысого я позволю тебе, любезный мой братец… еще хоть раз посыпать мою голову пеплом подобного унижения!» Решив, что ему нужно срочно выпить, быстрыми шагами пересек холл отеля и направился в бар.

– Налейте мне чего-нибудь, да покрепче! – обратился он к бармену, усаживаясь на высокий стул возле стойки.

«Что-нибудь, чтобы забыться…» Пил большими глотками крепчайший ямайский ром, не пьянея, и размышлял над случившимся. «Вот и ты, глупый мальчик… – думал про Оуэна, – ломишься в душу брата, словно в закрытую дверь, уверенный, что та заперта изнутри! А дверь открывается просто, достаточно потянуть ручку на себя…»

Бармен, натирая стаканы, украдкой поглядывал на седовласого мужчину, сидевшего у барной стойки в глубокой задумчивости. А Монсеньор думал о том, что в последнее время Марк слишком легко гибнет. Он уже не помнил, когда тот доживал хотя бы до тридцати. Хорошо быть безрассудно отважным и бросаться грудью на амбразуру, зная, что и эта жизнь не последняя. Тоже мне Аника-воин! Чем, собственно, ты отличаешься от Оуэна, убивающего себе на потеху? По крайней мере, тот и не скрывает, что ему просто нравится убивать! Ты же губишь одну за другой жизни молодых ребят малодушно – из боязни признаться самому себе в собственном нежелании жить. Ни сейчас. Ни потом. Нигде. И нет тут никакого выхода. И свет не собирается забрезжить в конце туннеля. Есть только выбор. «На чью же сторону встанешь ты?» – думал уже о себе Монсеньор.

Он видел уснувшего в кресле у догоревшего камина старика, укрытого клетчатым пледом. Умное лицо изрезано глубокими морщинами, в руке потухшая трубка. Прости! Я мог бы сказать тебе «прости», но не будет ли это еще большим лицемерием – извиняться перед тем, кому суждено похоронить всех, кого любишь… И к черту любые угрызения совести!(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});