Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

занимались бизнесом и даже, кажется, платили с него налоги. Ференц последние одиннадцать лет держал ночной клуб вполне ожидаемой тематики, Ладислав, немного дольше, сеть автозаправок, самому Батори, сколько помню из его разговоров с Тотом, принадлежал успешный издательский дом (помимо прочего, выпускавший очень популярную серию книг в жанре фэнтези, конечно, про вампиров) и небольшая кинокомпания. Скорее всего, деньги для старта были добыты обычным вампирским способом, но важно же то, что в какой-то момент они решили жить не за счёт грабежей!

— Ты очень тогда рассердился? Когда я убежала?

— А ты хочешь извиниться?

— Нет. В наше время, знаешь ли, насильственное лишение свободы карается по закону.

— Тогда зачем ты спрашиваешь? Конечно, я был сердит. Бедная Ядвига плакала так, что я долго не мог её успокоить. И сначала мне надо было как-то вынуть булавку из её одежды, а сестра вертелась, и булавка была маленькая, ничего не видно. Я просто срезал одежду кусками, пока не упал кусок с булавкой. Но Ядвига плакала всё равно, хотя перестала прыгать. Это было очень жестоко, Лиля.

— Но ты уже не сердишься?

— Нет, не сержусь. Наверное, я сам виноват. Я надеялся на… твоё согласие, а сам не сделал ничего, чтобы тебе захотелось согласиться. Не дал тебе ни одного шанса. Мне надо было больше общаться с тобой, а я был как гувернёр: иди в библиотеку, читай умные книжки. Глупо, я теперь понимаю. Но и ты пойми: у меня не было никакого опыта ухаживания за девушкой. Я думал, что всё сводится к тому, чтобы встать на колено и попросить руки и сердца. Знаешь, в книжках, которые я читал раньше, девушки влюблялись в героев просто за то, что те их спасли. Поэтому я был уверен…

Марчин не заканчивает фразу, но, против обыкновения, и брови не заламывает. Просто скользит взглядом по скатерти. Я догадываюсь:

— А теперь ты прочитал какую-нибудь книгу об отношениях.

— Да, — он напряжённо вздыхает. — Мне надо было сделать это раньше. Если бы я не сглупил, ты бы не оказалась одна, без средств, в чужих местах. Тебе бы не пришлось… выходить на дорогу.

Я морщусь, но не возражаю. Возможно, если он почаще будет думать о том, что я занималась проституцией, идея создавать со мной семью станет казаться ему не такой уж блестящей. Я надеюсь на это. Пока же случится такой поворот, было бы неплохо оказаться где-нибудь подальше от Марчина. Но так не хочется бросать этот курган! Вдруг Люция придёт к нему следующей ночью? Или послеследующей?

— Я пытался тебя найти в тот же день. Пошёл по твоему следу. Но в какой-то момент потерял его, — продолжает каяться Твардовский-Бялыляс, и я чуть не подпрыгиваю. Ну да, зачем убегать? Просто не лениться повторять «пусть он меня не заметит», перед этим как-нибудь выпав из зоны его внимания. Например, отойдя в туалет.

Только я не представляю, как это делать во сне, вот незадача. Придётся искать потаённое местечко для сна, и вряд ли оно будет таким же удобным и безопасным, как дормиторий. При одной мысли о том, чтобы осенью ночевать на открытом воздухе, у меня портится настроение. Но разве у меня есть выбор?

— Лиля, — Марчин протягивает руку, чтобы схватить меня за запястье. — Я понимаю, что после всего, что произошло, тебе не очень приятно меня видеть…

Догадливый какой.

— Но я прошу тебя дать мне ещё один шанс.

— Лучше в другой раз. Моя наследственная тяга к бродяжничеству с твоим замком вроде как плохо совмещаются, — осторожно говорю я.

— Ты сейчас ищешь Люцию?

— Да. Я её, знаешь, довольно давно ищу и разок даже как-то нашла, но у нас немного не сложилось.

— Значит, по крайней мере, на некоторое время нам по пути. Может быть, это время я буду рядом? Ты позволишь? У меня есть деньги… сейчас, значит, ты будешь нормально есть, без того, чтобы… И если ты наткнёшься на людей Шимбровского, тебе может понадобиться защита.

— И на каких условиях ты мне предлагаешь свою саблю и кошелёк?

Марчин заметно смущается.

— Нет, не… Просто… Просто не отталкивай меня. Дай мне шанс себя проявить. После всего, что случилось, ты, наверное, плохо думаешь о мужчинах, но… Всё это действительно без задней мысли. Клянусь. Просто родственная помощь.

Я чувствую себя последней скотиной, когда протягиваю ему руку для пожатия.

Но ведь это — просто компенсация за моё заточение. Просто компенсация, вот и всё.

Газету я увидела, когда мы уже обошли несколько магазинов и посидели в ателье. Не то, чтобы меня не устраивала одежда, выданная Никтой — ровно наоборот: приятная на ощупь, мягкая от многих стирок ткань и удобный фасон делали в моих глазах и блузку, и джинсы близкими к совершенству. Это Марчин заявил, что не допустит, чтобы я ходила в обносках. Я наладилась было спорить, но потом решила, что практического смысла в этом нет, и, скрепя сердце, согласилась на шоппинг. Насколько я люблю изучать рестораны и кофейни в разных городах, настолько же мне ненавистны походы по вещевым магазинам. В отличие от эмансипированной коммунарской Франции, производители одежды в консервативной Европе полагают, что брючки носят только подростки, а моя фигура, несмотря на рост, в критерии подростковости никак не вписывается. Выходить же на охоту в юбке, при всей моей любви к этому виду одежды, мне кажется очень и очень сомнительной идеей. В результате мне обычно приходится долго рыскать по лавкам и торговым центрам в поисках «брючек на высокую девочку», а потом, к удивлению продавцов, натягивать в примерочной кабинке эти брючки на невысокую себя. Но мало того — штанины же мне длинны, так что после магазина надо бежать в ателье, обычное ателье для простых смертных, где работают вовсе не мастерицы вроде Никты, отчего пригонка текстильного изделия также отнимает довольно много времени и душевных сил. Иногда в отчаянии начинаешь поглядывать на женские шаровары, в каких обычно играют в бадминтон на пикниках и катаются на велосипедах на даче, но для охоты эти нежные штучки подходят не больше, чем кружевные пеньюары.

Однако в Олите мне определённо улыбается удача. Высоких девочек, жаждущих носить джинсы, здесь, видимо, немало, и в первом же магазинчике мне предоставляют огромный выбор штанов: сразу с дюжину моделей. Я испытываю приступ умиления и тут же убегаю в примерочную кабинку с двумя парами. К ещё большему умилению, садятся они, как родные.

— Возьми и юбку тоже, — предлагает Мартин. Прежде, чем я придумываю, как до него донести мысль, что я, вообще-то,