Летняя королева - Элизабет Чедвик (США)

нужно переодеть и охладить его кровь.

– Это уже сделано, госпожа моя матушка, – ответила Алиенора.

– Значит, сделайте это снова, пока не получится. Поите его свежей родниковой водой, сварите кашу и убедитесь, что ее сначала попробует кто-то другой. – Она прищелкнула языком, как бы говоря о некомпетентности всех остальных, и Алиенора напомнила себе, что должна сдерживаться, потому что они с Матильдой были на одной стороне, и если будут спорить, то станут слабее, когда нужно объединиться.

В течение следующего часа императрица металась по покоям, отдавая приказы, бросая обвинения без разбора, и вела себя как бешеная мегера. Но вот она на мгновение остановилась, провела дрожащей рукой по глазам, и гневное негодование Алиеноры растаяло, ибо под всей этой громогласностью и яростью она увидела и узнала безысходный ужас.

Алиенора и императрица по очереди бдели у постели Генриха, обтирая его бьющееся в лихорадке тело, меняя рубашки и постельное белье, подливая ему в рот воду. Лихорадка пожирала его плоть, а тело его сотрясалось, как будто колотящееся сердце собиралось вырваться из груди. Капелланы и священники приходили и уходили, но всегда оставались рядом. По всему Руану возносились молитвы за тяжелобольного молодого герцога Нормандии. Когда императрица не находилась у его постели, она стояла на коленях перед алтарем в Беке, умоляя Бога сохранить жизнь сыну. Она разбила колени о твердые каменные плиты, но ничего не замечала и не жаловалась.

Когда наступил вечер третьего дня, Алиенора сидела рядом с мужем. Он все еще жил, но лучше ему не становилось. Она взяла его руку, загорелую от летнего солнца, но более бледную на запястье и покрытую бледно-золотистыми веснушками, над которыми мерцали тонкие позолоченные волоски.

– Разве ты построишь свою империю и оставишь свой след, лежа здесь вот так? – спросила она его. – Как ты увидишь, что твои сыновья вырастут высокими и сильными? Как ты родишь дочерей, если уйдешь сейчас?

Она не поняла, услышал ли он ее, но его грудь дрогнула.

– Ты станешь почти королем, – с горечью сказала она, – а это хуже, чем вообще никаким. Даже Стефан превзошел тебя… даже Людовик. – Ее голос дрожал. Через мгновение она высвободила свою руку из его и подошла к сундуку, стоявшему у изножья кровати. Она открыла его и достала пурпурный шелковый сверток с мечом его прапрадеда. Осторожно развернув тонкую ткань, Алиенора достала ножны и обнажила клинок. Сталь тускло блестела, холодная, как зимнее утро. Она поднесла меч к кровати и вложила в руку мужа, обхватив пальцами шелковый переплет на рукояти.

– Это твое, – сказала она. – Возьми его и действуй, потому что если ты этого не сделаешь, то он заржавеет в руках других, менее достойных.

Взяв его другую руку, она прижала ее к своему чреву, в котором росла новая жизнь. Потом склонила голову и помолилась.

Она проснулась через несколько часов, когда рассвет пробился сквозь ставни, его серый свет коснулся меча и зажег на лезвии стальной блеск. Во рту у нее пересохло, а глаза были горячими и липкими. Рука Генриха остыла, и на одно ужасное мгновение ей показалось, что его душа улетела из тела в ночь. Его глаза были открыты и смотрели на нее.

– Почти король, – прохрипел он. – Что это за оскорбление?

Алиенора охнула, дыхание покинуло ее, словно вырванное из груди невидимой силой. Она коснулась его щеки, и та оказалась теплой.

– Самое худшее, – произнесла она с дрожью в голосе, сделав еще один вдох. – Надеюсь, мне никогда не придется так называть тебя. – Она поднесла к его губам кубок с вином. – Пить хочешь?

Он сделал неуклюжий глоток, пролив жидкость себе на грудь. Она вытерла ее салфеткой. Его сердце больше не билось о грудную клетку, а кожа была прохладной на ощупь в тех местах, где она была открыта воздуху. Она подтянула одеяло повыше.

– Кости Христовы, – прохрипел он. – Моя грудь словно набита ржавыми гвоздями.

– Как ты нас напугал, – ответила она. – Мы думали, что ты умрешь.

– Мне снилось, что я тону, но море было из огня, – сказал он. – И мне снилось, что меня разрывает на части орел и кормит своих птенцов, но это были и мои птенцы. – Он снова выпил, на этот раз более уверенно, а затем посмотрел на меч, лежащий у его правой руки. – Что он здесь делает?

– Я принесла его прошлой ночью, чтобы помочь тебе бороться, потому что ничто другое, казалось, не помогало – ни молитвы, ни мольбы, ни просьбы. Я видела, как ты уходишь, и не хотела тебя терять. Меч притянул тебя обратно. – Ее подбородок дрогнул. – Ты был так близок к смерти, любовь моя. Ты не знаешь, но те, кто следит за тобой, знают.

Она понимала, что борьба еще не окончена. Мгновение ясного пробуждения не означало полного выздоровления. В ближайшие дни им придется быть с ним очень осторожными, и она знала, что он не будет легким пациентом.

Когда прибыла императрица, Генрих уже спал, но Алиенора смогла сообщить, что он съел несколько кусочков хлеба, размоченных в молоке, и его лихорадка спала. Меч был заперт в сундуке, а одеяло аккуратно прикрывало грудь Генриха.

– Слава Богу! – Матильда осенила себя крестным знамением и опустилась на табурет у кровати. – Я всю ночь молила Богородицу, чтобы его лихорадка прошла, и Она сжалилась и прислушалась к мольбам матери!

Алиенора прикусила язык и не стала рассказывать ей о мече.

– Как мы слабы. – Императрица вытерла глаза длинным рукавом своей мантии, затем выпрямила спину и поднялась, глядя вокруг гордо и торжественно. – Теперь я буду присматривать за ним. Ступай и поспи, дочь моя.

Алиенора посмотрела на темные круги под глазами императрицы и бледные, сухие губы.

– Вы тоже не спали, – сказала она.

– Это не имеет значения; мне часто приходилось не спать по несколько дней кряду. У тебя будет ребенок, и ты должна позаботиться о нем ради вас обоих. Теперь моя очередь.

Пока Генрих выздоравливал, Алиенора проводила время у его постели. Обычно такой буйный и полный энергии, он позволял времени и покою вернуть себя к жизни. Алиенора кормила его в постели, соблазняя вкусными кусочками мяса на шампурах, маленькими пирожками с кабачком и заварным кремом. Она рассказывала ему забавные истории и приводила музыкантов, чтобы те играли для него, особенно его любимого арфиста. Она читала ему всевозможные книги, как серьезные тома, касающиеся закона и судебной системы, так и легкие рассказы из истории и мифы. Будучи начитанным, он уже знал многие из них, но с удовольствием слушал снова, говоря, что ему нравится звук