Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

Уходить одной — пафосно и глупо, а вот прихватить с собой этого пакостника — героически. Не моя рука с когтями, но золотые песчинки с разбитого дройделем шара метнулись к колдуну, забивая рот и нос, залепляя уши, глаза. Кричать бесполезно: ты сам виноват, сам построил заклинание на золоте, так и получай его! Беснующаяся энергия хлынула в вызвавшего ее вопреки приказу, но подчиняясь ему: хотел получить магию? — пожалуйста, только это не огурцы и помидоры, чтобы засолить в бочонке про запас.

Последний хрип чародея, громкий хлопок и… пустота… Пустота тишины… Пустота света…

Ох, а дышать оказывается тяжело, да и стоять тоже… Сгустки крови, вырвавшиеся изо рта, вызывают лишь недоумение: «Мое?» И почему так темно? А боли нет…

Видимо, в этом и было мое предназначение, цель моей жизни — умереть, чтобы жили… Так уж устроен мир: в замужестве девушка умирает ради женщины, что сможет дать новую жизнь своим ребенком, на рассвете умирают звезды, чтобы родилось солнце, согревающее все живое вокруг, каждую зиму природа умирает, чтобы весной с первой капелью, с первым подснежником возродить новую Жизнь…

Почему-то в голову приходят отнюдь не душеспасительные мысли, а сплошные глупости: что я так и не куплю то ожерелье из серого морского жемчуга, что близнецы не смогут отдать мне проспоренные три золотария, что мои новые сапоги на зиму так и останутся стоять в тайнике за шкафом патколовской гостиницы, что…

Пора… Я знаю, что пора: серый туман клубится за спиной и зовет туда. Еще чуть-чуть, самую малость: мне нужно знать, что не напрасно рискнула самым дорогим. Лишь один взгляд со стороны!..

А они беспокоятся! Фларимон подхватил на руки, зачем-то трясет и кричит что-то. Я не слышу твоего крика… Мертвые не слышат живых… Жармю все примеривается к дройделю, торчащему из груди у меня, вернее той меня, что останется в земле. Эфиан бьет кулаком об пол, не замечая текущих слез и крови на сбитых костяшках. Сирин зачем-то гладит мои волосы, будто пытаясь заплести в косу, как делала обычно по вечерам. И никто, совершенно никто не замечает, что я, точнее тело уже человеческое и абсолютно голое. А я? Что я? Да, да, я знаю…

Пора…

Ой да ива-ивушка,Ветер косы растрепат…Ой да ты моя кручинушка,Счастья боле не видат…

Глава 7

Боли нет. Только обида. На саму себя — столько хотела, а не успела. Почему не успела? Не знаю. Нет, знаю, только не хочется помнить. Помнятся лишь слова из старой рыцарской баллады:

Отмерен жизни срок —Его не изменить.Исполнен был зарок,И оборвалась нить.

Так всегда и бывает: каждому назначен свой зарок, и когда он исполняется, приходит время уйти. Мое время пришло? Наверное. Не помню. А какой зарок? Тоже не припоминается. Но был же, скорее всего.

Вокруг тишина. Где вокруг? Надо открыть глаза и осмотреться, но желания нет. Пропало. Как и все. Что «все»? А я знаю? Знаю только, что вроде как лежу. Сплю? Маловероятно.

Вдруг нечто нарушает тишину. Нетвердый детский голосок напевает странную песенку:

— Цхина тэ, цхина тэ,Цхина цви на ун сунэ.

И я понимаю значение этих слов:

Дождь идет, дождь идет,Дождь по капле слезы льет.

Как, почему, зачем — мне даже неинтересно. Потому что я умерла? Скорее всего. Значит, ребенок тоже умер. Или это ангел поет. Последнее вряд ли — ТАК ангелы не поют, не могут, не должны.

— Не надоело? — ехидно интересуется все тот же детский голос.

— Что надоело? — голос колет усталое горло.

— В бессознанку играть, — радостно просвещает голос.

От удивления открываю глаза. Девочка. Девчушка. Лет шести-семи. В серо-голубом платьице с белым фартуком. Круглое улыбчивое личико. Непослушные русые волосы заплетены в две косы, с широкими белыми лентами на концах. И глаза цвета зелени самых первых листьев, еще не раскрывшихся, но уже поющих гимн весне.

— Наатцхешта? — голос срывается на хрип.

— А кого еще ты тут ожидала увидеть? — ехидно интересуется девчушка.

— Ты умерла? — отвечаю вопросом на вопрос, потому что для меня сейчас это важней всего.

— Щаз, придумаешь же, — отмахнулась наатцхешта.

— Тогда… Не понимаю, — недоуменно качаю головой.

— А ты встань, ну или сядь хотя бы. Может, лучше думаться будет, — вновь ехидно улыбается девочка. — Что ты помнишь?

Я? Помню? Фларимона. Принца, оказывается. Причем настоящего. А еще его брата, или кем там Жармю ему приходится. Эфиана. Сирин. Колдуна тоже помню. И дройдель. Тот самый, что торчит у меня из груди. Только не у теперешней меня, а той, оставшейся мертвой среди живых.

— Я умерла, — слова сами просятся на волю, не думая о горечи, которую приносят.

Горечь… Неужто, это единственное, оставшееся со мной за чертой? А как же любовь? А вот так: любовь осталась там, с ним, став единственной причиной моего нынешнего состояния — если б не любила, не решилась бы на безумный поступок. И пусть, зато он жив. И они тоже.

Голос наатцхешты оторвал меня от не слишком приятных мыслей.

— И не надейся, — презрительно хмыкнула Лета.

— А?.. — вновь удивленно смотрю на девочку.

— Я говорю: не надейся, что умерла. За тебя такую цену заплатили, такое волшебство сплели, не всяким магам подвластно, — самодовольно пояснила она. Потом задумчиво добавила — С другой стороны, ни у одного мага нет подобных возможностей. В любом случае, умереть тебе не дали.

— Кто? — вопрос звучит глухо, потому что догадываюсь об ответе.

— Муж твой, кто ж еще, — небрежно пожимает плечами наатцхешта. — А «зачем» и «как» спросишь у него.

— Но ведь… Так не бывает. Это неправильно, — с губ срывается практически бессвязный лепет.

Уф, хорошо, я только села, не решившись встать, а то трясти начало. Правда, куда села — непонятно. Здесь, если «здесь» вообще есть, все черное. Будто всю комнату завесили черной тканью: стены, пол, потолок — все.

— А как же… — фраза остается незаконченной, потому что я забыла, о чем хотела сказать, спросить.

— Домой тебе пора, деточка, — устало улыбается… наатцхешта.

Да-да, та самая, с которой я смотрела на звезды. Не девочка с косами. Не девушка из палатки. А… настоящая. В этом я уверена.

— Я не знаю, как вернуться, — тихо признаюсь.

— Ох, горюшко ты мое. Совсем думать не хочешь, — притворно сокрушается Лета.

— Я действительно не знаю! — срываюсь на крик, а по щекам текут слезы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});