Блондинки начинают и выигрывают - Светлана Успенская

Кто именно нашел тело? Конечно, знаю! Весь город об этом знает! Горничная из пансионата, тетя Маша. Она тут рядышком живет. Как выйдете, через дорогу налево, и там через три дома пятый, с резными синими наличниками на окнах и рябиной у ворот. Тете Маше скажите, что от меня. Да, опасайтесь ее цепного кобелька — обязательно штаны порвет. Это он за личную доблесть почитает — незнакомым брюки портить. Так что лучше стучите в калитку.

Что ж, будете в нашем городе — заходите. Мы гостям рады.

Утро после всенощного бдения я провел как на иголках. Так и не смог решиться, что лучше: то ли самому отправиться к Деревяшкину с повинной, то ли покорно ждать карающего пинка судьбы. И то и другое было невыносимо.

Битый час я тупо вглядывался в цифры платежного поручения, отпечатанного на превосходной мелованной бумаге. Цифры, казалось, хихикали, кривляясь у меня на глазах. Частокол овальных нулей трясся в беззвучном хохоте. Гордой лебедью, помахивая извивающимся хвостом, плыла ядовитая двойка, пятерка, махнув на все рукой, браво подскакивала над строчкой, а туповатая шестерка, вопросительно завершая цифровой ряд, озадаченно почесывала округлой ручкой череп.

Но, может быть, это ошибка бухгалтерии? Они неправильно набили цифры счета и…

— Алина, принеси копии договоров по вчерашней сделке, — произнес я в трубку.

— Что-то не так, Александр Юрьевич? — вопросительной тревожностью отозвалась трубка.

— Просто хочу кое-что проверить, — мрачно буркнул я.

Вечно она лезет со своим сочувствием! Вечно она вмешивается в дела, которые ее абсолютно не касаются. Вечно пялится на меня своими густо намалеванными гляделками, изображая трогательные чувства, которые, кроме нее, никому не нужны. Как она меня раздражает! Просто бесит!

— Спасибо, — поблагодарил я с натужной улыбкой, надеясь, что девица поскорей уйдет.

Она не ушла. Ей было интересно.

— Что-то не так? — повторила с удесятеренной нежностью в голосе.

Я с тупой обреченностью уставился в бумаги. Последняя надежда беззвучно почила, не успев даже вылупиться на свет божий. Номер счета на платежке и номер счета в договоре совпадали.

Нет, бухгалтерия не ошиблась. Увы!

— Что-то не так?

— Да, не так! — Я поднял ненавидящий взгляд. — Очень не так! Совсем не так!

Вскочил, в бешенстве прошелся по комнате. Ну, сейчас она у меня получит! Сейчас заработает по первое число…

— Абсолютно не так! Если бы вы, Алина Анатольевна, пореже торчали у зеркала да меньше болтали с подругами по телефону, все шло бы так, как нужно. А тут все не так! — Я свирепо швырнул пачку листов в воздух.

Она не успела подхватить ее, и по кабинету заметался белый вихрь вспененных бумаг, похожих на испуганных голубей, хлопающих крыльями на взлете. В растерянности девушка часто-часто заморгала длинными ресницами, готовясь плакать.

— Я не понимаю… — начала она. Тонкий голос обидчиво задрожал, готовый в любую секунду разразиться рыдательными завываниями. — Я не понимаю, в чем я… Вы могли бы объяснить…

— Когда меня уволят, моя милая, — ядовито начал я, — я тебе объясню… Счет, номер счета!! Видишь?!

Влажные ресницы опустились, дрожащая рука нащупала один из листов, цепко ухватилась за его шуршащий ломкий край.

— Ах! — послышался взволнованный вздох. — Я сейчас переделаю. Немедленно!

— Поздно, дорогуша, слишком поздно! — Я обреченно повалился в кресло и застыл в горестной позе. — Все кончено.

— Ах, но я не понимаю, каким образом…

— Меньше нужно болтать по телефону! Меньше читать любовные романы, пряча их под стол. Меньше краситься, часами разглядывая в зеркальце каждую молекулу своего лица!.. Все аккаунты уже прошли, все транзакции завершены. Все кончено.

Поверх осевших в беспорядке листов легли платежки.

— Видишь?

Алина подняла на меня внезапно просохшие глаза.

— Я пойду и объясню, что это моя вина. Но я не понимаю, что произошло. Я всегда пользуюсь «болванкой» для печати и не понимаю, как… — Она замолкла.

Я брезгливо поморщился. К чему оправдания, и так все ясно…

Воцарилась тишина. Я устал орать и ехидничать. Стало слышно, как в соседнем кабинете кто-то напряженно хохочет, как будто ему щекочут пятки.

Телефонная трель разорвала воздух.

Снедаемый страшным предчувствием, я осторожно схватил трубку, — так, будто она была раскаленным прутом, который невозможно удержать в ладонях.

— Иду! — крикнул и в сердцах швырнул ее на рычаг. Началось!

Алина сострадательно смотрела на меня.

— Одну минуту, я только посмотрю, — пробормотала она, бросаясь к своему компьютеру, — я только…

— А! — безнадежно махнул я, выбегая в коридор.

А вслед донесся удивленный вскрик:

— Шаблон испорчен… Какого черта?..

Но это уже не имело никакого значения. Карающий меч был занесен для решительного удара…

Однако удара, как ни странно, не последовало.

Я просочился в дверь начальственного кабинета и застыл на пороге вопросительной тенью, лишь отдаленно напоминая себя самого.

— Садись, Рыбасов, — донеслось из глубин кожаного чрева. Кабинет главного утопал в сувенирах, малахитовых подставках для бумаг, чернильницах каслинского литья и прочих атрибутах, обычных в кабинетах преуспевающих канцеляристов. — Как успехи?

Я было открыл рот, но немедленно его захлопнул, не зная, что отвечать. Сказать «плохо» — означало еще больше усугубить ситуацию, сказать «хорошо» — то же самое. Поэтому я тупо молчал, как школьник, робко переминаясь с ноги на ногу.

Но Деревяшкин спросил совсем про другое.

— Как дела с «Леспромом»? — осведомился он мягко.

Слишком мягко, на мой взгляд. Обычно после такой кошачьей мягкости шеф выпускает наружу остро заточенные когти из лучшей легированной стали и вцепляется прямо в горло нерадивому сотруднику. После первой атаки бездыханного служаку вперед ногами выносят из кабинета и провожают в дальний путь под фанфары.

— С «Леспромом»? — пролепетал я, теряя сознание. — Хорошо…

— Ты оформляешь эту сделку?

— Д-да… — Я испуганно сглотнул слюну.

— Это очень важная сделка. И на большую сумму, — произнес шеф после паузы. — Не забывай, «Леспром» курирует один человек из правительства, и от того, насколько все пройдет гладко, зависит наше дальнейшее сотрудничество, наши сделки и наши проценты от сделок… Так что, друг мой, я на тебя надеюсь.

— Х-хорошо, — икнул я.

— Ну, тогда иди трудись. — Голос шефа стал так нежен и сладок, что его можно было намазывать на хлеб.

На негнущихся ногах я шагнул к двери, еще не веря, что остро заточенный нож гильотины со страшным свистом пронесся мимо, не задев и волоска на моей голове.

Я даже осмелился вдохнуть несколько лишних молекул воздуха, знаменуя освобождение, как…

— Постой! — послышалось сзади, когда одной ногой я уже был вне кабинета.

Вздрогнув (примерно так вздрагивает человек, почувствовавший остро заточенный стилет в своем правом легком), я обернулся.

— Это ты оформлял сделку с «Реалтексом»?

— Д-д-да… — Вот оно! Вот зачем он меня вызвал. Он уже все знает. Сейчас он…

Груда оплывшего жира, вооруженная пронзительным взглядом рыбьих глаз, беспокойно шевельнулась в кожаном кресле.

— Почему ты не использовал наш обычный расчетный счет?

— Ошибка… Простите… Не буду… Она сама… Напечатали… Недоглядел…

— Ладно. — Снисходительная усмешка обнажила жесткий фарфоровый оскал. — Больше так не делай. Используй обычные реквизиты. Ясно?

— Э-мэ-э, — замычал я, бурно кивая.

— Иди!

Я вылетел из кабинета, не чуя под собой ног и не в силах поверить в счастливое избавление от смертной казни. Я шел по коридору с трясущимися от пережитого волнения руками и противной заячьей дрожью в коленках.

— Эй, Рыбасов! — крикнул мне кто-то в спину. — Ты что, выиграл миллион долларов? Или твоя собака родила котенка?

Судя по плоским шуточкам, это был Вася Петин. Видно, выглядел я донельзя потрясенным.

Миновав затихшую в преддверии штормового удара Алину и избегая ее взволнованного сочувствующего взгляда, я прошел в кабинет, закрылся изнутри и обессиленно рухнул в кресло.

Непонятно, что произошло. Нерадивый сотрудник (то есть я) отправил изрядную кучу денег на какой-то левый счет, а его за это не только не уволили, но даже не размазали по стенке. Даже не заикнулись, что придется долго и нудно разбираться с банком, чтобы отозвать деньги, а только чуть пожурили мягким отеческим тоном и попросили больше так не делать. Что вообще происходит?

Противоречивые чувства распирали меня. С одной стороны, я был безумно рад, что отделался легким испугом. С другой — внутри росло и ширилось чувство омерзения к самому себе. О господи, как я мог превратиться в то дрожащее, пресмыкающееся существо, которое униженно тряслось перед директором, как собака в ожидании удара палкой? И все из-за чего! Из-за трех неправильных цифр!