Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заикаясь и повторяя одно и то же по нескольку раз, Валька рассказал ей все как было.
— Господи! — всплеснула руками Ксюша. Валька даже оторопел, увидев отчаянную радость на ее лице. — Заблудился! Господи, чего же ты молчишь?!
Она замоталась по комнате, нашла фонарь, зажгла, и они побежали в лес.
Свет фонаря только понизу раздвигал темноту, а шум хвои катился где-то очень высоко, делая гигантскими деревья. Ксюшин голос, кликавший брата, уходил в далекую черную пустоту и не возвращался откликом. Только хруст да звон бьющегося под ногами льда. Они оба слушали этот звон, пока Ксюша опять не затягивала невыносимо долгого: «Ю-у-у-у-хи-им!» Этими однообразными звуками ей удавалось, выкричать все, что творилось в Валькиной душе, — от жуткой надежды до полного отчаяния.
Прогудел паровоз, коротко и равнодушно. Потом долетел перестук колес. Приближаясь, он становился жестче и оборвался вдруг, словно поезда и не бывало.
Шли все медленнее. Бился под ногами лед; казалось, шаги жуют, жуют растущую тревогу, а когда она уже мешала дышать, темноту снова раздирал Ксюшин голос.
Они останавливались и долго слушали. Поблизости — ни шороха, лишь по высокому весеннему небу ветер нес грустный шум еловых игл.
На просеке не было никаких следов. В желтом круге света лежал нетронутый ломкий лед.
Ксюша то и дело приподнимала фонарь, чтобы видеть дальше. Валька сейчас понимал больше, чем она, и следов не искал. Ефим прошел здесь по воде. Его следы затянуло льдом.
И вдруг сердце снова ударилось, как железка. Валька увидел расщепленный конец Eфимовой палки, вмерзшей в лед у края просеки…
Он ничего не сказал Ксюше, но после этого хотелось попросить, чтобы она больше не кричала. Она сама перестала почему-то. Только раз еще надорвал душу Ксюшин крик, когда они уже подходили к дому. Это был уже не крик, не зов, а плач по умершему. Он словно разбудил Вальку от кошмара и тут же подтвердил, что кошмар этот наяву, что он — Валька — виноват во всем. Он ушел из леса. Он оставил друга одного… Он забыл, он нн разу не вспомнил о нем.
Когда они уже дошли до Ксюшиных сеней, Валька решил, что войдет с нею и скажет, что это он виноват. И пусть она еще сильнее заплачет, пусть она его ударит, пусть она что хочет…
Ксюша толкнула дверь. В комнате стояла бурая муть табачного дыма. На полу отплясывали отсветы огня топившейся печи. Гришка сидел подле нее. На топчане в углу, укрытый поверх одеяла ватником, лежал Ефим.
— Живой! — вскрикнула Ксюша и кинулась к нему.
И Валька повалился Ефиму на ноги и, обняв их через одеяло, заплакал.
Счастливыми слезами плакала Ксюша и все допытывалась: что с ним было? Где нашли? Кто да как? Ефим молчал, отвернув лицо к стене. За него отвечал Гришка, от неловкости бренчавший кочергой: нашел его железнодорожный обходчик в трех километрах от станции… Сам, говорит, заблудился. Ну, замерз. Привезли его на санях добрые люди. Ну, лежит, напоить его надо, чем зря реветь…
И Ксюша, измученная до невозможности, в мгновение поднялась, ожила — и за дело! Вещи как будто сами бросались ей в руки. Ветер ходил по комнате от нее.
Гришка был послан за водкой. На печке закипала в чугунке картошка. Ефим лежал переодетый в сухое и теплое. Сама она умчалась куда-то за козьим салом, чтобы натереть ему ноги.
Наконец они с Ефимом остались вдвоем; у Вальки кружилась голова от тепла, от голода, от табачного дыма. Он дышал, и было приятно дышать, потому что теперь можно спокойно дышать — из-за тебя никто не умер!..
Валька сунул руку под одеяло, отыскал Ефимову руку. Ефим ответил на пожатие и медленно повернул к Вальке лицо. Оно было сейчас совсем другое — маленькое, бедное какое-то и некрасивое…
Он лежал, полуприкрыв веки; губы шевелились. Валька наклонился и расслышал: «Не смог, даже этого не смог…»
Ефим выпростал из-под одеяла руку, обнял Вальку за шею, притянул к себе и пробормотал, задыхаясь:
— Не смог я себя порешить.
— Что порешить? — шепотом спросил Валька и тоже обнял Ефима за шею.
Кожа на голове у Вальки съежилась и стала колючей, хотя понимал он пока очень смутно.
— Ну, чего дрожишь? — раздраженно проговорил Ефим, услышав в сенях Ксюшины шаги. — Тут я… цел. Ты только молчи — слышишь? Не ихнее дело. Пусть думают, что заблудился…
Валька затих, испытывая теперь только тяжесть от руки Ефима, но высвободиться из-под нее было почему-то неловко. Он терпел некоторое время и все-таки высвободился.
Вошла Ксюша и стала шуметь. Как будто даже нарочно, как будто приятно ей с треском кидать на пол дрова, передвигать ведра так, чтобы от них шел гром.
Скоро пришел Гришка и тоже так стукнул бутылкой, когда ставил ее на стол, что со дна к горлышку полетели пузырьки. Потом он стал снимать с себя ватник. Делал это очень медленно и торжественно. Можно подумать, сейчас будут Новый год встречать.
Потом Гришка пошел к плите, поднял крышку с чугунка, исчез в картофельном пару, отшатнулся и с влажной довольной мордой сел к столу, на котором, кроме водки, ничего еще не было: вот, мол, я, а вот она, голубушка! Гришка бесстыдно поглядывал на бутылку, потирал руки, потом переводил благодушный взгляд на Ксюшу.
Ксюша собирала на стол. Она все подлетала к брату и, отведя в стороны руки, испачканные картошкой, наклонялась к нему, как птица. Ефим каждый раз говорил ей «спасибо». А раньше он никогда не говорил «спасибо» и не улыбался так — частой, короткой, незнакомой Вальке улыбкой, как будто сейчас заладит: «Спасибо, люди добрые, помогите кто чем, люди добрые, простите меня, люди добрые.»
Валька сидел на краешке постели торчком, и было ему неудобно сидеть, и было неприятно и странно оттого, что они все улыбаются.
— Я пойду, — сказал он и поднялся. — Спокойной ночи.
— А ты сначала поешь с нами, — ласково попросила Ксюша.
— Я не хочу есть.
— Ну, тогда иди спи. Спасибо тебе большое.
Сутулясь от холода и усталости, он медленно шел домой. Люди спали уже. Только у Кирюшкиных светились окна. На черной земле вяло отсвечивали промерзшие лужи. Ели стояли прямые и неподвижные.
Он шел и все время испытывал тяжесть на плечах и шее, как будто их продолжает давить Ефимова безвольно лежащая рука. Мыслей никаких не было. Они задеревенели от усталости и ужаса, сидящего в этом новом для Вальки слове «порешить».
У себя во дворе он остановился. Не хотелось никого видеть. Стоять тоже не мог. Он сел на верхнюю ступеньку крыльца, натянул пальто на колени, руки запрятал в рукава, и от этого очень холодно стало спине. Как будто за шиворот сыпали песок и он по крупинкам скатывался вниз.
Уйти бы и лечь в постель, но Валька сидел, уставясь в темноту, слушал ее настороженно. Казалось, все кругом знает страшную тайну Ефима. И сама темнота, и земля, и каждая доска в заборе. Знает и молчит.
Валька заставлял себя думать о том, как хорошо, что Ефим сейчас дома, и Ксюша дома, и у них тепло и спокойно. А тревога все равно почему-то не проходила.
На станции коротко свистнул паровоз — наверно, набирал воду. У Вальки от одного этого звука заколотилось сердце. Он поднялся и пошел на свет кирюшкинских окон.
Дверь ему открыла Ленка. Он шагнул в тепло комнаты и дальше не пошел. Его остановил свет, необычно белый, шедший отовсюду — от множества чистых постланных постелей. На двух постелях приподнялись головы и опять погрузились в подушки.
Тетя Лиза еще не спала. Увидев Вальку, она села в своей огромной кровати.
— Отвернись, — сказала она ему.
— Зачем ты встаешь, мама? — рассердилась Ленка. — Заходи. Что случилось?
Валька понял, что не сможет ничего сказать, когда так светло и все на него смотрят. Он охотно отвернулся к двери и отдыхал от смущения. Тетя Лиза оделась быстрее, чем он ожидал. Взяла его за плечо и повела к своей постели, уже застланной чем-то темным.
Они сели рядом.
Осмотрев Вальку быстрым придирчивым взглядом, тетя Лиза вздохнула и спросила:
— Со своими поругался?:. Ничего, поди, не ел? Зазяб?
Валька отрицательно мотал понурой головой, соображая, что ему сейчас делать. Осторожно огляделся. Увидел, что сестры занялись своими делами. Одна Ленка торчит посреди комнаты и ждет, что он скажет. Валька разозлился даже на нее, и это очень помогло. Он поднял голову и сказал тете Лизе:
— Ничего он не заблудился — он нарочно туда пошел…
— Погоди, ты про что? — Тетя Лиза не поняла и смотрела растерянно.
— Он не хочет жить — я знаю, — нервно и громко сказал Валька. — Он нарочно прогнал меня из леса, а сам пошел туда… к поезду… и теперь я боюсь. А Ксюша совсем не понимает.
— Бог ты мой! — вскрикнула тетя Лиза, поднялась и пошла к плите. Выгребла из золы живые угольки, которые у нее никогда не потухали, и стала шумно дуть на них.
Дочери молчали.
Вальке велено было вымыть руки и сесть к столу. Он послушался, как будто затем сюда и пришел.
- Тревога - Ричи Достян - Современная проза
- Генеральская дочка - Дмитрий Стахов - Современная проза
- Неделя зимы - Мейв Бинчи - Современная проза
- Нас горю не состарить - Михаил Веллер - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Вампиры. A Love Story - Кристофер Мур - Современная проза
- Куда деваться - Дмитрий Глуховский - Современная проза
- Под солнцем Сатаны - Жорж Бернанос - Современная проза
- Одна, но пламенная страсть - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Лето, бабушка и я - Тинатин Мжаванадзе - Современная проза