Человек из телевизора - Виктор Цой

голоса. Сон стал коротким тревожным. Просыпаясь, он бросался к велосипеду, разгонялся, но бодрость быстро сменялось усталостью. Было и так, что в какой-то момент, он вдруг засыпал на ходу, и заваливался с велосипедом. Он лежал на полу, засыпал, и оказывается, мучился отсутствием сквозняка, похолодания… А наслаждением было лежать на жестковатом полу, и потом подкладывать одеяло, подстилку под тело, подушку под голову (наверное, здесь все-таки не могли отменить гравитацию, закон тяготения).

Умываясь, он проливал воду на пол и теперь долго вел наблюдение, как растекалась она, как физически осуществлялось ее поверхностное натяжение, как она не медленно и не быстро (но все-таки медленно) наглядно под недолгим наблюдением испарялась.

Он вспоминал свою жизнь и сначала все самое светлое: детство, вдруг, явственно голос мамы…

Он разводил костерок, чтобы согреть консервы. Потом закончились все дрова, таблетки сухого спирта. Он стал меньше есть и не от того что еще сокращались запасы продуктов, а от того что на нервной почве исчез аппетит. Он теперь подолгу лежал на полу, закрывая глаза — теперь единственным источником информации оставалась его память. Он поедал свою память, свое сознание.

Он похудел, обессилел. Вся рама велосипеда была помечена красными палочками. Он действительно продержался четыре недели. Он уже понимал, что обратной дороги нет.

У велосипеда сломалась задняя вилка. Черников поковырялся, даже не смог ее раскрутить (по правде все уже было безразлично). Он хотел одного — упасть и больше некуда не двигаться. Выпив воды из предпоследней бутылки, он, шатаясь отцепил велосипед. Сначала он толкал тележку перед собой за прикрученные ручки (выбросил все лишнее — коробку с книгами, пустые канистры), потом обвязался веревочным канатом, впрягся бурлаком. Тележка катилась за ним легко, а он шагал тяжело, но шел.

Глава 14

Отвесная стена, простирающаяся бесшовно в ввысь и ширину, сначала мерещилась издали, а потом стала явью.

Ровная гладкая стена из непонятного материала преграждала все пространство.

Собственно пол был из подобного материала только с другим оттенком. Пол был скорее песочного цвета, а эта стена скорее с примесью серого.

Глухой непроницаемый барьер по всему фронту. Черников теперь волок себя и тележку вдоль стены и был рад хотя бы тому, что дошел до края. Можно было поворачивать назад. Но почему эта стена?

Он увидел непонятный объект, лежащий у самой стены. Он шел, бросив тележку (сначала попытался бежать) к нему долго, убедившись уже в бинокль, что это человеческое тело. Скорее ребенок.

Девчонка лет 10–12, тощая замарашка, привалилась к этой серой стене, как брошенная сломанная кукла. Черников боялся предположить, что она мертва. Он некоторое время стоял, не смея подойти. Платье толстое грубое шерстяное. Нечёсаная голова с вздыбленным клоком волос. Лицо восковое, с глубокой бескровной царапиной на щеке. Он все-таки подошел, потрогал ее за руку и потерял сознание.

Он очнулся. Он лежал на полу, и его за руку держала ожившая девочка. Она была слабой, пошевелила губами, и Черников не услышал, а вдруг понял, что она говорит.

— Извини, это я подкачалась твоей энергией. Была полностью разряжена после взрыва.

— Какого взрыва?

— Не видишь — стена? Это как в подводной лодке во время аварии закрываются наглухо переборки.

— И что это значит? (Он пропустил вопрос: а что ты девочка знаешь о подводных лодках?).

— Пока не знаю. И я не человек, я робот. После взрыва я лежала разряженной, а ты прикоснулся, и я смогла подзарядиться тобой.

— Хочу пить. — пошевелил сухими губами Черников.

— Прости это будет выглядеть не эстетично. — здесь она отцепила его пустую фляжку с ремня, поднесла ко рту и излила туда тихонечко скромно без из рыганий какой-то жидкости. — Пей это очень полезно. Самый эффективный коктейль. Я его охладила до 13 градусов.

— Почему 13? — спросил Черников, даже брезгливо не потянулся к фляжке.

— Прими это как лекарство. А 13 градусов соответствует температуре большинства подземных источников пресной воды.

— Что будем делать? — спросил он, утолив жажду, этой приятной гадостью.

— Судя по показаниям где-то рядом есть окошко.

— Какое окошко?

— Ну телевизор. Нам нужно добраться до ящика и там восстановится.

— Что за телевизор?

— Из двадцать первого века, не далеко от тебя…

— Так куда идти?

— Сигнал шел из той стороны.

— А как ты ловишь сигнал?

— Старые телевизоры с электроннолучевой трубкой фонят сильнее, а жидкокристаллические характеризуются в основном низкочастотными электромагнитными колебаниями.

— Меня шатает, не знаю смогу ли идти.

— Не бойся, не брошу, хотя я тоже в режиме ультра-экономии.

Глава 15

Он просыпался, впадал в беспамятство, только ощущая мягкое убаюкивающее покачивание. Девочка несла его на руках. Он просыпался и засыпал и чувствовал только эти медленные гипнотические качели…

Сколько они так шли? Час или день или неделю? Почему она не уставала?

— Где мы? — Черников шевельнулся, осматриваясь вокруг. Он лежал на мраморном полу какого-то супермаркета бытовой технике. Внутри салона включен только дежурный свет. Кругом ряды с телевизорами, мониторами и другой электронной хренью. Слабость во всем теле отнимало последнее желание подняться, но голова прояснялась. Потом показалась девчонка с двумя кульками.

— Сейчас нормально поешь. Держала тебя на уколах.

— А где мы?

— Уже близко твоя локация. Это Кишинев 2020. Нашла «проходной» телевизор, он был в магазине.

— Нас не найдут?

— Сейчас глубокая ночь. Охранники крепко спят. Поставила блокировку на сигнализации и видеокамеры. Потом маскировочные поля. Ты сейчас невидимка. Потом решила сходить в магазин — тебе надо поесть. Ночью мало что работает, пока нашла дежурный маркет. Потом разбиралась с деньгами. Сняла что-то в банкомате. Продукты проверила только первичным анализом. Здесь, какая-та эпидемия, ходят в масках. Бактериологический, биохимический анализ крови — ничего критического… Главное я зарядилась по полной…

— Как тебя девочка звать?

— Назови меня как-нибудь. Мне не нравится мое последнее имя.

— А предпоследнее?

— Назови меня как-нибудь.

— Марфа.

— Это у вас называется шуткой?

— Эвелина.

— Неплохо. Эвелина Ганская, урожденная Ржевусская. «Ваша душа прожила века, милостивый государь, а между тем меня уверили, что Вы ещё молоды, и мне захотелось познакомиться с Вами»…

— Я это где-то слышал.

— Это из письма Эвелины Ганской Бальзаку, и я уверены — вы это помните.

— Почему вы уверенны, что я это помню? — Черников смутился от чудовищного допущения — Девочка ты читаешь мои мысли?

Они вышли наружу, когда проехал первый троллейбус. Она не боялась видеокамер и смогла открыть дверь, не прикасаясь к ним. Они распахнулись навстречу вопреки всем свои механическим, электронным засовам.

Черников не заметил в городском пейзаже радикальных изменений за минувшие двадцать лет. Больше