Великий Магистр - Елена Грушковская

При последнем замечании Аврора чуть улыбнулась, и атмосфера как будто слегка разрядилась. На настороженных лицах собратьев появились неуверенные усмешки, и я почувствовал: лёд тронулся. Они заулыбались, глаза засветились интересом, посыпались новые вопросы, на которые Аврора отвечала обстоятельно и с уважением к задавшему. Аврора поинтересовалась, нет ли у кого-то из присутствующих затруднений в бизнесе, и некоторые собратья признались, что дела их идут не так хорошо, как хотелось бы: в частности, они испытывают притеснения со стороны Общества «Аврора».

— Так, прошу поподробнее, — сказала Аврора.

Она внимательно выслушала каждого, а я взял на себя обязанности секретаря, делая краткие заметки на память, ибо информации было много. Аврора пообещала разрешить все затруднения — как модно сейчас говорить, «разрулить».

— Будем чаще собираться, общаться, узнавать друг друга ближе. Если у вас возникнут какие-то вопросы, предложения, идеи — пожалуйста, я всегда готова выслушать.

После совещания было небольшое угощение и, что называется, «тусовка». Собратья разошлись весьма довольные, оставив на подносе кучу визиток.

Мы сидели в опустевшем зале вдвоём. Аврора, откинувшись на спинку кресла, выдохнула:

— Уфф… Ну, как тебе это? Неплохо для начала?

— Очень хорошо, госпожа, — сказал я. — Им явно пришёлся по душе твой стиль руководства. И это при том, что казнь Ганимеда и Канута подействовала на всех поистине устрашающе.

Повисло секундное молчание, звенящее, как струна. Взгляд Авроры блуждал по заново отделанному залу, будто оценивая работу дизайнера.

— Как там себя чувствует Юля? Хорошо спит? — спросила она как бы вскользь.

— Полагаю, у неё небольшая бессонница, — ответил я. — Она много работает, напряжение, стрессы… Всё это не может не сказываться.

Аврора кивнула, в уголках её губ и глаз проступила усмешка.

2.8. Один из тринадцати

Эта затея с портретом — такой вздор, что и не высказать. Не знаю, зачем нужен мой портрет в полный рост, а-ля европейские монархи, но Оскар пригласил художника, и работа по запечатлению моего облика началась.

Художника звали Рене. Он был так сражён свалившейся на него ответственностью, что при первой встрече был на грани обморока, и я всерьёз опасалась, сможет ли он держать кисть. Когда он попросил меня чуть отвести взгляд в сторону, я еле сдержала улыбку. Неужели мой взгляд производил такое жуткое впечатление?

Сеанс был в самом разгаре, когда доложили, что некий Сандро Эстелла просит меня принять его. Обычно обо всех просителях-посетителях сообщал мне Оскар, но на этот раз посетитель явился ко мне напрямую. Видимо, его вопрос был важен для него…

Я сделала Рене знак, что мы прерываемся, и направилась в кабинет, велев проводить посетителя туда. Под кабинет я переделала одну из спален, оформив его в простом и сдержанном стиле, без излишней роскоши. Раз уж этот замок стал моей резиденцией, то я сочла возможным сделать некоторые его комнаты и залы немного уютнее, чтобы хоть как-то разбавить гнетущее впечатление, будто я попала в дремучее средневековье.

Сандро Эстелла был темноглазым брюнетом слегка чахоточного вида. Его причёсанные на косой пробор волосы лоснились, как напомаженные; одет он был хорошо, со вкусом, золотой перстень на пальце и фирменные дорогие часы говорили о его достатке. Но видно было, что он был не в самом лучшем настроении — и по выражению его глаз, и по окружавшей его ауре. Создавалось впечатление, что он пришёл на собственную казнь.

— Госпожа… Ваше Высокопревосходительство… — начал он и замялся.

— Можно просто Аврора, — сказала я. — И присаживайтесь, прошу вас.

Он сел на краешек кресла.

— Аврора… Простите, что явился напрямую, но это важно… я… не могу так дальше.

Опустив голову, гость закрыл глаза. Ему было трудно говорить, молчание затянулось, и я решила немного заглянуть в «сердце его тени»… И вздрогнула, увидев там мрачную тень Кэльдбеорга. Чёрные остроконечные колпаки, череп и кубок, нижние челюсти… Тринадцать присяжных, приговор, заснеженный замок и удушающая хватка взгляда начальника тюрьмы. Моя макушка даже ощутила призрачное прикосновение бритвы.

Он поднял взгляд и прочёл это в моих глазах. И сразу посерел и сник.

— Ну вот, вы уже и знаете…

Он был одним из тринадцати присяжных в чёрных колпаках. Выбор был — жизнь или смерть, и он проголосовал за мою смерть.

— И чего вы хотите? — Мой голос был холоден.

На его лицо легла мертвенная тень. Казалось, ещё немного — и он упадёт. Кресло, в котором он сидел, было его эшафотом.

Его губы еле шевелились, когда он глухо лепетал:

— Я… Я видел вашу… Я был на коронации. Я… единственный, кто остался жив… Все остальные, кто судил вас, мертвы… Погибли на войне.

— Зачем вы пришли? — перебила я его. — Зачем ВАМ это нужно?

Посетитель обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он мысленно умирал. Он был готов. Он сжёг все мосты. Его веки подрагивали.

Я встала, и он открыл глаза — мутные, почти невидящие. Чего он ожидал? Что я убью его на месте?

— Вы хотите, чтобы я прекратила ваши моральные страдания? Как я должна это сделать, скажите на милость?

— Я… не знаю…

Я взглянула ему в глаза, и он, как-то обмякнув, начал валиться набок. Я была вынуждена поддержать его за плечо, иначе он упал бы на пол. Хлопая его по щекам, я приводила его в чувство.

— Ну что вы, в самом деле, как барышня!..

Его лицо скрывала чёрная маска-колпак, и он положил свою кость у черепа, тем самым подтвердив, что я, по его мнению, должна умереть. Я спросила:

— Вы воевали?

Он несколько раз моргнул, шевельнул беззвучно губами, и только спустя пару секунд с них слетел шелест:

— Нет… Я… моё дело… сеть цветочных магазинов…

Я фыркнула. Не уверена, что в этом объективно есть что-либо забавное, но мне отчего-то стало смешно.

— Ступай, цветочник. Если ты пришёл, чтобы отведать моего карающего меча, то вынуждена тебя разочаровать: ради такой мелочёвки он не двинется с места. Иди и живи.

Держась за сердце и пошатываясь, он выполз из кабинета.

2.9. Разговор

— У этого художника определённо есть талант, и немалый.

Юля любовалась моим портретом. Картина получилась впечатляющая, я выглядела очень внушительно в чёрном костюме, высоких сверкающих сапогах и длинной чёрной мантии с чёрно-седым мехом на плечах. Как монаршая особа. Кисть художника передала и блеск бриллиантов, обильно усыпавших орден у меня на шее, и кроваво-алый шёлковый перелив ткани его ленточки, и серебрящуюся мягкость меха, и лёд моих глаз… Честное слово, я и не подозревала, что так выгляжу. И если бы не знала, что процитированные Оскаром слова из летописи — «лик светел, грозен, взгляд молнии подобен», — были о Первом, то подумала бы, что это описание моего лица.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});