Мир русской души, или История русской народной культуры - Анатолий Петрович Рогов

золотом, жемчугом.

Но вот к наряжающейся пришла подруга. Она в ярко-красном сарафане и голубоватой рубашке. Коротена ее в лиловатых узорах по серебряному фону. В кокошнике в центре горящий темно-вишневый камень.

Надели девушки на шеи и по нескольку ниток цветных бус — янтарные, коралловые, жемчужные.

На плечи накинули яркие цветастые платки.

И теперь вот поворачиваются, оглядывают себя в зеркале на стене — такие красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Чистые царевни-лебеди, как у Пушкина.

А сама-то величава,

Выступает словно пава.

Павами и поплыли на улицу, где нынче редкостный праздник — метищо — смотрины всех здешних девиц на выданье. Со всей округи съехались парни с родителями и без оных выбирать себе невест. Девицы будут долго ходить шеренгами по деревне и петь, а собравшиеся разглядывать их, потом будут общие хороводы, пляски, песни, знакомства, угощения.

ПОВЕРЬЯ, ПРЕДАНИЯ, ОБЫЧАИ, ОБРЯДЫ

Когда кто обзаводился новой избой, но ставил ее не сам, а нанимал мастеров-домовиков, при сговоре обязательно выставлял им первое угощение — заручное. Заручались, что все будет сделано, как желает хозяин.

Второе угощение выставлялось плотникам, когда те выкладывали первый основной ряд сруба из самых толстых бревен — венец. Где имелись лиственницы, это делалось из них: лиственница от влаги не гниет и с годами становится только прочней, как железо становится. По углам венец опирался или на большие камни, или на могучие дубовые пни, покрытые для удержания влаги снизу берестой.

Третье угощение-празднество было, когда на выведенный до верха сруб, на последний его венец поднимали и укладывали поперек со стены на стену матицу — мощную балку, к коей крепится потолок. Как только она ложилась намертво, к ней привязывали в середине лыком овчинную шубу, хозяин ставил в переднем углу зеленую ветку березы и икону, зажигал перед ней свечку. Затем на верхний венец взбирался самый ловкий и легкий из плотников и обходил его весь, рассевая по сторонам хлебные зерна и хмель. Хозяева же в это время молились в свежем срубе перед иконой. Наконец плотник-севец вступал на матицу и обрубал поданным ему топором лыко, державшее овчинную шубу, которую внизу подхватывали все присутствующие. И вынимали из ее карманов заранее положенные туда хлеб, соль, кусок жареного мяса, кочанчик капусты и в стеклянной посудине вино. Все это торжественно выпивалось и съедалось, и добавлялись другие щедрые угощения, чтобы в новом доме, значит, в будущем всегда было тепло, как тепла овечья шуба и всегда было обилие съестного, все были всегда цветущие и здоровые, как зеленая ветка березы в углу, а икона — чтобы с ними всегда был Бог.

В четвертый раз мастерам устраивали угощение, когда они на кровлю совсем готового дома водружали деревянного конька, то есть завершали стройку.

В язычестве солнце считали главным божеством приносящим тепло, дававшим всему жизнь, и люди полагали, что по небу солнце ездит на конях или на коне, а иногда и принимает его облик. И верили, что, если нарисовать или вырезать солнечный круг из дерева или нарисовать, вышить или вырезать из дерева коня и поместить его на самую макушку дома, — над ним всегда будет солнце. У этого коня-божества было даже собственное имя — Вязима. С тех давних пор деревянных коньков и помещают на гребне кровель, и само это место впереди гребня называется конек.

А в глубочайшей древности и настоящие конские черепа укрепляли на крышах. И была поговорка: «В кобылью голову счастье».

Итак, под конька — четвертое угощение.

Не удивляйтесь, что плотников за время работы столько раз угощали. Их вообще всячески привечали и обхаживали, стараясь ничем не задеть, не рассердить и, не дай Бог, обидеть. Потому что, если рассердить, разозлить настоящего плотника-домовика, он мог в любой из пазов самого отличного сруба сунуть всего-навсего маленькую щепочку, и такой дом уже плохо бы держал зимой тепло. Или мог на кровле изнутри так прибить доски-обрешетку, что в непогоду на чердаке кто-то как будто начинал страшно завывать, или стонать, или ухать.

Плотники много напридумывали подобных отместок за недоброту.

Прежде же чем войти в новую избу жить, хозяева непременно пускали впереди себя кошку: считалось, что кошки имеют какую-то особую связь с домовыми и те даже принимают иногда их облик, и надо было, чтобы домовой первым вошел в дом, ознакомился с ним и почувствовал, как его тут чтут и понимают, что именно он в сем доме будет хозяин истинный. Помните, на Ефрема Сирина-то, сверчкового заступника, 25 января домовым устраивали даже целый праздник, выставляли в подпечье угощения. Так что кошек в каждом доме держали не только для борьбы с мышами и крысами, но и для поддерживания связей с ним, с хозяином.

А кошка, перебежавшая дорогу, особенно черная, как вы знаете, предвещала неудачу, несчастье (кошками ведь и ведьмы любили оборачиваться!), и многие сразу поворачивали назад или обходили опасное место стороной. Миллионы и миллионы и по сей день поступают так же.

И заяц, перебежавший путнику дорогу, предвещал то же самое. Известно, что даже Пушкин, поспешавший в декабре двадцать пятого из Михайловского в Петербург к декабристам, поворотил из-за зайца назад.

И баба с пустыми ведрами на пути — к беде.

А встретившиеся по дороге похороны, гроб с покойником — будто бы совсем наоборот: к какой-то удаче, радости.

Поверья существовали и существуют поныне чуть ли не на все случаи и события жизни. И большинство из них пришло, несомненно, из самых седых, дохристианских времен, когда злые и добрые силы и духи правили миром безраздельно, и от злых существовали специальные обереги, заклинания, заговоры, и каждый должен был знать их и знал, чтобы защищаться и спасаться. Церковь крестившейся Руси с первых же дней своего существования, разумеется, повела борьбу с этими языческими поверьями, но преуспела в сем мало, можно сказать, что совсем не преуспела, лишь увязала некоторые с некоторыми святыми и священными датами.

Очень любили, например, на Руси гадания; гадали по-разному и на разное в любое время. Церковь же не возражала лишь против гаданий на Святки, и особенно накануне Крещения, подчеркивая тем самым, будто бы предсказываемое в такие большие дни предопределено и свыше и не может не сбыться.

Вечера между Новым годом и Крещением назывались страшными вечерами, и больше всех в это время усердствовали девушки, нередко гадали ночи напролет.

Ходили слушать за деревню на перекресток дорог: в какой стороне залает собака — туда