1979 - Кристиан Крахт

Я, в свою очередь, взглянул на него и увидел странного молодого человека, до такой степени наполненного собою и своим уже сложившимся представлением обо мне, как если бы я и в самом деле был, по его выражению, неким сосудом, чашей, кем-то, кто широко открыт (wide open). За спиной Маврокордато, в свете свечей, на стене колыхалась его тень, и порой, так мне чудилось, эта тень принимала образ темного насекомого.

Он показал мне маленькую, обернутую подарочной бумагой коробочку, в которой хранились человеческие волосы. Он запустил туда руку и вынул одну черную прядь, перевязанную коричневым бархатным бантом. Эта прядь скользила в его руках, пока он говорил, поглаживая ее пальцами.

«Для нас теперешних, живущих так, как мы живем, это представляет величайшую опасность. Вот взгляните». Он включил маленький торшер и теперь держал прядь под желтым светом лампы.

«Из этой материи можно будет дистиллировать жизнь. Не спрашивайте меня сейчас, как именно. Однако все знаки согласно указывают на то, что я не ошибаюсь, в этом я уверен. Вот этот локон, к примеру, принадлежал моему деду…»

«Тому, что основал маленькое государство?»

«Ага. Удивительно, что вы помните о подобных вещах. Года через два можно будет сделать так, чтобы из этой пряди волос возродился мой покойный дед, то есть добиться отрицания смерти, а это, естественно, повлечет за собой начало конца жизни, всякой жизни. Нам необходимо выпутаться из этого парадокса, мы должны бороться против него. Сие есть важнейшая из тех задач, которые нам известны».

Он поворачивал прядь то туда, то сюда, и в свете лампы она казалась блестящей, каждый волосок отчетливо выделялся, на локоне вспыхивали то золотистые, то красноватые отблески. Но в самой пряди я не заметил ничего особенного, она оставалась всего лишь пучком волос.

«Вы это видите?» – спросил он.

«Да».

Маврокордато положил прядь обратно в коробочку и осторожно, плавно прикрыл крышку. Теперь он вдруг показался мне похожим на бродячего проповедника; особая точность жестов, нечто неуловимо-птичье, ранее проскальзывавшее в его облике, разом исчезли, уступив место чему-то иному.

«Надеюсь, вы смогли съесть достаточно», – сказал он.

«Спасибо, все было очень хорошо. Я, правда, не успел как следует проголодаться, но тем не менее еда действительно мне понравилась».

«Хотите, откроем еще одну бутылку кларета? Вскоре с этим будет покончено, Вы ведь слышали, что говорил наш друг».

«Спасибо, не надо. Я больше не в состоянии пить. И если действительно этому вскоре придет конец, то я предпочел бы, чтобы для меня конец наступил прямо сейчас. Будем считать, что я уже выпил – ммм – свою последнюю рюмку алкоголя».

«Превосходно. Просто превосходно. Тогда пойдемте. Нам с вами сейчас предстоит кое-что сделать вместе, осуществить некую проделку. Вы ведь не откажетесь? Подождите минутку, пожалуйста, я быстро переоденусь».

И он исчез в кухне.

Когда он вернулся, волосы его опять торчали вертикально вверх. Кафтан он снял и был теперь в черном, тесно прилегающем трико, на ногах – темно-синие мягкие китайские балетные туфли на резиновой подошве. Он дал мне пару таких же, моего размера, и жестом показал, что я должен их надеть.

«Пошли. Вот только возьму этот рюкзак», – сказал он и взвалил себе на спину большой, тяжелый черный мешок.

Город спокойно спал. Я не увидел ни единой машины, улицы совершенно обезлюдели. Откуда-то очень издалека доносился треск пулеметных очередей. Маврокордато закрыл дверь парадного, и только теперь я сообразил, что все это время мы сидели на первом этаже многоквартирного дома. На латунной табличке с перечнем жильцов я не нашел ни одной фамилии, которую мог бы хоть частично расшифровать.

Было очень темно, два уличных фонаря мигнули в последний раз и погасли. На востоке над линией горизонта разлилось оранжевое зарево: где-то на другом конце города горели дома. Мы переглянулись. У Маврокордато были длинные шелковистые ресницы.

«Сделайте глубокий вдох и выдох. Два, три раза. А теперь вперед!»

Мы, пригнувшись, побежали вдоль стен домов. Китайские туфли на резиновом ходу и в самом деле не производили никакого шума. Мы свернули налево, потом направо и оказались на большой площади, в месте пересечения многих улиц.

Мы вскарабкались на подоконник одного здания, поднялись вверх по пожарной лестнице и осторожно добрались по карнизу до козырька крыши. Я посмотрел вниз, на большую площадь под нами. И почувствовал легкое головокружение. Слева, метрах в двух от нас, на крыше была установлена камера наблюдения.

Маврокордато надел тонкие замшевые перчатки и, опустившись на колени, достал из своего рюкзака маленький черный телевизор, громадный запутанный клубок черного кабеля, маленькие кусачки, еще какой-то инструмент.

Он воткнул кабель-удлинитель в штепсельную розетку, которая была вмонтирована в стену недалеко от камеры наблюдения. И потом поставил на карниз принесенный из дома телевизор.

«Я сейчас проделаю маленький алхимический фокус, кое-кому он очень не понравится», – сказал Маврокордато, повернул телевизор и начал скручивать свой кабель с кабелем камеры наблюдения.

«Понимаете, в последний момент я перережу соединительный кабель, камера несколько мгновений не будет ничего показывать, потом я скоренько направлю камеру на экран и восстановлю связь. Вот так. Попробуйте догадаться, что станет снимать камера».

«Ну…»

«Минутку. А теперь… Presto».[39]

Он нажал на кнопку включения, и на экране появился маленький телевизор, сотни раз отражающийся в себе самом, во все меньшем масштабе; вереница изображений уходила в бесконечность, теряясь в середине телемонитора.

«Камера теперь все время, пока ведет съемку, видит только саму себя, – сказал Маврокордато. – Блестяще, не правда ли?»

«Но кто это оценит?»

«Охранник, естественно. Я проделываю такую штуку каждый вечер, с разными камерами, на протяжении вот уже двух недель. Поторопитесь, нам пора сматываться. Никто не будет терпеть это безобразие целую ночь, самое большее, если нам повезет, – часа два».

«А ваш телевизор мы оставим здесь?»

«Конечно, мой друг».

«Значит, вы потеряли уже четырнадцать телевизоров…»

«Да перестаньте, пожалуйста, считать, не забивайте себе голову ерундой, лучше пошевеливайтесь. Теперь нам и в самом деле пора. Алхимия не совсем безопасное дело. Взгляните-ка вниз. Нет-нет, не туда. Левее».

И тут я увидел танк с укрепленным на башне прожектором, который с дребезжанием полз по проспекту; он, правда, был еще далеко, но держал курс прямо на нас. Светлый луч обшаривал стены домов попеременно слева и справа от проезжей части.

Мы быстро побросали инструменты в пустой рюкзак, низко пригнувшись, проделали обратный путь вдоль карниза и, почти вслепую нащупывая перекладины, спустились вниз по пожарной лестнице. Один раз я едва не сорвался, но Маврокордато успел крепко ухватить меня за руку, и мы оба невольно рассмеялись.

«Вы и вправду забавный молодой человек, вам это известно?»

«Я молод точно в такой же степени, как и вы, Маврокордато».

Он выпустил мою руку. «Ах, батюшки, я вовсе не хотел вас обидеть. Давайте, нам пора уносить ноги. И не оборачивайтесь, ни в коем случае».

Мы побежали друг за дружкой прочь от перекрестка, во всю прыть, на какую были способны. Луч прожектора нацелился на камеру наблюдения, и танк, прошелестев гусеницами, остановился. Крышка люка откинулась, и из люка выбрался солдат, державший радиопереговорное устройство, с белой повязкой на рукаве. Он сказал что-то в переговорное устройство, показывая рукой на тот самый карниз; теперь из танкового люка вылез второй военный, офицер, который тоже спрыгнул на мостовую. Он посмотрел прямо в мою сторону.

От страха я застыл на месте и потом даже полностью развернулся назад, так как хотел точно, совершенно точно убедиться в том, что не ошибся, хотя Маврокордато с другой стороны улицы яростно шипел, чтобы я – ради самого неба – поторопился. Я узнал офицера. Это был он. Вне всяких сомнений.

Когда мы вернулись домой, я пошел на кухню и занялся приготовлением чая.

«Это было, хм… крутовато».

«Надо думать. У меня, правда, случались и худшие моменты», – откликнулся Маврокордато из комнаты.

«Вы его видели?» Я помешал ложкой в заварочном чайнике, чтобы чаинки поднялись со дна.

«Кого? Хасана?»

«Да. Боже, я уже даже не знаю, кто на чьей стороне. Все так ужасно запуталось».

«Больше нет никаких сторон. Так что не переживайте».

«Могу я спросить – а при чем здесь, собственно, алхимия?»

Я принес поднос с чаем, и Маврокордато, перебиравший какие-то брошюры на книжных полках, обернулся ко мне. «Смысл шутки с камерой – в создании герметической атмосферы». Он надкусил конфетку-пралине и продолжал свои разъяснения уже с набитым ртом.