Цена чести - Евгений Адеев

Кому был нужен воин, постоянно падающий в обмороки и мучимый страшными головными болями? Велигоя с честью проводили на покой… Калека двадцати трех весен отроду. Ему некуда было идти. У него никого не было. Он отвык от мирной жизни. Родная весь, где не бывал Боги знают сколько времени, стала совсем чужой…

Спустя год обмороки прекратились, только голова еще напоминала о себе перед сменой погоды. И тут объявился Свирит — старый знакомец, так же как и Велигой отправленный на покой после тяжелого ранения. Ветеран набирал добровольцев на подмогу князю Владимиру, в то время объявившему войну своему сумасшедшему братцу Ярополку. Собрать удалось всего десяток, в котором оказался и Велигой. Он согласился сразу, без уговоров, потому что не мог остаться в стороне…

Велигой наивно считал, что за год бездействия не растерял навыков. И жестоко поплатился. Во время яростной схватки у полоцких ворот, которые он и его товарищи с помощью неведомо откуда взявшегося странного паренька открыли, а вернее просто вышибли изнутри перед конницей Владимира, Велигой схлопотал топором под ребра — только кольчуга брызнула на все четыре стороны вперемешку с кровью… Тогда в багровом тумане, застлавшем глаза, вдруг мелькнули ярым огнем рыжие волосы того мальчугана, летающая ладья которого перенесла их через стену, а затем протаранила городские ворота. Лицо паренька было мокрым от крови и слез, но странный меч в его руках будто бы жил своей неведомой жизнью, разя врагов направо и налево, когда мальчишка заслонил своим телом рухнувшего как бревно Велигоя. Вокруг шел бой, а витязь, в полубеспамятстве распластавшийся на земле, сквозь боль и кровь видел только огонь рыжих волос, и молил всех богов, чтобы следующий вражеский удар не оказался для паренька роковым. Он еще помнил, как Свирит дико заорал: «Велигоя убили!», ветеран приказал оттащить его, сильные руки подхватили, понесли…

Очнулся только спустя неделю. Чуть не помер совсем, увидав над собой склоненную медвежью морду, в которой, как ни странно было очень много человеческого. И первым вопросом, который Велигой задал Белояну, было: «Жив?… Тот… паренек?…» И только получив утвердительный ответ, вновь ухнул в пучину беспамятства.

Рана заживала долго. Если бы не Белоян, посланный лично Владимиром, Велигой точно отправился бы спорить с Богами о своем дальнейшем месте пребывания… А князь его не забыл, как не забыл никого из тиверцев. Но Свирит со своим отрядом ушел — обида, нанесенная княжьими воеводами, была слишком велика. А Велигой остался. Потому что ему больше некуда было идти. И потому, что у него был долг. Он искал того рыжего паренька все то время, что служил у Владимира, но как-то за все годы их дороги ни разу не пересеклись, хотя и в княжьих палатах, и в детинце о молодом воине говорили много, всегда с неизменным уважением и восхищением. А потом о славном богатыре Микуле Селяниновиче заговорила вся Русь… Но Велигоя Боги словно специально водили по жизни таким образом, чтобы всеми возможными способами воспрепятствовать их встрече, и от этого витязя терзало глубокое чувство вины, ведь он тогда даже не поблагодарил паренька…

* * *

А кругом простиралось бескрайнее поле, мокрое после недавнего дождя.

Репейка совсем было скис, но оживился, увидав, как темная полоса на виднокрае придвинулась, разрослась в стену густого леса.

— Скоро-скоренько уже! — радостно сообщил он. — До леска доедем, а там к

Барсуку тропочка имеется, и слово заветное я знаю…

— А что, если кто без слова сунется? — Велигой внимательно приглядывался к тени под густыми ветвями. Не нравился ему этот лес, ох не нравился. Древний-древний, он почему-то напоминал витязю сварливого старика, скорчившегося на завалинке и ворчащего на все окружающее.

— Те, кто сунулся, теперь уж о том не доложат… — пожал плечами Репейка. — Во-о-он там, если левее взять, на закат, лес заболочен, а болота сам знаешь, чем славятся… Лешаки буянят — спасу нет. По правую опушку весь стоит, так тамошние за хворостом да прочей лесной добычей меньше чем десятком не ходят, да и то далеко не забираются, а вооружаются — что твои дружинники. Что тут еще водится — никто толком не знает, талдычат о чугайстырях, да только по мне, — так брехня все это, отродясь их здесь не было. Один вообще божился, что дива видал! Да только не сказал, сколько перед тем выпил…

Лес нравился Велигою все меньше и меньше. Див — не див, но для чугайстыря как раз самое-самое место. Не говоря уж об упырях, которых в последнее время что-то развелось как тараканов, чуть ли не в каждой луже плещутся. Да и жряки всякие, полуденницы… В таких вот старых лесах, где неба за ветвями не видно, всегда какая-нибудь пакость водиться. Даже зверье и то бывает какое-то странное, иные медведи почище дивов будут…

— Ты хорошо заветное слово знаешь? — на всякий случай уточнил витязь.

— А то! — гордо воскликнул дурачок. — Чай, не первый раз к Барсуку хожу.

Значит, ни разу не ошибся.

«Всегда бывает первый раз, — пронеслось в голове витязя. — И, чаще всего, он же и последний.»

Лес тем временем приближался. Деревья были на редкость высокие, старые. Ветви даже на опушке сплелись так, что между ними, казалось, не пролетит и муха. Ветра не было, но лес тихо-тихо, на самой грани слуха, шумел, вздыхал, жил своей собственной тайной жизнью. У Велигоя по спине побежали мурашки. Не хотелось, ох не хотелось ему соваться ТУДА, в темноту между сплетенными ветвями, откуда, казалось, пристально наблюдают за приближающимися путниками чьи-то внимательные, холодные глаза.

Репейка спешился на опушке, свалившись с седла как тюк с соломой. Поднялся, отряхнулся, уверенно двинулся к близким деревьям. Остановился в трех шагах от ближайшей огромной сосны, поклонился лесу земным поклоном. Велигой тоже спрыгнул с коня, пошел к дурачку. На пределе слышимости уловил, как Репейка говорит что-то, слов было не разобрать, а когда подошел ближе, дурачок уже вновь поклонился низко-низко, распрямился, и медленно ступая, направился вдоль тесного переплетения кустарника, окаймлявшего строй могучих лесных великанов. Прошел совсем немного, вдруг остановился, и весело повернулся к Велигою.

— Ну, что я говорил? — воскликнул он. — Вот она, тропка-то, не забыл я слова заветного!

Велигой присмотрелся… В кустарнике шагах в десяти зияла огромная прореха, уводившая вглубь жутковатого леса. Витязь мог бы поклясться всеми Богами и памятью предков, что буквально вот только что ее там не было. Вновь мурашки липкого страха побежали по спине, а в низу живота зародилось неприятное, тянущее ощущение. Прореха в сплошной зеленой стене была и в самом деле велика, вполне можно коня провести, но при таких размерах он НЕ МОГ ее не заметить, подъезжая, не мог! Разрыв в зарослях напоминал зев какого-то чудовища, жаждущего поглотить свою жертву, да, впрочем, лес скорее всего и был таким чудовищем…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});