Возвращение странницы - Патриция Вентворт

Поскольку все за столом разделяли это мнение, ответных реплик не последовало.

Эммелина торопливо сказала:

– Пусть Филипп ответит на мой вопрос, Инес. Он видел Анну и Энни Джойс вместе – не так ли, Филипп?

– Да.

– В таком случае, насколько они были похожи? Вот что мы все хотим знать.

Филипп посмотрел на нее. Милли Армитедж подумала: «Он страшно напряжен. Это хуже, чем любые похороны, и это собирается продлиться не один час».

Затем прозвучал его лишенный эмоций голос:

– Боюсь, я не думал о сходстве. Было за полночь. Мне пришлось войти с тыльной стороны дома. Пьер проснулся и сходил за девушками. Вы говорите, я видел их вместе – мы находились в кухне при единственной свече. Я отослал их собираться. Послал Пьера за другими людьми. Девушки вернулись, и мы тут же тронулись в путь.

– Но ты все же видел их вместе, – настаивала Эммелина, – и должен был заметить сходство.

– Конечно, сходство было.

– Волосы Энни были темнее, чем у Анны, – сказала Инес Джослин. – Даже в пятнадцать лет, я уверена, они были темнее.

Эммелина бросила на нее выразительный взгляд.

– Волосы не всегда остаются одного цвета – не правда ли, Инес?

Лилла сдержала смешок, и слава богу! Эти ужасные платиновые локоны! Почему люди не могут позволить своим волосам седеть, когда приходит время? А потом вдруг ей расхотелось смеяться, и она подумала: «Это ужасно… они злые».

Филипп отвечал тетке Эммелине:

– У Энни Джойс на голове был повязан платок. Я не видел ее волос.

– Значит, ты не знаешь, насколько она походила на Анну с волосами до плеч – если именно так Анна тогда причесывалась.

Впервые подал голос Томас Джослин:

– Все это очень мучительно, но дело должно быть прояснено. Ты говоришь, что Анна умерла в лодке. Я так понимаю, что тебе потом пришлось формально ее опознать. А кто-нибудь еще ее опознал?

– Больше никого не просили.

– И ты был совершенно уверен, что женщина, которая умерла в лодке, – Анна?

– Совершенно уверен.

– Чтобы ввести тебя в заблуждение, потребовалось бы весьма примечательное сходство. Но, судя по первому впечатлению, это сходство, очевидно, существовало. Если это вернулась не Анна, то некто настолько на нее похожий, что Милли, Линделл и миссис Ремидж немедленно ее признали. Я должен сказать тебе, что и сам признал бы ее. Возможно, мы ошибаемся. Я не высказываю мнения, что это Анна, пока еще нет. Но разве ты, по крайней мере, не допускаешь возможности, что ошибся и что в лодке умерла Энни Джойс?

– То была Анна.

– Ты определенно думаешь, что Анна. Мне кажется, в отношении мертвого человека гораздо легче сделать ошибку, чем в отношении живого. На сходство сильно влияет прическа. Голова Энни Джойс была повязана платком. Если этот платок был снят, что весьма вероятно, не могло ли семейное сходство настолько возрасти, что ты принял Энни за Анну – особенно после смерти, когда индивидуальность и выражение лица исчезли и остались только общие черты?

Двое Джослинов смотрели друг на друга. Филипп всегда уважал рассудительность своего дяди.

– Я согласен, что это могло произойти, – задумчиво проговорил он. – Я не согласен, что это произошло.

Глава 12

Анна сделала быстрое спонтанное движение. Рука с кольцом легла на руку Томаса Джослина. Другую свою ладонь она выставила вперед в сторону Филиппа.

– Дядя Томас, я должна немедленно вас поблагодарить, потому что вы все мне прояснили. Теперь я вижу, как это могло случиться и почему Филипп не знал. Вы показали мне не только, что это действительно произошло, но и как именно. – Рука упала, глаза устремились к Филиппу. – Боюсь, я наговорила ужасных вещей, когда мы обсуждали это, и теперь сожалею. Я хочу попросить у тебя прощения. Видишь ли, я не понимала, каким образом это могло случиться. Я не могла отделаться от чувства, что меня бросили… – Ее голос замер. Она отвела взор от Филиппа, который не смотрел на нее, откинулась на стуле и на мгновение закрыла глаза.

Сидящий неподвижно Филипп прекрасно понимал все, что она делает. За внешней непроницаемостью его мысли беспокойно скакали. Как умно, как чертовски умно! Этот непроизвольный жест, этот угасающий голос. Анна не была так умна. Она любила жизнь, любила добиваться своего и в течение какого-то недолгого времени любила его, Филиппа. Затем холодной струей Филиппа обдала мысль: «А что, если эта женщина вовсе не умна… что, если все это правда… что, если это Анна?»

Все за столом испытали минутное замешательство. Лилла чуть ближе придвинулась к Перри и стиснула его руку. У нее был вид маленькой яркой птички, ищущей укрытия. Из-под расстегнутой у шеи шубки виднелся розовый джемпер, нитка молочно-белого жемчуга, бриллиантовая брошка. Все у нее было теплым, мягким и добрым. Она прижалась к Перри, который был смущен и растерян больше всех. Скандалы – это ужасно, а семейные скандалы – вдвойне. Он был очень высокого мнения о Филиппе и хотел, чтобы тот и вообще каждый были так же счастливы, как они с Лиллой.

Молчание нарушила Эммелина. Высказывание супруга очень ее удивило. Это было совсем не похоже на Томаса – вот так брать на себя инициативу. И он замолчал как раз в тот момент, когда она собиралась эту инициативу перехватить, будучи гораздо лучше подготовлена к этому, чем Томас. Теперь она решительно промолвила:

– Я как раз собиралась высказать несколько моментов, когда твой дядя меня перебил. Мы должны подходить к делу практически. Прежде всего – почерк. Как обстоит с этим?

На сей раз ответил мистер Кодрингтон:

– Безусловно, миссис Джослин. Конечно же, это был пункт, о котором сразу все вспомнили. Ни Филипп, ни я сам, ни миссис Армитедж не могут выявить никакой разницы между старыми образцами почерка Анны и теми, которые мы видели написанными в последние несколько дней. – Говоря это, он раскрыл лежащий перед ним атташе-кейс, вынул оттуда несколько сложенных листков и передал Томасу Джослину. – Я думаю, всем следует взглянуть на это. Некоторые из образцов новые, а некоторые старые. Новые были нарочно замяты и потерты. Если кто-то может их отличить, то он или она прозорливее меня.

Мистер Джослин не торопясь рассмотрел образцы, наконец покачал головой и передал бумаги жене.

– Я мог бы высказать предположение относительно цвета чернил, но определенно не относительно почерка.

Эммелина тоже не торопилась. Было одно письмо целиком, которое начиналось словами: «Дорогой мистер Кодрингтон» – и заканчивалось: «Искренне ваша Анна Джослин». В промежутке между этими фразами письмо содержало несколько строк, в которых она благодарила его за быстроту подготовки каких-то неведомых документов.

Эммелина взяла в руки следующую бумагу. Три или четыре строки, завершавшие какое-то другое письмо… Речь о погоде… погода очень сырая… она надеется, что скоро прояснится… и вновь заверения в искренности.

Было еще два письма: одно – где она просила копию своего завещания, и другое – с благодарностью за то, что он эту копию прислал.

– Я полагаю… – начала Эммелина, затем оборвала себя и передала письма Милли Армитедж, которая уже видела их прежде и потому подвинула дальше, к Инес Джослин. Та долго шуршала ими, выхватывая из пачки одно за другим, отбросила одно, снова подхватила и, наконец, расположила все четыре листка на манер игральных карт.

– Конечно, два письма о завещании, судя по всему, написаны до ее отъезда во Францию. Не очень хороший выбор, должна заметить. Вряд ли она могла составлять завещание после своего возвращения, не так ли? – Она неприятно рассмеялась. – Я сразу об этом подумала. Вы не можете ожидать от нас, чтобы мы не думали ни о чем, кроме почерка, знаете ли. Предмет письма – это тоже улика, мистер Кодрингтон. – Тряхнув платиновыми кудрями, она уступила письма Перри, который покачал над ними головой и сказал, что все они выглядят для него одинаково.

Письмами вновь завладел мистер Кодрингтон.

– Те два письма, где речь идет о завещании, были написаны под мою диктовку два дня назад.

Миссис Томас Джослин позволила себе улыбку, затем обратилась к Филиппу:

– Что ж, мы обязаны были исключить эту улику. Что я хочу у тебя спросить, так это о той ночи, когда ты приехал во Францию. Я хочу знать, как обе девушки были одеты. Потому что если их одежда не была похожа, я не понимаю, как ты мог принять одну из них за другую.

– Боюсь, я не очень это заметил. Было темно. На них была обычная одежда, какую носят женщины, такая, на которую не обращаешь внимания: твидовая юбка и джемпер. Позже на них, кажется, были пальто.

– На Анне была ее шуба?

– Не знаю… я не заметил.

Анна поспешно, но негромко произнесла:

– Да, я была в ней. Она и сейчас у меня – я приехала в ней.

– О, – промолвила Эммелина и затем прибавила: – Это была очень дорогая шуба – норковая, насколько я помню. Милли должна знать, та ли это, что принадлежала Анне. Это она, Милли?