Псарня - Виталий Держапольский

— Давай, ублюдок, лезь в теплушку! — донесся до мальчишки хриплый мужской голос. — Наконец-то я от тебя избавлюсь!

— Да, повезло тебе, дяденька! — с издевкой ответил незнакомый мальчишка. — Я б тебя, падлу полицайскую…

— Ах ты, паскуда! — заревел мужик. — Я тебе сейчас уши оторву!

Петька, наконец проморгавшись, успел увидеть, как мужик в форме воспитателя-наставника интерната для унтерменшей попытался ухватить короткими волосатыми пальцам за ухо невысокого крепкого паренька. Паренек играючи увернулся от воспитателя, а затем неожиданно сам кинулся на него.

— А-а-а! — завопил мужик, размахивая в воздухе окровавленной кистью. — До самой кости прокусил! Убью!

Мальчишка стремительно метнулся в вагон. Воспитатель дернулся за ним, но его остановил грубый окрик конвоира — немца:

— Хальт! Назад!

Воспитатель униженно склонил голову и попятился от дверей.

— Яволь, герр… Яволь… — испуганно забормотал он.

Немец презрительно сплюнул на землю:

— Руссишьвайн! Проваливайт! Бистро-бистро!

Мальчишка в вагоне нарочито громко заржал, показал правой рукой кулак, а левой хлопнул себя по локтевому сгибу и обидно крикнул вдогонку мужику:

— Имел я тебя!

Дверь с лязгом закрылась, и вагон вновь погрузился в привычную темноту.

— Ну че, — развязно произнес мальчишка, — здорово, пацаны!

— Ловко ты его! — с трудом сдерживая восхищение, произнес Петька, вспоминая издевательства собственного наставника-воспитателя.

— А то! — отозвался новенький. — Нехрен руки распускать! Меня, кстати, Вовкой зовут. — Мальчишка подошел к Петьке и протянул ему руку.

Петька с удивлением смотрел на раскрытую ладонь новенького, не зная, что предпринять.

— Ты чего? — не понял Вовка. — Никогда за руку не здоровался?

Петька мотнул головой.

— Ну ты даешь! — мальчишка громко рассмеялся. — Это же… обычай такой… Ну, как тебе объяснить? Разве никто больше за руку не здоровался?

В вагоне воцарилась гробовая тишина.

— Ну вы, блин, даете! — вновь произнес мальчишка. — Откуда вы все такие взялись?

— Ты откуда такой взялся? — крикнул кто-то из темного угла, — из леса, что ли?

— Точно, из леса! — неожиданно согласился мальчишка. — Я в интернате всего неделю…

— А в лесу чего делал? — крикнули из того же угла.

— Да так, жил, — уклончиво ответил Вовка. — Разве не ясно?

— Ты из сопротивления? — чуть слышно прошептал Петька. — Партизан?

Весь вагон изумленно притих. За такие слова можно было легко поплатиться головой.

— Тихо ты, — прошипел мальчишка, приложив указательный палец к губам. — С ума сошел!

И нарочито громко, чтобы слышали остальные, произнес:

— Да не-е-е… Какой из меня партизан? Наша деревня в тайге, и найти её не так просто… А я за солью пошел, да и попался. А через неделю вышел указ, и от меня сразу избавились. Теперь вместе будем!

Паровоз басовито загудел, вагон дернулся и покатился по рельсам, постепенно набирая скорость. Мальчишки поспешили залезть в свои норы: как только паровоз разгонится, в вагоне резко похолодает.

— Ты не против, если я устроюсь рядом? — спросил Петьку мальчишка.

— Давай, — радостно согласился Петька, — вдвоем теплее будет!

Они зарылись в сено. Немного согревшись, мальчишка спросил шепотом нового приятеля:

— А ты действительно их видел?

— Кого? — зевнув, уточнил Вовка.

— Партизан.

— Видел, — сонно отозвался пацан. — Только ты никому…

— Могила, — прошептал Петька.

Авторитет нового приятеля взлетел до небес.

— А правда… — хотел спросить Петька, но согревшийся Вовка, убаюканный мерным перестуком колес, уже спал.

«Потом спрошу», — решил мальчишка и тоже постарался заснуть.

09.05.1962

Рейхскомиссариат «Украина».

«Псарня» — первый детский

военизированный интернат

для неполноценных.

— Итак, засранцы, прочистите уши и слушайте, что я вам скажу! Повторять не буду! — надрывал глотку Роберт Франц, старший мастер-наставник военизированного интерната для неполноценных. По-русски он говорил чисто, без малейшего акцента. — Вам, уроды, неслыханно повезло — вас вытащили из дерьма, которым вы по сути и являетесь! Но… — он сделал многозначительную паузу, а затем продолжил, — лично фюрер дает вам, скотам, уникальную возможность принести пользу Новой Германии. Служить Фатерлянду большая честь даже для немецких солдат…

— А мы-то тут причем? — донесся до наставника нахальный мальчишеский голос. — Пусть предатели, навроде тебя, под немцев прогибаются! А я не буду!

— Это кто у нас такой умный? — рыскающий взгляд наставника пробежался по разношерстой мальчишеской толпе.

— Ну, допустим, я! — развязно ответил все тот же голос.

— Тогда шаг вперед, смельчак! — Роберт наконец увидел наглеца. Мальчишка, смело глядя в глаза наставнику, вышел из строя. — Имя, фамилия! — рявкнул Франц.

— Владимир Путилов, — не испугавшись, все так же нагло ответил пацан.

— Значит Вольф, — задумчиво произнес старший мастер-наставник, размышляя, как ему поступить с зарвавшимся подростком.

— Сам ты Вольф, морда полицайская! — не полез за словом в карман мальчишка. — Я — Владимир!

— Дерзость — это хорошо! — холодно произнес Роберт. — Настоящий мужчина, а тем более воин, должен быть дерзок. Но дерзость хороша в бою, — повысив голос, произнес Франц, чтобы его хорошо слышал весь строй, а дерзость по отношению к командиру — наказуема! После построения — неделя карцера! На хлеб и воду! Кормежка — раз в сутки! Все остальные будут получать полноценное трехразовое питание! Да, — чуть не забыл наставник, обращаясь к мальчишке, — почему ты решил, что я предатель и «морда полицайская»?

— А чего тут понимать? По-русски вон как лопочешь — ни один немец так не умеет! Значит наш, русский. А если русский с немцами, значит предатель, морда полицайская! — на одном дыхании выпалил Вовка.

— Значит так, — громко заявил Франц, — поясняю для всех! Я, Роберт Франц, старший мастер-наставник «Псарни», являюсь истинным арийцем! И буду требовать от вас, ублюдочных унтерменшей, уважать чистоту моей крови! Это раз! А насчет моего русского языка… — он криво усмехнулся. — Я родился и вырос в России. Мои предки — поволжские немцы! Поэтому не считайте меня ровней. С завтрашнего дня каждая провинность будет строго караться! На сегодня я вас всех прощаю! Кроме тебя, — Роберт широко улыбнулся Володьке, — однажды наложенные наказания я не отменяю. Сейчас все идут в баню, затем получают обмундирование — и в столовую. А ты, мой дерзкий друг — в карцер!

Петька смотрел в спину удаляющемуся в сопровождении охранников Вовке и тяжело вздыхал — помочь своему смелому другу он не мог. Вскоре Вовка исчез за углом бревенчатого барака. Петька шмыгнул носом и прибавил шаг — после бани немцы обещали кормежку, а жрать ох как хотелось, невзирая ни на что. В большом предбаннике мальчишек заставили раздеться догола, приказав сваливать грязную одежду в одну большую кучу. Затем, выстроив их в некое подобие очереди, быстро обрили наголо. После стрижки, выдав каждому по большому куску душистого мыла и жесткую мочалку, воспитатели загнали всех мальчишек в большую баню. Петька мылся с удовольствием — последний раз он испытывал такое блаженство, наверное, с год назад. Он стоял под ласкающими теплыми струями воды, с наслаждением сдирая мочалкой въевшуюся грязь. Прикасаясь к непривычно колючей обритой голове, мальчишка улыбался, представляя, как смешно должно быть он выглядит. Но о потерянных волосах Петька не жалел — уж очень его в последнее время донимали вши. Эти мелкие твари иногда кусались так сильно, что расчесанная кожа головы покрывалась кровоточащими струпьями. Разрешив мальчишкам вволю наплескаться, воспитатели дали команду по одному выходить в предбанник. Предбанник за время помывки изменился: пропало грязное белье, пол оказался чисто вымытым, в воздухе витал неприятный запах дезинфекции. Вдоль стен были разложены большие тюки с форменной одеждой и добротной обувкой. Выскочив из бани, мальчишки попадали в цепкие руки интернатских эскулапов. Врачи, не особо церемонясь, осматривали подопечных: раскрывали им рты, проверяя зубы, залазили в носы и уши, слушали дыхание сквозь железные трубки. Больных, в основном простуженных, тут же отправляли в карантин. Прошедшим медосмотр, без каких либо нареканий приказали подобрать себе обмундирование по размеру и строиться на улице. Примерно через час все воспитанники интерната щеголяли в новенькой форме с нашитой на рукаве странной эмблемой — оскаленной собачьей модой над скрещенными метлами. Роберт Франц с удовлетворением пробежался взглядом по бледным, не тронутым солнцем бритым мальчишеским головам.