Зелёное пальто - Владимир Дэс

Оказалось, что чиновников в Кремле больше, чем жителей в городе. Народ обулся, вычистил площадь от селедки и поплелся по домам пить воду из-под крана.

Так я спас Кремль.

Но медаль за спасение Кремля мне не дали.

Хотя на губернаторский бал по случаю победы над «башмачным бунтом» приглашен был.

Придя на бал, я встал на парадной лестнице где-то посередке, не высоко и не низко, как и подобало по статусу и состоянию.

Губернатор поднимался по ступенькам, всем милостиво кивая и никого особо не выделяя. За ним шествовала свита из вице и замов, директоров департаментов, начальников управлений, комитетов, отделений, групп, специалисты всех видов и категорий.

И вдруг губернатор с радостным стоном, широко раскрыв руки, бросается в мою сторону.

Я обрадовался. Значит, не забыли.

Но он, не обращая на меня никакого внимания, схватил и стал обнимать управляющего банком, что стоял рядом со мной. Да так неистово, что это действо стало казаться интимным.

Жена банкира, приревновав, тоже стала прижиматься к своему мужу, но со спины.

Так они и сплелись в тройственный дружный комок.

Все приглашенные на бал были удивлены.

Все знали этого длинного, худого банкира только как человека, внешне похожего на губернатора.

Но не более.

В молодости этот банкир с упоением пел на комсомольских вечеринках: «И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди…», а сейчас держал в своем банке воровской общак.

Да и уставной капитал банка был краденый, из конверсионных денег, которые были получены от американцев на переоборудование наших военных заводов в гражданские. Но раз полученные деньги были деньгами наших бывших врагов, то их как бы и не грех было украсть.

Так вот, этот банкир жил тихо. Ничем не отличался от остальных банкиров.

Потихоньку тратил конверсионные деньги. Финансировал криминальные структуры. Состоял в какой-то новомасонской секте.

В общем, ничего особенного.

Как все банкиры.

И вот тебе раз, сам губернатор прилюдно полюбил его.

Ни с того ни с сего.

Банкир даже онемел от изумления.

Наконец губернатор отлип от банкира и побежал вверх по лестнице за ошарашенной свитой.

Банкир сделал вид, что удивлен не меньше других.

Но я понял, что это неспроста.

Оглянулся, прикинул, у кого бы прояснить ситуацию.

Как раз мимо пробегал знакомый по рынку Вор, а сейчас советник это банкира по безопасности. Уж ему-то полагалось все знать.

Цап его за рукав и:

– Что, – говорю, – за дела с вашим банкиром?

Тот, узнав меня, скрывать не стал:

– В Москву перебираемся. «Нашего» российским министром ставят, вот заживем, – весело заржал он. И побежал дальше. Но мне после этого прояснения было не до смеха.

А в зале начался бал в честь победы над «путчистами».

Было накрыто огромное количество фуршетных столов.

Играл оркестр.

На подиум в центре зала поднялся губернатор со своей свитой.

Почти вся она состояла из новых лиц.

Где те его соратники-химики, которые вместе с ним строили палаточные городки на центральной площади, ходили со знаменами и плакатами, борясь за демократию и гласность? Где они? Где те, которые приходили ко мне на рынок и упрашивали помочь юнцу в желтых джинсах не сесть за решетку?

Я завертел головой.

Не было их в этом Гербовом зале.

Поговаривали, что даже самый близкий друг и соратник губернатора раз пошел против его воли и с ним произошла беда. Сфабриковали уголовное дело и быстро передали в суд. Очень торопились успеть до введения моратория на смертную казнь.

Якобы губернатор сказал: «Этому человеку в железной клетке не место в нашем мире».

Сказал просто так.

Ради красного словца.

И про «человека», и про «клетку», и про «мир». Не имея в виду насильственное изъятие «из нашего мира» своего бывшего друга.

Так по крайней мере объяснила журналистам пресс-служба губернатора, когда «этого человека в железной клетке» расстреляли через час после приговора. Такое объяснение пресс-службой совсем всех запутало: и журналистов, и следователя с судьей.

Следователь, который вел дело, после пресс-конференции с испугу, что не так понял изречение губернатора, сделал себе операцию по смене пола.

Стал женщиной.

И уехал в Амстердам, на улицу красных фонарей.

Там ему, то есть ей, стало все понятно: вот «наш мир – женский», вот «их мир – мужской». Плати и заходи.

Но только один раз.

Если хочешь зайти еще, то и плати еще.

И никаких тебе «миров» и «клеток».

А судья, это была женщина, нет, не подумайте, не стала переделывать себя в мужчину, она просто как-то вдруг разбогатела.

Говорят, что еще раньше, до этого дела, наследство получила. Но до поры до времени это скрывала.

А тут, запутавшись с этими «мирами», вынесла расстрельный приговор и неожиданно вышла в отставку.

Купила на наследство виллу на Канарах. И переехала туда жить со всей своей семьей, включая бабушек, дедушек, племянников и племянниц.

Ей, говорят, и там предлагали стать судьей, но она отказалась, понимая, что с Канар бежать в случае чего будет уже не куда. Да и наследства не бывают бесконечными.

Так вот, губернатор в окружении самых близких и верных на этот час своих соратников стоял на импровизированной сцене.

Он-то стоял свободно.

Но остальные…

Возвышение было небольшим, и часть приближенных постоянно сваливались с этого пятачка. Поэтому многие стояли одной ногой, крепко ухватив соседа. А сосед, понимая, что тот, падая, может захватить и его с собой, улыбаясь, отжимал незаметно стоящего рядом товарища, чтобы тот, сволочь, не свалил его.

Если кто все-таки падал, то его место мгновенно занимали новые соратники.

После тронной речи губернатор сошел с подиума в народ.

Ему подали кресло.

Губернатор сел, и на сцене началось представление.

Вначале выступили «маленькие лебеди», все в одной левой пуанте.

Затем сыграл на барабане великий музыкант и тоже в одном левом ботинке. Левой рукой все время бил в левую сторону барабана.

Моя мама приволокла из «Дамского клуба» стайку худых и стройных девушек в платьях «а-ля путч». Проще сказать, левая половина тел были у них ничем не прикрыта.

Затем на сцену опять вышел губернатор.

Стал вручать ордена и медали.

Самый большой орден он вручил себе сам.

Затем награды получили ударник капитализма и водитель селедочной фуры. Правда, водитель к этому времени так напился, что вышел на сцену вообще без ботинок. Но в носках, да таких вонючих, что губернатор, сославшись, что ему надо… в общем, куда-то надо, сбежал со сцены. Орден герою вручал пожарный в противогазе.

Затем начался банкет.

Я был очень обижен, что меня даже и не вспомнили.

Зная мудрость, что в России страшно забвение, а не хула или хвала, я, грустный, побрел в буфет, чтобы напиться.

Но за буфетной стойкой бармена не оказалось.

Я зашел за стойку, чтобы налить себе сам, и обнаружил там музыканта-барабанщика с юной, худенькой и почти прозрачной буфетчицей. Он, барабанщик, уложил ее в футляр своего барабана и там совершал с ней не насильственный, как я понял, половой акт.

Чем удивил меня: как «это» можно сделать в футляре барабана? Но, видимо, «это» у него было отработано довольно профессионально, потому что он справился с «этим» быстро и бесшумно.

Девушка, вскочив и поправив юбочку, спросила:

– А вы кто?

Я ответил почему-то, что контрабасист.

– Правда? – обрадовалась она и поискала глазами футляр контрабаса. Маэстро-барабанщик тем временем захлопнул футляр и наладил [28] из бара.

– Стой! – крикнул я. – А платить, кто будет?

– За что? – удивился маэстро.

– За тишину, – ответил я.

Маэстро полез в карман.

Я сказал, что пошутил, и приобнял его.

Из-за стойки бара мы уже вышли вдвоем. За нами буфетчица. Мы к столику в углу, она туда же.

– Тебе чего? – спросил я.

– Так вы сказали, что контрабасист, а где футляр от контрабаса?

– Футляр отменяется, – отрубил я, думая, что тем порадовал ее.

Но она расстроилась:

– Жаль, никогда еще «этого» у меня не было в футляре контрабаса, – и ускакала куда-то, очевидно, искать очередного музыканта.

Маэстро после третьей выпитой бутылки шотландского виски обнял меня и стал пытать, откуда я знаю про его заветную мечту – написать симфонию для органа с барабаном.

Я отвечал ему, что ничего не знаю о его симфонии с органом и барабаном. Он не верил.

Я уверял.

Он начал обижаться и уже полез за барабанными палочками, чтобы ими прояснить мою память. Я понял, что надо «сознаваться». И сказал, что догадался о симфонии по движениям девушки в барабанном футляре.

– Молодец! – ответил он и поцеловал меня. Я его.

Так мы подружились.

Поутру мы с маэстро проснулись на моей кровати, и между нами лежал его барабан. Но почему-то без футляра. Да, и проснулись мы – не сами. Нас разбудила моя старшая сестра.

Она очень удивилась, увидев меня в постели с барабаном и каким-то мужиком.