Равнение на знамя - Александр Бушков

Это еще не самое оригинальное, впрочем. Абреки частенько выставляют наблюдателей на высотах, и те под видом чабанов пасут самых натуральных овец, изображают, будто земельку копают, урожай снимают. Если удается засечь военных, сигналы могут быть самыми разнообразными: перекличка чабанов, громкая молитва, внезапно разведенные костры и даже свертывание отары, которую начинают гнать в оговоренном направлении. Плавали — знаем.

Полковник отчетливо видел лицо — не первой молодости абориген, классический «незаможник», уныло и привычно ковыряющийся здесь в своем небогатом хозяйстве. Таких тут тысячи.

Вот только без труда удалось рассмотреть, что всадник кое-чем отличается от мирного путника, выбравшегося в соседний аул к кунаку или на базар. В нем нет ни капли отрешенности, дорожной скуки, привычного равнодушия человека, проделывающего этот путь в сотый раз. Нет, качается в седле он расслабленно, понурившись… вот только глазенки блудливые, прекрасно отсюда видно, так и скачут. Обшаривают окружающую местность неустанно, зорко и цепко. Никакой ошибки быть не может, это передовой дозорный, сука…

Так, так… А что это у нас торчит из нагрудного кармана затрапезного пиджачка, темного, в тускло-белую полоску? А торчит оттуда коротенькая толстая антенна и верхняя часть портативной рации: совершенно легальная штучка, продается везде в хозяйственных магазинах… но с ее помощью можно переговариваться километров на пять. Обычному аульному труженику такая игрушка совершенно ни к чему, как козе Интернет. Теперь никаких сомнений.

Никто, конечно, не шелохнулся — пусть себе едет дальше, и тревоги не поднимает как можно дольше… Когда дозорный скрылся из виду, полковник отдал приказ, и группа, самым бесшумным образом материализовавшись на тропинке, двинулась вперед, в том же направлении.

Вот теперь следовало поспешать — бандочка пустилась в поход гораздо раньше, чем ее ждали, и засада может…

Далекие, но ясно различимые автоматные очереди дали знать, что все именно так и произошло: «мешок» не успел захлопнуться, бандиты, двинувшись раньше, чем уверял агент, поравнялись с засадой, и та открыла огонь, не дожидаясь подхода основной группы. Это, в общем, не ломало никаких планов, просто следовало поспешить.

Они перешли на бег — размеренный, рассудочный, держась кромки леса, заходя к месту перестрелки слева, что облегчает ведение огня, и привычно разбиваясь на тройки. Боевое охранение в лице Доронина и Антона, как ему и полагалось, опережало всех на полсотни метров — и именно эти двое вдруг бросились на землю, выставив автоматы, с ходу пройдясь короткими очередями по невидимой пока остальным цели.

А впрочем, не прошло и десяти секунд, как все остальные тоже узрели противника, и точно так же плюхнувшись наземь и рассредоточившись, скупо плеснули огнем.

Расклад стал ясен моментально: ну да, не только не опоздали, наоборот, прибыли как нельзя более кстати. Супостаты, числом шесть, напоровшись на огонь из леса, к тому же перекрывший им отход, поступили вполне разумно, стали оттягиваться к лесочку по другую сторону распадка — но там-то как раз и залег Рахманин со своими людьми, так что «мешок» все же захлопнулся.

Об этом противник пока не подозревал. Шестеро, довольно сноровисто прикрывая друг друга очередями и парой пущенных из подствольников гранат, начали ползком-перебежками перемещаться в том направлении, где увидели спасение — на юго-восток, к россыпи скальных обломков у горушки, там можно было если не оторваться, то хотя бы засесть в более удобную позицию, откуда выковырять шестерку потруднее будет.

Запамятовали, должно быть, раздолбаи, что спецназ любит сюрпризы и готовить их умеет тщательно.

Там, куда стремились супостаты, вдруг замаячили пятнистые фигуры, и оттуда последовала пулеметная очередь, сопровождаемая деловитой трескотней автоматов. Один из шестерки, отсюда видно, оказался самым невезучим, крутанувшись пару раз вокруг собственной оси — что означало попадание в голову, — успокоился на земле и из игры выбыл бесповоротно. Отправился на собственном опыте проверять, как там обстоит дело с девственными гуриями и фонтанами из меда.

Остальные, огнестрельно огрызаясь, проворно оттянулись на прежнее место. Все было в порядке: «горники» еще с раннего утра напрямик прошли через скалы, для обычного человека непроходимые, заняли позицию и в нужный момент окончательно захлопнули «мешок». Приехали, граждане, поезд дальше не идет, билеты недействительны.

Полковник Рахманин чувствовал нечто вроде азартно-хищного возбуждения. Судя по раскладу, шансы на добычу «языка» выпадали нешуточные. Целых пять кандидатур, вдобавок загнанных в некое подобие магазинной витрины: присматривайся и выбирай товар, с расстановочкой, не спеша.

Повернувшись на левый бок, он крепко хлопнул по плечу лежавшего рядом опера Карабанова, заставив того прижаться к земле, — опер, захваченный теми же мыслями и ерзавший от нетерпения, высунулся на полметра более, чем следовало.

Бросив мимолетный взгляд на небо, полковник там ровным счетом ничего не увидел, но этого и следовало ожидать: очень уж высоко забрался наш Икарушка. Если в небе не видно ни самолета, ни вертушки, это еще не значит, что оно совершенно пустое — в двадцать первом веке живем.

— Давай, что ли, — сказал он Карабанову, давно уже сгоравшему от нетерпения.

Тот вытащил из небольшого рюкзачка матюгальник, ловко вставил ручку и отполз вправо, за толстый ствол. Лежа на боку и полностью укрываясь за деревом, выставил рупор, и над ложбиной звонко разнеслось:

— Внимание, предлагаю сдаться. Жизнь гарантируем…

Опер собирался продублировать то же самое на родном языке обормотов — в совершенстве им не владел, но некоторый полезный в работе минимум освоил, — однако в его направлении полетела подствольная граната. Карабанова она не задела, да и никого не задела, впечаталась в дерево, которому после взрыва особых повреждений не нанесла.

Порядка ради опер еще дважды пытался склонить противника к капитуляции, но всякий раз получал в ответ автоматные очереди, а также и неразборчивые яростные вопли, вряд ли исполненные глубокого философского смысла. В конце концов, этот мартышкин труд пришлось бросить, чтобы не выставлять себя на посмешище. Ну не хотят сдаваться, и все тут, была бы честь предложена, а от убытка бог избавил.

Окруженцы постреливали — но гораздо менее активно. Начинали соображать, что влипли крепко и патроны следует беречь. Полковник имел все основания расслабиться на пару делений, то есть не ждать удара в спину. С воздуха сообщали, что нигде в окрестностях не замечено передвижения второй группы противника. А человека на лошадке три минуты как взяли, так что он уже никому не мог сообщить, что его подопечные прочно обосновались в «мешке».

Полковник отдал приказ вообще прекратить огонь — подобное молчание в такой вот ситуации чертовски нервирует противника, он начинает подозревать новые подвохи, каверзные штучки, все более нервничает. И точно — один, решив попытать счастья, попробовал по-пластунски переместиться поближе к лесу. Ему позволили проползти метров пять, а потом короткой очередью, вспоров землю под самым его носом, дали понять, что подобное поведение не приветствуется.

Полковник обдумывал ближайшие действия. В обычных условиях всю эту пятерку загасили бы, не хвастаясь, минут за несколько — численный перевес впечатляющий, атаковать небольшим количеством при мощной огневой поддержке, закидать гранатами, пулемет поближе переместить и выкосить… Увы, на сей раз все обстояло не так просто, и «язык» требовался позарез.

А для этого надо бы в темпе и грамотно просчитать, кто достоин приглашения в гости на дружескую беседу, а кого и не следует особенно щадить. Жаль только, что в подобной войне командира не вычислить по знакам отличия, не определить, кто же тут заправляет. Все, в принципе, одинаковые, все суетятся, дергаются, палят во все стороны без видимого руководства. Старший, конечно, есть… но полковнику пришло в голову, что понятия «старший группы» и «особо доверенное лицо» запросто могут и не совпадать. Так что следовало присмотреться, насколько это возможно в данных условиях.

Определенные надежды полковник питал касаемо субъекта с портативной рацией. И заранее отдал соответствующий приказ снайперу «горников», засевшему где-то на возвышении, но так грамотно, что усмотреть его с позиции никак не удавалось. Когда упомянутый субъект, воспользовавшись тишиной, попытался, вжимаясь в землю, включить рацию, раздались два хлестких щелчка «снайперки», и черная продолговатая коробка, как живая, вылетела из рук абрека — тот дернулся, видимо, его, чувствительно угостило по роже пластмассовым крошевом. Рацию он больше поднять не пытался, значит, она, как и планировалось, пришла в негодность.

Сосредоточить на нем все внимание и заботу? Нет, гораздо более интересным полковнику представлялся другой. На плече у него висела сумка, не особо большая и, похоже, не слишком тяжелая — так вот, именно этот субъект в бою участвовал, можно сказать, халтурно, палил гораздо реже остальных. И отнюдь не из-за неуклюжести, видно по броскам и перемещениям, что он в этих забавах не новичок, вполне привычен. А вялость в бою проистекала оттого, что джигит уделял своей сумочке гораздо больше внимания, чем личному оружию. Прекрасно удалось рассмотреть, как он при перебежках и переползаниях в первую очередь заботится даже не о себе, а о сумке, не грохает ее оземь, под бочок старается примостить, один раз даже, создалось такое впечатление, собственным телом прикрыть пытался, когда поблизости прошлась особенно длинная пулеметная очередь. Это, конечно, неспроста. Что-то ценное там наверняка лежит, и вряд ли это дорогие сердцу фамильные безделушки…