Весна - Лора Вайс

- И не тяжко, одному-то?

- А я не один, вокруг меня лес. Он семья моя. Вы привыкли жить среди себе подобных, а мне шум и гам не нужен, мне в тишине хорошо. А лес никогда не шумит, он полон молчания, мудрости.

- Зря ты так. Семья – это наивысший дар Богов. Одиночки рождаются на погибель, даже зверь роет нору, птица вьет гнездо, чтобы потомство взращивать, холить и лелеять детенышей, жизни учить.

- Мне не довелось знавать этого.

- Кто знает, может, когда прекратишь страх на людей наводить и посмотрит кто на тебя по-доброму. А может Велес тебе подобную сотворит, будете вдвоем деревенских по лесу гонять.

- Мне семья без надобности. Лишние хлопоты. Ты вот свалилась как снег на голову, теперь нянькайся с тобой.

- А я не напрашивалась. Ежели дашь добро, хоть сейчас уйду.

Но чудище лишь сверкнуло красными очами и замолчало, боле ни слова не произнесло. Когда же сумерки на лес опустились, Весна встала и побрела к хижине:

- Добрых снов тебе, Лан, – крикнула она сверху, прежде чем дверь за собой запереть.

А зверь даже глаза закрыл, давно его по имени не называли. Правду говорят, отбери имя у человека, и он враз одичает, так и здесь. Забыл зверь, что такое имя и что такое обращение вежливое.

Часть 9

Леса здешние чудесами полнятся. За окошком-то теплынь, хоть и март на дворе.

Токмо вчера поутру еще студено было, а нынче благодать. Даже природа-матушка встрепенулась: птицы заголосили пуще прежнего, жители лесные из нор да дупел повылазили, а над озерной гладью стрекозки вовсю заметались.

Весна как глаза открыла, так и обомлела. В избе жарко, а дуб то и дело покряхтывает, ветками помахивает, да бурчит:

- Что за шутки, что за проделки лихие… душно больно… упрел…

Выглянула дева в окошко, вокруг зелено-презелено, небо синее-синее, деревья не шелохнутся. Будто и не март вовсе, а знойный июль в самом разгаре. Да и зверя не видать нигде, небось в какую тину залег, боится поди солнца яркого, покуда привык обитать в сумраке. Ну а краса решила времени даром не терять и пойти на озеро. Исподнюю рубаху скинула, натянула портки с сорочкой и бегом вниз.

- Чудеса, - прошептала она, когда на землю ступила. – Хоть босиком гуляй, жара несусветная.

У озера солнышко припекало, не щадя головы. Совсем разомлела Весна, а как коснулась водицы, чтобы умыться, так и ахнула. Вода-то как парное молоко.

- Эх, искупаться бы, – молвила она. – В избе этого изверга сидеть, только вшей взращивать.

На том и порешила. Но чтобы на глаза не попасться к лиходею лесному, прямо в одеже зашла в воду, а как та к груди подступила, так сняла дева с себя все до последнего и на камыши повесила, что рядом росли. Тут же тело ощутило ласку и тепло озера. Плавала Весна вдоль берега, а душа аж истомой исходила, вот до чего хорошо было. Солнце по воде искрится, трава шелестит, могучие сосны ропщут.

Так бы и купалась, если бы не заплыла за очередные заросли камышовые. Там вдалеке ее мучитель стоял по пояс в воде, видно тоже решил не отказывать себе в радости ополоснуться после долгих скитаний по чаще. Дева тогда опустилась в воду, что только глаза да нос остались на поверхности, а после медленно за камыши заплыла, чтобы наблюдать за злыднем из укрытия. А то глядишь, споймает и, чего доброго, утопит водяному на забаву, с него станется.

Лан тем временем, не подозревая того, что в камышах засела любопытная охальница, преспокойно занимался омовениями. Он снял с себя шкуру звериную, да и все прочее лишнее. Сейчас хранитель выглядел по-другому, почти как человек, ежели бы не глаза, клыки и когти. Черные волосы доходили до середки могучей спины, богатырская фигура блестела под лучами солнца, от такого зрелища небывалого у девы аж скулы свело. Никогда доселе краса не видела нагого мужчины. Ее матушка не пускала с остальными девицами на озера местные, дабы не сгубить невинности. А то мало ли, случались на тех гульбищах оказии, а родителям потом в подоле детей притаскивали блудницы этакие, посему родимые строго-настрого запретили полуночные заплывы.

Сейчас же пред очами стоял демон лесной да полностью голый, хоть и скрывало озеро особливо стыдобищные места, но в мыслях-то уже творилось безобразие. Ланиты у Весны зардели, глаза широко-широко раскрылись, а сердце уж давно в пятках почивало от сего виду непристойного. Но чего там, хоть и стеснялась краса и вроде про себя сетовала, однако ж, очей оторвать не могла, посему еще дальше в камыши залезла и аки лягушка застыла в ожидании. А чудище поплескалось-поплескалось и в заплыв ушло, нырнуло у берега, а выплыло далече, почти посередке озера. Весна же боле не решилась подглядывать, глаз у того зоркий, вдруг заметит, посему лучше воротиться на берег, а еще лучше на полянку вернуться.

Выбралась она из зарослей и давай пятиться к тому месту, где одежу свою оставила. Токмо ступила на место скользкое, нога тут же поехала и плюхнулась краса со всего маху, отчего брызги разлетелись в разные стороны. Лан сразу обернулся, а Весна осталась под водой, да поплыла к берегу поскорее. Чего только не повидала она под водой-то, вдалеке не то девица, не то рыба проплыла, только блеснула изумрудной чешуей, да скрылась в глубинах озерных, даже черта видела, тот раковинки по дну собирал, кои в мешочек складывал, но как увидал деву, так сразу деру дал, токмо муть всю поднял.

Вынырнула краса у камышей, схватила одежу, да на берег бросилась, сверкая пятками. Успела-таки проказница вернуться на полянку незамеченной. Но одного не учла, вода-то с одежек и косиц ручьями стекала, а уж скоро и Лан пожаловал. Как увидел он свою прислужницу мокрую, так прищурился сразу:

- Не ты ли, окаянная, воду в озере баламутила?

- Какой там? – спохватилась Весна и глаза к небу закатила. – Я на ручей ходила, водицы решила натаскать, да нога поехала и свалилась в воду.

- Смотри мне. Хитрые вы, бабы. Вам соврать, как воды напиться.

- А на кой мне врать-то? – уставилась та на зверя невинными очами. – Чего так распереживался?

- Слухи по озеру ходят, поговаривает водяной, кто-то чертенка напугал до полусмерти, тот теперь сидит в омуте, трясется.

- К лицу ли мне чертей озерных стращать, - хмыкнула она и принялась костер разводить.

- Ну-ну…

Наварила Весна корений всяческих, накушались оба досыта. После Лан развалился на земле подле костра и даже задремал, а дева все сидела да глаз с него не спускала. Так и стоял образ нагого ирода перед очами, и сердце все никак не унималось, в душе трепет возник. Вот беда-то!

- Эх, надо было батюшку послушать да за Отая замуж выйти. Права матушка, пришло время, - пробубнила дева и пригорюнилась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});