Вижу противника ! - Николай Исаенко

Какое-то мгновение мы оставались на прежней высоте, но этого мгновения хватило, чтобы нырнула под "лагги" и вторая девятка. Уйдут! А до плацдарма, где сейчас с тревогой наблюдают за армадой бомбардировщиков, всего минута-другая полета!

Наша ударная группа методом "все вдруг" сделала разворот на сто восемьдесят градусов, едва не столкнувшись с четверкой атаковавших ее с хвоста "мессеров". Вражеские истребители, оборвав огонь, резко вильнули вправо и вверх. Я заметил: в небе уже не восемь, а гораздо больше Ме-109, но считать их не приходилось: нашей целью оставались бомбардировщики, мы должны были заставить их отклониться от боевого курса хотя бы на несколько градусов. Даже малейшее отклонение увело бы фашистские самолеты в сторону от крохотного плацдарма.

Атаковать ведущую девятку "юнкерсов" сзади не удалось: не успела далеко отойти, а впереди, метров на пятьдесят выше, показалась еще одна четверка "мессеров" и открыла огонь по нашей группе.

Я отвернул вправо, скользнул со снижением влево и, продолжая левый разворот, "горкой" выскочил с Ишоевым, Поповым и Морозовым впереди ведущей девятки врага. Пару Белова в этот момент я уже не видел, да и выискивать ее недосуг было: мы намеревались стремительно атаковать "юнкерсы" "в лоб". Однако от лобовой атаки пришлось отказаться: вокруг сверкали трассы вражеских пуль и снарядов, на хвосте моего "лагга" уже повис "мессер", за ним, на удалении, виднелись еще пять, тоже начинающих левый разворот. Собьют! А под левым крылом уже пенится прибоем берег, и находящиеся справа вражеские бомбардировщики приближаются к Мысхако... Так нет же, не пройдете!

Мы бросили машины в правый вираж, чтобы увлечь за собой "мессеры", начать, с ними бой на виражах точно по курсу следования бомбардировщиков. Пусть будет худо нам, но и врагу в предстоящей схватке не поздоровится! "Юнкерсы", продолжая двигаться на Мысхако, неминуемо врежутся в круговерть наших и фашистских истребителей. А там поглядим!

Со всех сторон мельтешили черные кресты "мессершмиттов", переплеты фонарей "юнкерсов", бесчисленные плоскости вражеских машин, и - ни одной пулеметной, ни одной пушечной очереди! Я понял: стрелки бомбардировщиков не рискуют открывать огонь, чтобы не поразить собственные самолеты. Враг оказался в дураках. Зато мы, не уступая дорогу "юнкерсам", непрерывно вели огонь из пушек и пулеметов, били по любой фашистской машине, очутившейся в перекрестии прицела.

Я не знал, сколько времени прошло с начала боя. Знал только, что успел испытать и чувство острой опасности, и ощущение близкой гибели, и торжество удачи, и твердил только одно: продержаться! Продержаться хотя бы еще несколько секунд. Сейчас "юнкерсам" даже "мессеры" мешают, бомбардировщики не могут не отвернуть!

Делая очередной вираж, заметил ниже армады бомбардировщиков "лагг" и устремившийся к нему "мессер". Летчику "лагга" угрожала смертельная опасность. Его можно было выручить, прервав свалку на пути "юнкерсов". Но тогда путь к Малой земле для врага был бы открыт.

С чувством острой боли и вины перед другом, которому не имею права помочь, я завершил вираж, чтобы обрушиться на тех гитлеровцев, которые подвернутся под пушку и пулеметы. И едва не столкнулся с флагманом "юнкерсов". Он менял курс! Следом за ним делала левый разворот вся ведущая девятка вражеских бомбардировщиков! Да и остальные уже шли с левым креном тоже поворачивали!

- По-бе-да! - не сдержав чувств, прокричал я в эфир.- По-бе-да!

Уже и "мессеров" не было поблизости, за исключением одного единственного, явно пытавшегося оторваться от меня.

Я до предела выжал сектор газа. Догнал. Поймал щучье тело вражеского истребителя в перекрестие прицела. Ударили, словно рыкнули, и тут же смолкли пушка и пулеметы - кончились боеприпасы. Но "мессеру" хватило: уже пылал, уже чадил, уже кувыркался, падая в море.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов, отыскивая взглядом своих. Видимость в тот день была отличная. С высоты 3500 метров глаза различали даже Анапу, где находился аэродром фашистов. Только поверхность моря не просматривалась: на высоте около 800 метров ее прикрывал тонкий флер тумана. Небо же оставалось чистым везде. Но своих самолетов я в нем не обнаружил. Сделал вираж. Никого.

Только колышется вдоль побережья цепочка "юнкерсов", уходящих в сторону Керчи, да маячат над. этой цепочкой несколько четверок Ме-109. Где же товарищи?!

Я не допускал мысли, что гитлеровцы могли сбить все пять наших "лаггов". Да и не видел я, чтобы кого-нибудь сбили! Почему же нет никого поблизости, почему никто не отзывается на мой зов по радио? Может, "лагги" намного ниже, под покровом тумана? Но и под кисеей тумана никого не оказалось.

Я находился в полете более часа, пора было возвращаться на аэродром. По пути к Елизаветинской не удержался, зашел на Геленджик: может, мои сели здесь? Действительно, среди "яков" и "илов" авиации Черноморского флота, базировавшихся на аэродроме, я без труда различил четыре "лагга". Но где же пятый?

Подлетел к Елизаветинской и заметил, что из шестнадцати оставшихся в полку самолетов на аэродроме находятся только десять. Я - одиннадцатый. Четыре "лагга" в Геленджике - пятнадцать. Шестнадцатого истребителя не было. Кто-то не возвратился.

Совершил посадку, приказал механику П. И. Бибикову готовить истребитель к очередному вылету, зашел за капонир и почти без сил опустился на траву. Нагретая солнцем трава пахла сильно, как в полузабытом детстве. Кто же не вернулся? Неужели погиб? И почему три летчика из ударной группы покинули меня, ушли на Геленджик, не получив на то приказа или, в крайнем случае, разрешения?

На, КП полка слышался громкий голос генерала Кутасина. Когда я спустился в землянку, генерал заканчивал телефонный разговор. Положил трубку полевого аппарата, шагнул навстречу, широко улыбнулся:

- Молодцы! Поздравляю! Сколько было самолетов у врага, капитан?

- Штук шестьдесят "юнкерсов" и "хейнкелей", товарищ генерал, да десятка полтора "мессеров".

- Ошибаетесь! - с ликованием сказал Кутасин. - В небе было семьдесят два бомбардировщика и двадцать восемь истребителей фашистов. Сто против ваших шести!

Кутасин сообщил, что эти сведения передали с Малой земли. Оттуда передали также, что наша группа сбила два вражеских истребителя, а бомбардировщики сбросили бомбы в море.

- Малоземельцы просили поблагодарить вас, капитан!

Благодарность защитников Малой земли стоила дорого, похвала Кутасина радовала, и все же было не по себе.

- Из двух сбитых самолетов, товарищ генерал, один, видимо, не "мессер", а "лагг", - сказал я. - Кроме того, группа рассеялась. Я еще не...

- Ну, знаете, на войне без потерь не бывает! - перебил Кутасин.Задание выполнено прекрасно, бомбардировщики к Малой земле не допущены, и это главное. Говорите, не вернулся "лагг"? Так, может, летчик-то жив, не так ли? Вот и будем надеяться, что он возвратится в полк!

Он не возвратился в полк, этот летчик, а оказался им молодой пилот сержант Михаил Алексеевич Шалагинов, ведомый старшего лейтенанта Белова. Что же касается самого старшего лейтенанта... Из объяснений Белова выходило, что он не успел развернуть истребитель навстречу нападавшим Ме-109, гитлеровцы с ходу сбили самолет Шалагинова, а Белов вынужден был последовать за самолетами ударной группы, вклиниться в нее.

- Когда вы вышли из боя? - напрямик спросил я.

- Вскоре после того, как "нырнул" под бомбардировщики. У меня перегрелся мотор.

- И вы решили, что можете уходить? Пошли в Геленджик, а заодно увели от меня Попова, Ишоева и Морозова!?

- Я никого от вас не уводил! Я боялся, что не дотяну до Геленджика. Попов, Ишоев и Морозов сами ко мне пристроились.

Слышавшие разговор участники вылета возмутились.

- Как "не уводил"?! - взорвался Ишоев. - Зачем говоришь, что сами пристроились?! А крыльями кто качал? Смотрю - три "лагга" летят, ведущий крыльями машет, ну, думаю, капитан решил с таким шалманом фашистов не тягаться... Э-э-э! Из-за тебя нехорошо про капитана подумал!

- Мы тоже виноваты,- отрывисто сказал Попов.- Потеряли вас из виду, товарищ капитан, а потом... Мы старшего лейтенанта за вас приняли.

- Я протестую. Это наговор! - произнес Белов, но смотреть нам в глаза он избегал.

Что происходило со старшим лейтенантом, еще год назад отличавшимся в борьбе с истребителями врага, я понять не мог. В конце концов Белова откомандировали из полка и дивизии. Возможно, избежать такой меры можно было бы, накажи мы старшего лейтенанта сразу после проявления им робости под Славянской. Ведь, получив сильный удар по самолюбию, пережив отстранение от должности, Белов резко изменился. Он словно прозрел и, воюя в другом соединении до конца войны, выказал и мужество, и недюжинную волю к победе. Сейчас можно лишь сожалеть, что мы не воздействовали своевременно на старшего лейтенанта.

Последние дни апреля 267-й ИАП, временно введенный в состав специальной авиагруппы, прикрывающей Малую землю, базировался на аэродроме Геленджика.