Проша - Елена Ткач

— А Варвара? Что она им сказала?

— Варварушка против клятвы была. Говорила сестре, что не нужно дочь принуждать. Что молиться за неё надо — тогда Господь всякую думу темную отведет и все по воле его устроится. Но Прасковья уж очень за дочь боялась. Так боялась, что и не сказать! Она толком и сама не знала, чего боится, только страх всеми думами её завладел. А раз в сердце матери страх, значит плохой она дочке помощник. Сила вся в ней этим страхом развеяна. И любовь её от страха во зло обернулась. Стала она сущим деспотом. День и ночь за Милой доглядывала, ни в чем ей не верила, на хорошее не надеялась. А только ждала плохого…

— И что было?

— Сама понимаешь! Я ж говорил, что бывает, если страх в семье поселяется. Мысль её воплотилась — и беда не замедлила. Ведьма Милушку опоила — злые чары навела. И та клятвы своей не сдержала — сбежала с Сенькой! А Прасковья слегла от горя и перед смертью дочь свою прокляла.

— Ой, какой ужас!

— Вот именно, ужас. Страшный грех дочь совершила. Но и мать её в том виновата тем, что мало на Бога надеялась и страхом своим темным силам дверь отворила. И уж последнее дело кого-либо проклинать. А уж тем более дочь родную!

— Но ведь Мила не виновата! Ее же околдовали!

— Э-э-э, никакие чары сердце чистое не проймут!!

— Проша, а в чем твоя-то вина?

— Я ведь их упустил, а должен был беде воспрепятствовать. Я тоже тогда в расслаблении был. Очень уж недруг мой Сам тогда в силу вошел и в разгар всех событий сманил меня из дому. Известие я получил, что меня срочно на тайный сход требуют.

— Что за сход?

— Ну, вроде собрания духов. Когда самые важные дела решаются. Такой сход у всяких духов есть — есть и у домовых. Ну вот, я туда — а схода никакого и нету! Обманул меня Сам — туману напустил. Он и ведьму подбил моих извести, через неё действовал. И пока меня не было, Прасковью на проклятье навел. А нет ничего страшнее, чем материно проклятье! Через него не одна судьба рушится — и потомки страдают. Все в их жизни идет наперекосяк. Пока не изжит будет грех того, через кого проклятье весь род заклеймило…

— А что стало с Милой?

— Что стало — ничего. В прах жизнь развеялась! С Сенькой не сложилось у неё — как чары действовать перестали, она к нему охладела. А мать не вернешь! А проклятье-то душу точит! И вся она, бедная, стала точно бумага, в воде размоченная. Много мучилась — и горела, и болела, руку ей отняли… С тех пор все в семье сикось-накось пошло. И я ничего с этим поделать не мог — проклятье весь род под откос ведет, точно поезд… Сын у Милы родился и, как вырос, одно себе в голову вбил: как бы разбогатеть! И этак наладился — схватить куш и убежать, а там хоть трава не расти… И денег, полученных этим манером, он не ценил. На ветер пускал. И много через него бед учинилось. А я ничего с ним поделать не мог: от веры он отвернулся, по скудному своему разумению жизнь строил — и вся семья его так. Вот она и порушилась. Последыш один остался. Живет бобылем — ни семьи, ни детей…

— Проша, а ты…

— Бросил я последыша этого. Муторно стало с людьми! Опять же, Сам — он этим последышем завладел и во всем гнул свою линию. Тот и воровством не гнушался, а теперь, слышу, и похуже дела стал творить…

— А он… последыш этот… в здешних местах живет?

— Нет, переехал. Квартиру в Москве купил. Престижную, как теперь говорят, — в самом центре. Неподалеку от того самого особнячка, которым прежде семья владела. Только место само по себе ничего не значит… Пустое место — вот что теперь его дом! Ни радости в нем, ни любви…

— Проша, а ты не жалеешь? Ну, что оставил его…

— Жалею — не жалею… А, да что там! — Проша опять заметался по комнате. — Прежде, если в новый дом переезжали, не забывали про домового звали с собой. С уважением подходили к нашему брату. А этот… и позвать позабыл. И вообще…

Проша весь скривился — вот-вот заплачет — просеменил к столу, опрокинул рюмочку и забился в кресло, сжав голову лапами.

— Проша, Прошенька! — Сеня кинулась к своему другу, по пути запуталась в полах пледа и грохнулась посреди комнаты. Он всплеснул лапами, подскочил, в один миг оказался возле неё и принялся растирать ей ушибленную коленку, в плед поплотнее укутывать…

Так и сидели они на полу друг против друга — нежить и дитя человеческое! В потайном прибежище под землей.

— Проша… — почесав шишку на лбу, всхлипнула Сеня. — А что с Варварушкой стало? Ну, с той монахиней?

— Ох, и не спрашивай! Убили её.

— Как убили, кто?

— Люди. Видно, прознали, что у неё в келейке монастырские сокровища спрятаны. Топором зарубили и келейку обокрали. Только иконы чудотворной той, что в золотую ризу одета была, не нашли. И книг не нашли, а книги бесценные у неё хранились. А одна… так той вообще цены нет. И был ещё у неё один крест…

— А что за крест?

— Ох, Колечка, лучше не спрашивай и так тошно… Нательный крестик её. В нем частица самого Голгофского креста была вделана, на котором Христа распяли. Силой великой обладал этот крестик против бесовской нечисти, боялась она его, как огня! Даже Сам от него шарахался, и к Варварушке подступа не имел.

— И что ж теперь делать? — Сеня почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. — Как же быть теперь?

— Как быть? — Проша почесал за ухом, машинально повторив её жест. Надо снова в семью идти. Грех свой искупать и новую жизнь налаживать. Видно, не видать мне покоя. Видишь — гнездышко оборудовал, думал буду жить тут один тихо-спокойно. Ан не получится! Сама знаешь: предупрежденье мне было послано, когда дерево рухнуло и меня придавило.

— Это что ж, дерево и было предупреждением?

— Ну да! От удара грома-молнии духа нечистого может совсем развеять. Особенно, если молния светит крестообразно.

— А так бывает?

— Бывает, Колечка, все бывает! Такое, что и вообразить невозможно… Ну вот. В этот раз меня не убило, а только придавило слегка. Читай так: если за ум не возьмусь — сотрут меня с лица земли!

— А что значит взяться за ум?

— Исполнять то, что на роду предназначено. А мне назначено при людях быть, а не прятаться в норке, как мышь какая-то! Домовой — он ведь слуга человеческий! Он к дому приставлен, чтоб порядок в нем наводить. Нет, не согласный я, что мы нечисть! Мы благое творить должны. Вот и я должен, засиделся без дела… Пора!

— А как же ты теперь? К последышу в дом вернешься?

— Нет, не вернусь. Забыл он меня. Бросил. Или, точнее сказать, я его бросил. Понимай, как знаешь… Только обиду эту мне не превозмочь — я к нему не вернусь. Да и семьи больше нет, один — не семья!

— А ты сам чего бы хотел?

— Сам-то… Я в семью хочу. Чтоб все было как положено. Надоело бобылем жить. Только все тянул — не решался никак! Вот мне сверху-то и напомнили! И открыли мне: тот, который тебя спасет, на помощь придет, твой с этих пор и есть!

— И что же? Вроде бы, пока все сходится. Я тебе на помощь пришла значит мы теперь вместе. Значит я твоя и есть. Правильно?

— Точно. Все так.

— А то, что меня тоже Сеней зовут… ну, как гада того… Это что совпадение?

— А про это думай сама — совпадение или нет… Только знай, что на земле ничего случайного не бывает. Но вообще-то ты ведь не Сеня — Ксения…

— Ты теперь снова будешь семью искать?

— Зачем же? Уже нашел.

— И какая же это семья?

— Обыкновенная. Непутевая больно… Да ты её знаешь — твоя ведь семья!

Глава 5

ЗАМЫСЛЫ,И ПРОЖЕКТЫ

— Моя! — Сеня так и застыла с раскрытым ртом.

Проша, удовлетворенный её реакцией, степенно прошел к столу и разлил чай по чашечкам. Судя по зазмеившемуся над ними дымку, чай был горячий! Сеня подивилась, конечно, но виду не подала. Будто только и делала, что пила обжигающий свежезаваренный чай, налитый из чайника, который не меньше часа простоял на столе и давно должен был бы остыть…

— Ну что, довольна? — домовой навалился на стол, заглядывая ей в глаза.

— Я? Еще как! Ты ещё спрашиваешь… Да я только о таком и мечтала! Теперь у нас будет всякое, да? Чудеса, приключения…

— Прежде всего, будет жизнь! Самая простая, без фокусов. Будем учиться просто жить — и поверь, это не легче, чем творить чудеса…

Сеня была несколько разочарована.

— А с чего мы начнем? Ты придешь к моим родителям?

— Ну, не дуреха, скажи на милость? Ты что думаешь, я всем сряду показываюсь? И перед твоими буду плясать?

Он зафыркал от возмущения и слегка оплевал Сенин рукав крошками сухарей, которые перед тем с хрустом грыз, ибо теперь они не таяли, а хрустели…

— Что ты, Прошечка, я совсем так не думаю! Но ведь… Ты же должен к нам в дом перебраться?

— Это в какой такой дом? В этот, что ли, который в дачном поселке?

— Ну… да, — не слишком, однако, уверенно ответила Сеня.

— Так, милая, это же не ваш дом! Ваша семья его только сняла на лето. А я должен пребывать в СОБСТВЕННОМ ДОМЕ! Вопросы есть?