По тюрьмам - Эдуард Лимонов

Три дня проходят. Начали опять прописывать Страуса — моего землячка. Опять приколы, опять он заваливается. Ему дают пизды, но решаются его прописать. Его прописывал Малыш. Наматывает простынь (закреп в это время сзади встал), разбегается, орет: «Держи челюсть!»

Страус отвернул челюсть. «Что шалавишь, держи челюсть!» — кричит Малыш и второй раз разбегается.

Страус отклонился, попал ему в ухо Малыш. Ухо-пельмень, тот в бессознательном состоянии. «Ты что, сука, шалавишь??!» — Закрепу дали пизды. — Подымай его, закреп! Сука, вставай! — вынимают из-под шконаря, ставят раком и дужкой от кровати лупят. Тот орет. «Ах ты!» Бьют, сняв сапог, сапогом. Человек пять сразу стали его пиздить. Зашел Жлоб и оттянул бугров. Они были бугры пяти групп, а Жлоб — бугор отряда. «Че он сделал?» — «Сшалавил».

Водой отлили. «Ну что, сученок, живи мразью!»

Мразь — это по-другому грязный пацан, моет толчки. При этом ты не должен, если тебя пиздят, ответить.

Дрочили все. Вечер наступает. Блатные дрочат за занавесками. В руку же не будешь дрочить. Блатной кричит: «Агрегат!» Агрегат — это кусок ваты. Мразь бежит, несет из матраса кусок ваты. Блатной вытерся, выбрасывает на продол. Пацан грязный, его опускают за какие-то косяки тоже, а не только вначале таким прописывают. «Спичку мне!» — кричит блатной. Видит, ты не несешь спичку, он: «Иди сюда!» Если второй раз накосячил, подводят к бугру. «Так, сколько раз?» Два, три — «живи грязным пацаном!» И он моет полы, чистит ботинки, убирает. Когда тебя опустили до грязных пацанов, ты можешь подняться до чистых пацанов, но уже не будешь бугром.

После того как ты получил звание пацана, дальше на усмотрение бугра. Он может поднять тебя до стариков, блатных, сынков (с€ынок); дальше — простой бугор, бугор второй, бугор первый, бугор группы и бугор отряда (следует отметить, что всем этим старикам и буграм от 14 до 18 лет!).

Подчиняться дубаку или воспитателю было западло. Дубак — это конвойный. Тем более реагировать на их замечания. Раз или два в неделю производилась «раскумовка» отряда. В каждой группе — человек 15 блатных (старики, сынки, бугры), а остальные: пацаны, грязные пацаны и мразь. Загоняли в сушилку весь отряд и пиздили. К каждому блатному ты должен подойти, и он должен был тебя пиздить. Раз, два, ударить, сколько хочет. Некоторые не били. Подходишь сам к блатным, подходишь к одному, к другому и вот так ко всем. В один прекрасный день земляку моему (в спортзале было дело, отряд подрубали) — он сшалавил, дали перекладиной от штанги. Что-то случилось у него с позвоночником, его потом больного домой отослали.

А тогда администрация собрала десять человек (в том числе и его, Страуса, моего земляка) и решила нас отвезти в дурдом за то, что не сознаемся ни мы, ни он, кто его отпиздил, в город Колтан. Мы приехали расчувствованные, нас там положили в вольную палату. А мы начали по карманам лазить, в побег хотели уйти. Чтобы уйти в побег, нужно было спросить бугра. Как правило, он давал разрешение.

Днем мы до обеда учились в школе. И после обеда учились по профессии. Школа помещалась в здании администрации. Вольные учителя приходили»…

Вторую часть повествования Игоря о спецпрофтехучилище в поселке Шушталеп я записал позднее, через полтора месяца. Когда почувствовал, что скоро нас разведут и так и останется его рассказ неоконченным. Возобновили мы наше занятие уже в ноябре. И начали там, где закончили.

«Вольные учителя приходили. По имени-отчеству мы их не называли. „Воспет“ и „воспетка“ называли. Еще по месту жительства. Воспетку из Колтана звали „Колтанская“, из Осинников — „Осина“.

Жизнь протекала так вот. Сидим на лавочках, слушаем воспитателя на плацу. Бугор высовывается в окошко: «Малолетки, кто ваш отец?» Мы все, как один: «Адольф Гитлер!» «Кто ваша мать?» — «Ева Браун!» Воспетка, повизгивая, отмахивается рукой: «Ой, ой, нечистая сила, скройся!» А Колтан — небольшой городок. Там был дурдом, я уже упоминал.

Но это с воспитателями так. С хозяином и с дубаками по-другому. На плацу, помню, замполит стоял на крыльце у административного здания. Ходили для себя, отрабатывали дух. С песней ходили, шаг держали.

Какие песни? «Родительский дом / Начало начал…» Или: «На заре команда подъем / Нас будят при любой погоде / Напишу отдельно потом / О каждом парне в нашем взводе…»

Строевые в выходные. К вечеру. Когда тишина. И вдруг такой топот. Грохот просто. Станция километрах в пятнадцати, топот был на станции слышен. 150 человек — отряд. Всего человек 350—400 было.

Какая цель? Перевоспитать. Срок не назначали. Минимум 1,5 года. В 18 лет выгоняют оттуда по-любому.

У меня был один побег, три изолятора и вдруг меня на комиссию. У хозяина была деревянная дубина. Выходит. Я первый стоял в колонне. Хозяин кричит: «Направо!» Я не повернулся. Че-то со мной, попутался. Он как даст мне дубиной по башке. Очнулся в изоляторе. Сказка, у нас была такая надзирательница, надо мной. Тебя, говорит, комиссия пропустила. Я в ахуе. Приходит грамотный… «На, распишись, ты прошел, скажи спасибо, что хозяин тебя отпиздил и пожалел».

Как я бежал? Как в побеге был? Да ну, хуйня. Собрались с одним иркутским пацаном вдвоем. У него у дядьки живет там, в Новокузнецке, брат двоюродный, так он сказал. Адреса, сказал, не помню. Решили, что найдем. На побег нужно было распоряжение бугра. А тогда у нас был бунт. Подошли к бугру, к Чапе: «Отпусти!» — «Да ну вас на хуй, вас завтра же на вокзале поймают». — «У нас есть к кому». — «Ну, валите!» Смена была Сказки. Она обычно в тулуп укутается, где-нибудь приткнется и спит. Осень была. Не ушли, жалко ее, Сказку, стало. Следующая смена была Бурундуса… Земля мягкая под забором. Быстро прокопались, ушли.

Как там все охранялось? Вышки были не зэковские, не по бокам, но стояли в зоне самой, двое часовых. Никто не знал, какое у них было оружие. Забор кирпичный, невысокий, и проволока наверху не везде. Там все было отлажено так, что не решались идти в побег. А если без разрешения бугра шли, то беглецов вылавливали, опускали, вафлили, пиздили. В воротах вахтенный стоял. На ночь человек десять охраняли. У некоторых пистолеты были. Если взбунтуются, ментов вызывали. Ну что там на детей…

Подъем в 6 часов, зарядка на плацу по погоде. Хлопчатобумажная спецовка. Завтрак. С утра один отряд неделю ходил на промзону, работал, а другой учился. Следующую неделю менялись.

После 6 вечера свободное время было. И отбой в 10 часов. Как правило ложились тогда, когда скажут бугры. Пили, кололись. Чифирили, наколки делали бугры и вся блоть. Ну, я говорил, административное здание о четырех этажах. Промзона — одно здание о двух этажах. Там были учебные классы. Были две строительные бригады. Они там ходили, строили…

А с побегом вот что случилось… Идти пришлось вдоль реки. Кругом сплошные дачи. Это Шушталеп сам, поселок. Залазим в дачу. Переодеваемся. Жрать охота — взяли хлеба с вареньем, клубникой. День прошли. К ночи забрались в другую дачу. Из соседней дачи выходит вдруг пьяная компания. Фонариком светят. Разговаривают. «Заебали беспризорники, бегут оттуда, все дачи забомбили…» Выходим мы на какую-то станцию, Щавелево что ли. Залезли под перрон, ждем. Слышим — электричка! Выпрыгнули, влезли, в тамбуре стоим. Контролеры идут! Мы от них. Приезжаем в Новокузнецк. Плутали. Уже к вечеру нашли квартиру. Стучимся. «Такой не живет!» В другую квартиру — открывает бабка. «Нет их!» — «А где они?» — «Переехали». — «Куда?» Не знает.

Вечер, толпы молодежи собираются. Зашли в подвал. «Давай здесь отдохнем до утра?» Во сне вдруг свет. Фонариком. «Вставай! А вот и второй!» Вывели, в уазик нас грузят. «Откуда? Из Шушталепа?» — «Из Шушталепа». Давай мы пробовать оттуда съебаться. Не удалось.

К вечеру замполит приезжает. А у него ботинки с рантом. На четвертом этаже, на административке, как он нас отхуячил…

ГЛАВА 11

Спустя 20 лет Игорь подсознательно мерит пиздюков теми же мерками, что и в спецПТУ. И устраивает с ними Шушталеп. От нас однажды забрали Антона, и на его шконке, вернувшись с суд-допроса, я обнаружил ушастого Артема Шакина. Первое время в хате царило равноправное братство. Но недолго. Постепенно у Игоря с Артемом сложились столь же сложные садомазохистские отношения, какие были с Антоном. Он почему-то сразу брался их подчинять. Артем попал к нам на третьяк за то, что напился и в пьяном виде с товарищами пытался угнать и ограбить несколько автомашин. Из одного автомобиля опасные рецидивисты вырвали кассетный магнитофон, другой завели и врезались на нем в теплотрассу.

У Артема большие уши и круглая, как луна, физиономия. Впоследствии он признал в себе казахскую кровь. Парень, в общем, живучий и даже веселый. Прошел через малолетку. Зрения — минус 5, но очков не имеет. Разительно кривые ноги. Воспитывался он у деда с бабкой. Ненавидит отчима и мать за то, что она живет с отчимом. С умилением вспоминает покойного своего отца, убитого, когда шел с работы пьяный. Вспоминает куртку, купленную ему отцом. В глубине участка деда и бабки у Артема был обустроен сарай, и к нему ходили друзья и подруги слушать музыку, выпивать и развлекаться. Еще Артем занимался самбо. Игорь мрачно сказал как-то Артему: «Это против таких, как ты и ваших приятелей-отморозков, я всегда держал в багажнике бейсбольную биту».