Стервами не рождаются - Валентина Седлова

— Ну и?

— Она это тоже поняла, и теперь дает задний ход. Говорит, что ее попросили в ближайший год не беременеть, восстановить организм. А потом, вроде как, все будет можно, заживет, как на собаке. Представляешь? То из-за меня она стала бесплодной, а то все в порядке, все тип-топ! Флюгер, а не девушка.

— Слушай, они там себе могут бормотать, что угодно, ты-то чего так переживаешь?

— Они же всем растрепали, какая я сволочь. Даже дальней родне не поленились позвонить. И с отцом проблемы. На прошлой неделе ему дважды «скорую» вызывали. С Иркой повздорил. Он, правда, мне не захотел говорить, что она ему наплела. Честно признаюсь, боюсь я за него. У него уже один инфаркт был, как бы они его до второго не довели.

— А по поводу твоего ухода что говорят?

— Что живу у хахаля, подрабатываю, торгуя собой. Работаю по специальности, в общем. Я же ни на что больше не способна.

— Ничего себе! И что собираешься делать? Я бы на твоем месте плюнул на все и забыл как можно скорее. А ты как мазохист последний себя ведешь: нашла больное место и пытаешься еще и еще раз прочувствовать всю боль, ковыряешься в ране. Брось ты это, не поможет. Только себе хуже сделаешь.

— Я уже все для себя решила. Как говорила одна моя однокурсница: «Я — девушка не злопамятная. Сделаю гадость и забуду».

— Значит, все же будешь мстить? А другого выхода не видишь?

— Нет, не вижу. Понимаешь, я просто не смогу нормально жить дальше, если они будут и дальше безнаказанно делать, что хотят. Пусть получат то, что заслужили. За мной остался маленький должок, а я привыкла отдавать свои долги. Любой ценой.

— И каким образом ты собираешься это сделать?

— Я пока не могу тебе всего рассказать. Но кое-что я уже придумала.

— Ну что ж, дело твое. А теперь хватит хандрить, я тут, пока тебя не было, сбегал за йогуртами и тортиком. Пошли, позавтракаем. И у меня для тебя есть одно деловое предложение. Баксов на сто пятьдесят. Только срочно, в течение сегодняшнего дня.

— Ну, тогда торт как нельзя кстати. Не могу сидеть за компьютером, не забросив в себя что-нибудь сладкое.

— А я знаю. На мышином коврике тебя ждут пять чупа-чупсов. Этого хватит?

— За глаза. А ты — прелесть. Я тебя обожаю!

— Так и запишем, «готова к обожанию собственного работодателя после вручения сладкой взятки». Кстати, а ты за сахар работать будешь?

— Не-а, не буду.

— Разбирается, однако!

* * *

Так пролетели два месяца. За это время Марина окончательно поправилась, исчезли круги под глазами, да и взгляд значительно повеселел. Она стала заниматься зарядкой, и часто Дмитрий видел ее, смотрящейся в зеркало и то так, то этак изгибающей спину. Видимо, ставила себе осанку, потому что с сутулыми плечами он ее давно уже не замечал. Даже за столом сидела, как балерина на перилах: подтянуто и грациозно. Он знал, что приближается время свадьбы ее младшей сестры и ее бывшего парня, и предполагал, что она занимается серьезной подготовкой к этому событию. Марина выпросила у него швейную машинку, купила роскошный черный материал с матовым блеском, и теперь целыми днями что-то кроила, примеряла и перешивала заново. Когда же она окончательно закончила портняжничать, то как Дмитрий не старался, не смог упросить ее показаться ему в обновке. Единственное, что он слышал в ответ: «Еще не время. Я не готова. Не уловишь общее настроение».

С его разрешения она, покопавшись в его библиотеке, выбрала себе для чтения несколько книг. Дмитрий был несколько озадачен, когда выяснилось, что она забрала к себе в комнату все его фолианты из серии «школа выживания» и несколько книг по боевым искусствам, в том числе каталог холодного оружия. Да, интересы у этой девушки были весьма странными, не сказать больше. Причем читала она их от корки до корки, как хороший детектив, и даже делала пометки на полях, из которых, увы, ничего нельзя было понять.

Пару раз он напивался вдрызг. Отмечал удачные заказы. Приглашать в гости кого-либо не было никакого желания, и он пил один. Кажется, даже предлагал выпить Марине, но она неизменно вежливо отказывалась. А потом с утра отпаивала его холодной минералкой и горячим чаем, готовила легкий суп и вливала в его протравленное водкой нутро. И ни слова осуждения или неодобрения. Хорошо, что она молчала. Иначе бы он мог наговорить ей кучу обидных слов, особенно спьяну. И дело даже не в ней как таковой, просто он действительно не контролировал себя в эти моменты. Все, что сидело глубоко внутри, могло вдруг разом вырваться наружу и находящаяся рядом женщина, имевшая глупость (или смелость) что-то возразить ему, узнавала о себе много «интересных» вещей. Как правило, этого хватало, чтобы эта женщина никогда больше не появлялась в его жизни. Как говорила в свое время жена, он был в эти минуты столь же низок и противен, насколько хорош и добр в обычной, трезвой жизни. Словно он состоял из двух половинок-близнецов, только одна из них была раскрашена в белый, а другая в черный свет. И друг без друга они существовать не могли. Кодирование это показало.

Про себя он уже подумывал о том, как вытащит Марину в поход. Сначала куда-нибудь на слет, дня на два-три. Чтобы привыкла и освоилась. Пообщалась с людьми, а то, кажется, у нее с этим пока проблемы. Она немножко нелюдима, замкнута, на его взгляд. А потом, если не запищит, он возьмет ее на что-нибудь серьезное. Вон, в Саянах давно не был. Да и на водный маршрут можно упасть, какой-нибудь матрасный, семейный. Время походов по пятой-шестой категории сложности давно уже в прошлом. Рисковать только для того, чтобы доказать себе что-то, уже не имеет никакого смысла. Он и так знает о себе все, что хочет. Лучше спокойно полюбоваться красотами природы, да всласть полакомиться ее дарами.

К этой девочке у него было странное, двоякое отношение. С одной стороны, она была ему словно дочь или младшая сестренка. Несмышленыш, трогательный и наивный, которого надо опекать и защищать от невзгод. Да и старше он ее почти вдвое, это не шутка. С другой стороны, особенно по мере того, как она возвращалась к жизни, образно говоря, превращаясь из гадкого утенка, каким он ее увидел впервые, в прекрасного лебедя, в его жилах начинала «играть кровь коня троянского». Он все еще был мужчиной в расцвете лет, а она — очаровательной юной женщиной, даже не осознающей до конца всей своей прелести. Этакой «спящей красавицей». Но преступить через те доверительные отношения, которые сложились между ними, Дмитрий не мог. Он не хотел неосторожным словом или намеком спугнуть ее или как-то обидеть. Мариша этого не заслуживала. Она верила ему, и он не хотел ее в этом разочаровывать. Единственное, о чем он молил Бога, так это о том, чтобы она не попалась ему под руку, когда он будет пьян. Тогда все его инстинкты могли легко одержать верх над разумом, и том, что могло бы произойти, было даже страшно подумать.