Тонкая штучка - Татьяна Полякова

— Что ж, у нас есть повод еще раз поздравить именинницу, — сказал Константин Осипович, а Павел спросил, в чем дело, а Константин Осипович заулыбался:

— Как, Юленька не сказала? Она у нас необыкновенно скромный человек. У нее вышла книга.

— Это не совсем так, — торопливо влезла я, — это только мой перевод с английского.

— Вот, пожалуйста, в этом вся Юленька.

Павел взял книгу, а у меня живот прихватило: ох как некстати. На обложке красовался здоровенный детина бандитского вида с автоматом в руках (обложка мне ужасно не нравилась).

— Экстремальная ситуация, — прочитал Павел. — Проблема выживания. Интересно.

Куда уж интересней.

— Бог с ней, с книгой, — сказала я, — давайте лучше выпьем.

И чего это я так разволновалась? Тут я стала Константина Осиповича о работе расспрашивать. Он, кстати, прилетел всего на несколько часов, чтобы меня поздравить, я об этом знала и ценила. Рассказчик он необыкновенный. Он археолог и прекрасный педагог. Я его слушала и за Павлом наблюдала. Сидел он задумчиво, может, слушал внимательно, а может, и не слышал ничего вовсе, не понять. Потом Константин Осипович попросил нас спеть. Юлька за фортепиано села, и мы исполнили несколько романсов. С большим чувством, как говорят в таких случаях. Константин Осипович опять мне руки целовал и все говорил, какая я замечательная, скромная и вообще необыкновенная. Ну и все вроде бы нормально пошло. Выпивали, разговаривали, потанцевали немного. В одиннадцать за Константином Осиповичем машина пришла, мы его проводили, девчонок отправили и в квартиру вернулись. Я быстро со стола убрала, посуду перемыла — и спать.

* * *

Утром в кухне обнаружила Павла с моей книгой в руке.

— Интересная книжка, — сказал он.

— Видишь фамилию на обложке? — взъелась я. — Я — только переводчик.

— А что, на английском больше ничего не было, чтоб ты перевести смогла?

— Было предложение. Я согласилась. Ты этих дел не понимаешь, и судить не можешь.

— Конечно. Куда мне. Интересная книжка.

— Ну интересная, и что? Надо полагать, ты мне это неспроста говоришь, и что ты имеешь в виду?

— Ладно, черт с ней, с книжкой. Этот хмырь, он жених, что ли?

— Тебе что за дело?

— Да он тебе в папаши годится.

— Глупость какая. Константин Осипович человек исключительный, он…

— Да понял я, понял… Женатый?

— Он? — удивилась я. — Нет.

— Ясно. На тебе жениться хочет?

— Ты чего привязался? — разозлилась я.

— Да или нет?

— Это не твое дело.

— На кой он тебе черт? Мужичонка плюгавенький, чего с ним делать-то?

— Не смей о нем так говорить, — прорычала я, покидая кухню, Павел за мной побрел.

— Нет, серьезно, он что, тебе нравится?

— Нравится, — не выдержала я.

— Спятила? Разве это мужик?

— По-твоему, мужик — это неандерталец вроде тебя? Я собираюсь всю жизнь детей учить, а не воевать в джунглях. И вообще, чего ты ко мне привязался?

— Жалко мне тебя. Дура. Вроде люди не чужие.

— Ты похмелился, что ли? — удивилась я.

— Я не похмеляюсь. Ты глазами не зыркай. Все я понимаю, книжки там всякие, романсы, свечи, салфетки. Только он чуть получше чучела. И дурак. Приехал за тридевять земель к бабе на день рождения и что привез? Какой-то горшок, на него без слез не взглянешь. Значит, жмот. А если мужик для бабы баксы жмет, значит, она ему как пятая нога ослу.

— Ваша бандитская психология нам известна, детективы смотрим. Только горшку этому лет триста и стоит он таких денег, которые тебе потратить слабо на жену-манекенщицу. А сам ты темный и дикий, и говорить мне с тобой неинтересно.

— Дура ты, — заявил Павел и ушел к телевизору. А я пошла прикинуть, куда можно вазу поставить.

В дверь позвонили. На пороге стоял бывший с букетом.

— Привет, защитник, — сказала я.

— Поздравляю с днем рождения. Хотел зайти вчера, но не решился.

— И правильно, — заметила я, отправляя цветы в мусорное ведро.

— Цветы-то при чем? — вздохнул Валерка.

— Цветы ни при чем. Ты зачем явился?

— Я же сказал.

— Поздравил? До свидания.

Тут Павел возник.

— Привет, мент. Как отпуск?

— Наверное, придется на работу выходить.

— Что так?

— Братва воюет.

— Так братве положено.

— Ну, не скажи. Городок был тихий, пока ты не явился.

— И что теперь в нем такого особенного?

— Боксера убили. Сегодня. Возле собственного подъезда. И охрана не уберегла. Один выстрел из винтовки — и нет Боксера.

Я плюхнулась на табурет и глаза вытаращила. Неужто Боксера тоже мои прибрали? Когда, да и зачем? Быть того не может. Павел хмурился.

— Выходит, Мотя все-таки его достал.

— Достал, достал, — словно радуясь, сказал Валерка, а я облегченно вздохнула: Мотин грех.

— Значит, теперь Мотя весь город под себя подомнет?

— Может, так, а может, нет, — разулыбался Валерка, — ребятишки к Афганцу кинулись, боятся, что Мотя их передушит, Афганец их принял, но предупредил, что война ему без надобности, и кто за убиенного мстить удумает, сам в покойниках окажется.

— Миротворец, — сплюнул Павел.

— Ну, не скажи. Что-то он имеет в виду.

— А ты что в виду имеешь, мент?

— Ничего. В отпуске я.

Валерка повернулся и из квартиры пошел. Павел по комнате вышагивал, мотивчик насвистывая. Я минут пять поскучала, потом к нему полезла:

— Это хорошо или плохо?

— Что?

— То, что Валерка сказал?

— Что вообще за человек твой муж?

— Бывший-то? Правду сказать?

— А то?

— Редкий подлец. И просто так ничего не делает. Просто так у него снега под Новый год не выпросишь.

— Как же ты так с ним лопухнулась?

— Вот так. Бдительность потеряла. Верить Валерке только псих может.

— Да пусть вертится, кому мешает?

— Слушай, а вы когда домой собираетесь? Загостились.

— Ты лучше заткнись.

Я заткнулась. Через полчаса пришел Гиви, мы в это время на кухне чай пили, он взял чашку и говорит:

— Мотя предлагает обсудить наши дела.

Я вскочила и из кухни попятилась.

— Совсем обнаглели, — говорю, — дайте хоть с кухни уйти, ничего я слышать не желаю.

И тут Павел такое сказал, я аж подпрыгнула:

— Кончай тарахтеть. Лучше подумай, как на встречу оружие пронести, — вот прямо так и сказал.

Я чертыхнулась и ушла, дверью хлопнув. И думать стала, ну, сначала так, из интереса, словно кроссворд разгадывала, а потом увлеклась. У меня всегда так.

За обедом Павел взглянул на меня и спрашивает:

— Ну?

Я плечами пожала.

— Как обыскивать будут.

* * *

Мишку оставили дома, отправились вчетвером. Подъехали к дому на окраине. Дом как дом. Здесь нас встретили. Витек в машине остался, а мы в холл вошли. Пятеро здоровенных парней в холле выглядели грозно, но были далеко не так хороши. Глазки от пьянства заплывшие, движения замедленные, а расположились так, что одной очередью из автомата можно уложить всех. В общем, впечатления не произвели.

Трое подошли к нам, На мне платье легкое, сантиметров десять выше колен, вырез огромный — грудь наружу. В голову не придет, что под этакой тряпицей можно что-то спрятать. Пистолет был прикреплен к внутренней стороне бедра. Идти не очень удобно, но в жизни бывали моменты и похуже. Только если научно-технический прогресс и сюда шагнул, весь мой маскарад — ерунда сущая. Однако наука отсутствовала. Обыскивали по старинке. Я подбоченясь встала, паренька взглядом мазнула и сказала:

— Руки вымой.

Он меня торопливо обшарил, на груди задержался, ухмыляясь блудливо, и в сторону отступил. Павла и Гиви тоже обыскали и тоже ничего не нашли, да и нечего было искать.

— Пожалуйста, проходите, — сказал парень, такой вежливый, точно и не бандит вовсе, а метрдотель в дорогом ресторане. Мы вошли в комнату, где у окна замерли два здоровяка в одинаковых водолазках, а в креслах за столом сидели Мотя и Афганец. Я и Павел сели, а Гиви за нашей спиной замер, следя за дверью и ребятами у окна.

— А мы все гадаем, — усмехнулся Мотя, — чего ты везде ментовскую жену таскаешь?

— Ты для этого звал? — без улыбки спросил Павел. Усмешка с Мотиного лица исчезла.

— У нас были недоразумения, — через минуту сказал он. — Ты здесь чужой, а у нас своих дел достаточно.

Я сидела, сцепив руки на подлокотниках, словно в кресле у зубного врача, и дрожала мелкой дрожью. Мотя с серым, землистым лицом, красноватыми крысиными глазками и дергающимися руками вызывал тихий ужас. То, что он псих, было ясно без обследования, а чего можно ждать от психа?

— Неприятности — это когда ты меня пристрелить решил? — зло спросил Павел.

Мотя засмеялся, противно так, словно повизгивая.

— Если б решил, ты б сейчас здесь не сидел.

Мне не до их разговоров было, я прикидывала, как пистолет Павлу передать. Помог мне Мотя, он к окну прошел, постоял, на улицу пялясь. Афганец на него смотрел, и здоровячки у окна, потеснившись, тоже вождя разглядывали. Вот я и воспользовалась, в очередной раз поразившись реакции Павла. Мгновение — и оружие у него в кармане. Может быть, Афганец уловил какое-то движение, но вида не подал.