Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Детство вспоминал. И отца.
- Посмеялся над чем-нибудь?
- Немножко.
- Поплакал?
- Что?
- Поплакал, говорю? Про себя или на самом деле?
- И так и сяк.
- О чем?
- Обо всем понемножку.
- Я тоже, - сказал Джо. - Собачонка не прибегала, не заводила дружбы?
- Ага. А к тебе?
- Ага, - сказал Джо.
- Почему это у них так странно? - спросил я.
- Что ты хочешь сказать?
- Почему собаки с одними заводят дружбу, а с другими нет?
- Они готовы завести дружбу со всяким.
- Говорят, они избегают тех, кто не так пахнет.
- Нет таких людей на свете, которые не так пахнут, - сказал Джо.
- Ну, может, не так пахнут на их собачий вкус.
- Может быть, - сказал Джо. - Только не стоит судить о людях на собачий лад. У нас свой, человеческий запах.
- Возможно.
Мы приехали в караульное помещение, попили кофе с бутербродами, долго сидели и разговаривали. Потом растянулись на койках и уснули. Незадолго до шести нас разбудили, развезли опять на грузовике по постам, и мы простояли еще два часа в карауле.
Было почти половина девятого, когда я вернулся в роту, и я прошел прямо в канцелярию, чтобы отдать сержанту Какалоковичу его бумажки. Он сидел за своим столиком и просматривал список больных. Да и у него самого вид был нездоровый. Когда он поднял на меня глаза, я даже не улыбнулся. Никого, кроме нас, там не было, так что я достал бумажки из кармана и протянул ему. Он посмотрел на меня испытующе, как будто хотел угадать, много ли я знаю, и, по-видимому, решил, что я знаю достаточно, потому что сказал:
- Спасибо, Весли.
Я ужасно обрадовался, что мне не пришлось говорить неправду, и благодарил бога, но, когда я повернулся, чтобы идти, сержант вдруг спросил очень спокойно:
- Лу Марриаччи ты видел?
Я испугался; вот теперь мне придется солгать, и я уже до конца своих дней не вылезу из этой лжи.
- Когда? - спросил я.
- Сегодня утром.
- Нет, не видал, - сказал я, и это было правдой, но очень близкой ко лжи.
- Мне нужно с ним поговорить, - сказал сержант.
Вот оно, начинается. Не уйти мне теперь от беды. Я подумал, не спросить ли сержанта, о чем он хочет поговорить с Марриаччи, но тут же отказался от этой мысли. Я боялся, что если стану задавать вопросы, то мне только скорее придется начать лгать, а я хотел отдалить этот момент елико возможно.
Тут сержант и говорит, этак небрежно:
- Лу Марриаччи подлежит отправке домой. Его освобождают от службы.
- Что?
- Ему больше тридцати восьми лет. Вышел в министерстве новый приказ, дня два тому назад. Через несколько дней Лу будет дома. Он включен в список. Увидишь его - передай ему, ладно?
- Хорошо, передам.
Кажется, никогда я не чувствовал себя таким счастливым, как в то утро. Теперь Лу поедет домой все равно, и мне не придется лгать. Меня так и подмывало пуститься скорее в лес, но я не хотел бежать, потому что это могло показаться странным, и я пошел не спеша, как будто просто прогуливался. У меня была бездна времени и прекрасное настроение. Скоро я добрался до леса, потом зашел в самую глубину, где, как я полагал, должен был прятаться Лу. Я стал насвистывать "Валенсию", чтобы Лу услыхал и понял, что все в порядке, но, видно, я был еще далеко от него, так как он не показывался. Я уж думал, что забрел в самую глушь, но все продолжал идти и свистеть и ждал, что Лу вот-вот обнаружится.
Время шло, и я стал беспокоиться. А что, если он уже отправился домой? А что, если его арестовали за самовольную отлучку и все пошло прахом, потому что он не знает, что уже освобожден из армии, и притворяется потерявшим память, а меня заподозрят и привлекут к ответу, и все равно я превращусь в лжеца, несмотря на то, что Лу освободили и без моего участия.
Я так оробел, что перестал свистеть. Я искал Лу, робея все больше и больше. Такова моя судьба, да и Лу тоже - опозориться, когда это уже совершенно ни к чему. Я решил, что нужно его позвать, стал выкликать его имя, но мой собственный голос только еще больше меня напугал.
Я сел и призадумался. И, видно, тут же уснул, потому что вдруг очутился дома с отцом, живым и здоровым. Он пел "Валенсию" и ни на кого не сердился. Он был счастлив. Он приготовил один из тех ужинов, какие готовил, бывало, когда мы жили вместе и все у нас было как следует. Мы сидели за столом, ужинали и болтали. Вдруг кто-то застучал в дверь, и я испугался до смерти. Отец открыл дверь, и кто-то сказал:
- Мне нужен Весли Джексон.
- А кто вы такой? - спросил отец.
И человек сказал:
- Вы меня знаете. Мне ненужно вам говорить, кто я такой.
Я так перепугался, что заплакал. Но не так, как плачут наяву. Это был ужасный плач, когда слезы текут ручьем и весь содрогаешься от рыданий, - ибо я знал, кто этот человек, и не хотел с ним идти. Этого не хотел и отец, но ничего нельзя было поделать, и он с горя отхлебнул из бутылки. Человек вошел и стал рядом со мной, но я боялся на него взглянуть. Тогда он взял меня за плечи, ласково потряс и назвал меня по имени, как будто он мой лучший друг.
- Весли, - сказал он.
Тут до моего сознания смутно дошло, что все это я вижу во сне, и - о счастье! - мне стало легче. Я стал припоминать разные вещи, которые подтверждали мне, что я сплю: лес, Какалокович, пьяный ночью и трезвый утром, - и тогда я окончательно убедился что сплю, и попробовал пошевелиться так и этак во сне, и мне стало лучше, и вот я открываю глаза, а передо мной - Лу Марриаччи: взял меня за плечи и потряхивает.
Я несколько раз кивнул и улыбнулся Лу, но он, видно, был слишком встревожен, чтобы мне улыбаться. Он ни слова не говорил. Только ждал.
- Тебя отпустили из армии, - сказал я. Но он молчал по-прежнему. - Я пришел, чтобы тебе сказать, но не мог найти тебя. И, кажется, уснул. - Я ждал, что Лу что-нибудь скажет, но он, видно, просто онемел, и я продолжал:
- Я отдал Какалоковичу эти бумажки, как ты мне говорил, и он сказал спасибо. Он ни о чем меня не спрашивал, так что лгать мне не пришлось. Но он вдруг пожелал узнать, не видал ли я тебя, и я струсил. Я же тебе дал слово и старался его сдержать, только надеялся, что мне не придется из-за этого лгать. Тут он вдруг и говорит, что ты свободен от армии, потому что тебе больше тридцати восьми лет. Вышел, говорит, новый приказ дня два тому назад, и из штаба пришел список. Там и твоя фамилия. Увидишь его, говорит, передай. Вот я и пришел, чтоб тебе сказать.
Тут Лу вдруг заулыбался.
- Я тебя полюбил, как люблю своих сыновей, - сказал он. - Самый ты душевный на свете человек.
- Я рад, конечно, что тебя отпускают домой, - сказал я.
- Я для тебя что-нибудь сделаю, - сказал Лу. - Непременно сделаю, и побольше.
- Да ведь тебя отпускает начальство, а не я. Я даже ничего и не сделал.
- Ты хотел сделать, - возразил Лу. - Я для тебя сделаю все что угодно. Говори, что тебе надо, я сделаю.
- Ничего не придумаю, Лу. Но все равно спасибо.
- Подумай лучше, - сказал Лу. - Я позабочусь, чтобы у тебя всегда были карманные деньги, каждую неделю понемногу. Но это ерунда. Ты крепче думай.
- Да не нужно мне денег.
- Ты должен мне сказать, что сделать для тебя, - настаивал Лу. - Я католик. Я просил тебя солгать ради меня, а ведь я знаю, ты не из таких людей, что любят лгать. Но ты сказал, что для меня это сделаешь, потому что желаешь мне вернуться домой. Я должен для тебя сделать все, что ты скажешь, во искупление моего греха. Я всегда что-нибудь делаю во искупление своих грехов, каждого греха!
Тут я вспомнил про отца.
- Может быть, ты сумеешь разыскать моего отца, - попросил я.
- Разыщу, - сказал уверенно Лу. - Расскажи мне о нем.
Я ему все рассказал.
- Ты не волнуйся, - сказал тогда Лу, - Твоего папашу я найду. И позабочусь о нем. Напишу тебе про него и его написать заставлю.
Мы с Лу возвратились в наш лагерь, и он пошел в канцелярию к сержанту Какалоковичу. Три дня спустя я проводил его на станцию. Доминик и Виктор Тоска тоже провожали. Когда Лу пришло время садиться в поезд, у него на глазах показались слезы. Он обнял Доминика и сказал ему что- то по-итальянски, потом обнял Виктора и любовно пошлепал его по щекам. А потом подошел ко мне.
- Ни о чем не беспокойся, - сказал он. - Отца твоего я найду. Я сделаю это прежде всего.
Лу Марриаччи вошел в вагон, а мы трое отправились со станции в бар.
Я выпил много пива и первый раз в жизни напился пьян. Доминик и Виктор Тоска отвезли меня в казармы на такси и уложили в постель.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Гарри Кук и Весли Джексон встречают красивую девушку
Когда мы с Гарри Куком летали на Аляску - спасибо Джиму Кэрби, журналисту, который обстряпал для нас это дело со старым чудаком полковником Ремингтоном (а тому очень хотелось попасть в газеты), - мы поклялись друг другу держаться вместе всю войну. Но мы не подумали о том, что у армии свои планы, и когда мы прошли основное обучение, вскоре после отъезда Лу Марриаччи, оказалось, что Гарри Кука отправляют в штат Миссури, а меня - в Нью-Йорк.
- В какую часть Нью-Йорка? - спросил меня Гарри.
- Поездка в Ханфорд - Уильям Сароян - Проза
- Уильям Фолкнер - краткая справка - Уильям Фолкнер - Проза
- Необычайные приключения Тартарена из Тараскона - Альфонс Доде - Проза
- Пинчер Мартин (отрывок из романа) - Уильям Голдинг - Проза
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Воришка Мартин - Уильям Голдинг - Проза
- Никакой настоящей причины для этого нет - Хаинц - Прочие любовные романы / Проза / Повести
- Сон в летнюю ночь (в переводе Лунина В.В.) - Уильям Шекспир - Проза
- Ее сводный кошмар - Джулия Ромуш - Короткие любовные романы / Проза
- Кролик вернулся - Джон Апдайк - Проза