Бздящие народы - Александр Бренер

 

RESISTANCE!

Ч у! Вдруг во всей своей полноте и ужасной насущности встал перед нами вопрос: что такое сопротивление? И зачем оно нужно? И кому и

чему мы сопротивляемся?

С одной стороны, всё как будто ясно: сопротивляемся неолиберализму и его вшивым принципам: лживой политической корректности, показному плюрализму и скрывающимся за ними вопиющей дискриминации и кровавому насилию. То есть очередной наёбке власти. Власть ведь всё время наябывает. Вот, например, американцы и англичане вчера ночью сбросили на Ирак бомбы и объясняют это тем, что Саддам Хусейн — диктатор и варвар, что он палач и разжигатель войны. Но сами они тоже говно! Либеральный Тони Блэр со своей пошлой улыбочкой ебашит бомбы! Лейборист сраный! А Клинтон отмазывается бомбёжками от своих сексуальных скандалов! Два паршивых пса против третьего! И вся западная стая в восторге! А Россия попукивает! А Франция покрякивает! Всё это пахнет червивой падалью и жжёной волоснёй! Насекомая вонь!

Но с другой стороны, мы-то, сопротивленцы слюноб-рызжущие, мы ведь сами — лживые, тщеславные, эгоистичные и злобные твари, стремящиеся занять комфортное место под солнцем. Так? Так ведь?! К тому же ещё и завистливые. Мы сами действуем по заветам этой власти: конкурируем, перелезаем через других, соблазняем и бросаем, кокетничаем и ссым в компот, обманываем и высокомерно игнорируем. Любим ли мы друг друга? А, Барбара? Или сошлись для взаимного выживания?! Ах, как плохо, мерзко всё! Нет ответа!

Однако, вот что: всё-таки в живом процессе сопротивления мы становимся лучше. Ведь всё-таки мы ни над кем не хозяйничаем! Всё-таки идём наперекор движению! Всё-таки пытаемся понять мир! Всё-таки стараемся не лгать себе и другим! То есть сопротивление хоть немного, а всё же совершенствует нас самих, гов-нодавных, слабосильных сопротивленцев! С помощью сопротивления мы осуществляем нашу собственную заботу о себе, как сказал бы наш друг и наставник Фуко. Да, это так!

Ночь за окном. Иногда нам не спится даже после обильного секса. Лежим, открыв глаза. Что ещё будет? Струсим, предадим друг друга и самих себя? Прикончат ли нас наши разногласия и взаимное раздражение? Барбара не доверяет Александру. Мне кажется, он ведет двойную жизнь. Он со мной и одновременно не со мной. Где? В Израиле? В своих мечтах потаённых? А? Лелеет измену? Но и Александру мнится: Барбара может предать в любую минуту.

— Бля буду! Бля буду! Бля буду! — кричит неведомая птица за окном. И опять: — Бля буду! Бля буду!

И копошатся в сырых гениталиях корошо и мон-терлан.

 

MADE IN SLOVENIA

Ура! Мы получили бабки! Двенадцать тысяч шиллингов! Можете нас поздравить! Сумасшедший галерист из Любляны купил наше порно! Началась полоса везения? Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Такой вот мудацкий энтузиазм.

В Любляне у нас есть друзья — художественная группа IRWIN. Главные словенские художники. Они изготовляют иконы и позитивные экспозиционные проекты. Сплочённый коллектив. Ребята прямо из девятнадцатого века. Они исповедуют сотрудничество, вежливость и диалог. В отличие от них мы исповедуем оргонно-сексуальную энергетику, громкое мычание и конфликтность. Короче, IRWINu позвонили в Вену и сказали, что их знакомый хочет посмотреть наши работы. Скорее всего, купить. От Вены до Любляны — шесть часов на поезде. Мы сели и приехали: успешно!

Любляна — это уже не Запад. Здесь австрийская такса трансмутируется в югославскую дворняжку. Это хорошо заметно, если смотришь в окно поезда. Праздничные ландшафты на глазах линяют и беднеют. Дворцы плавно переходят в хижины. Славянская речь как кислый квас после schweppes. Люди одеты хуже, зато веселее и любопытнее. Подростки вопят и щекотятся, не стесняясь. Любляна — просто милая деревушка. Здесь все друг друга знают до последней мозоли. Словения надеется вписаться в Объединенную Европу раньше, чем вся остальная Восточная Европа. Поэтому здесь якобы приподнятое настроение и нарочитая гражданская солидарность. Они не хотят врубаться, что Объединённая Европа — новая легавая империя и вопиющее жлобство. Словенцев всего два миллиона, и все лопочут по английски.

Мы наблюдали здесь, как ёбаная власть умело и ненавязчиво прибирает к рукам людей и их содержимое. Люди идут навстречу власти, они дисциплинируются и влезают в итальянские шмотки. Все политически корректны и натасканы в постструктурализме. Все интересуются contemporary art. Все ебутся по плэйбоевской кама-сутре.

Мы получили здесь наши бабки и провели беседу с группой IRWIN. Эти чуваки не такие уж простые! Они врубаются, что 90-е годы — это не только хаханьки и обжираловка, но и тотальный мрак и пиздец. Девяностые рифмуются с пятидесятыми. Только микрософт сейчас моднее охоты на ведьм.

В Любляне мы в основном торчали в кафе под названием «Ностальгия». В стиле «ретро». Тут сидят все: нов—спечённые бизнесмены, бывшие титовские функционеры-пердуны, модные малолетки, интеллигенция. До охренения тусклые разговоры, дезинтегриро-

—анные в позднекапиталистическом умопомешательстве человеческие совокупности, беспорядочный и бессмысленный поток новостей в умирающей вселенной. Пи-пи-пи... Пи-пи... пи...

В Словении явственно ощущаешь, что реально существует и присутствует во всех мозгах ментальная западно-восточная бегущая граница. Восточно-европейское обыденное сознание дико желает быть частью Запада. Быть западнее, чем сам Запад, ёб твою мать, обосрись и пёрни. Для какого-нибудь задроченного правого националиста в Австрии имагинарная граница между Востоком и Западом проходит по Karawanken — горному массиву между Австрией и Словенией. Ёбс! Но для словенского националиста эта же воображаемая граница пролегает через речку Кол-пу между Словенией и Хорватией. Мы, мол, ещё центральная Европа, а хорваты уже часть диких Балкан. Ёбс, ёбс! Но для хорватских долбоёбов подлинная граница между West and East — это граница между Хорватией и Сербией, натурально. Ведь хорваты — это ещё западная католическая цивилизация, хуй тебе в жопу, а Сербия — это уже православный хаос, коллективный беспредел и варварство. Ёбс, ёбс, ёбс! И, наконец, сербы верят, что последняя линия проходит-таки между ними — христианами и государственниками, — и албанцами-боснийцами, то есть исламской ордой. Ёбс, ёбс, ёбс, ёбс! Вот такая геополитика!

Вот такая срань в мозгах! Наши поздравления! И так — повсюду!!!

Впрочем, хватит уже причитать по-мудацки. Мы ведь не Селин всё-таки. Другая парочка.

 

БЕРЛИН В ЛЕСАХ

Итак, мы получили бабки. Теперь можно было податься в Берлин — на большое дело. А то как раньше было? Как в стишке:

Мудила захотел в Манилу. Но нету бабок у мудилы.

Теперь бабки были. Вот мы и поехали.

Всё-таки Европа крайне разнообразна. Такое воб-щем-то небольшое сухопутное пространство — и столько дифференций! Между Италией и Австрией гигантская разница во всём: в пейзажах, еде, физиономиях, жестикуляциях, привычках... Но и внутри Италии до хуя различий: Север и Юг — абсолютно разные миры! В Неаполе хуй лиловый, а в Милане — розовый! Точно так же и между Австрией и Германией — тьма различий! И сосиски, и пиво, и водители автобусов, и бензоколонки — всё выглядит подругому. Физический тип

— стопроцентно иной. В Австрии всё-таки большая примесь славянства, на это и Гитлер сетовал. А немцы — как дубы, или, в худшем случае, как пни. Златокудрые, красноносые. Александр Германию любит. Барбара тоже. Зимняя сказка!

На самом деле Барбара Германию не любит. А Александр недолюбливает. Германия — страна одностороннего паралича. Дело в том, что половина населения Германии- бодрые здоровячки, которые регулярно пашут и дисциплинированно вкалывают на своей службе. Здесь до хера идиотов, протирающих штаны в конторах и зарабатывающих фиолетовые мозоли на столярно-сталелитейных работах. Никто в Европе не работает так, как эта послушная половина Германии. Зато другая половина полностью расслаблена. Она демонстрирует полное отсутствие жизни. Здесь хозяйничают мёртвые клетки — чрезвычайно агрессивные, свирепые и неумолимые. Агенты антижизни, вирусы прострации. Не купайтесь в речках Германии! К вам может пристать такой вирус, и тогда оставшуюся часть жизни вы проведёте в перманентном ступоре, вялотекущем безумии, со слюнями на подбородке, как Ницше или Гёльдерлин. Или заразитесь суицидальной истомой, как Генрих фон Кляйст. Или будете безвылазно торчать в гнилых сквотах и молиться на икону Че Гевары. Гутен таг, гутен таг, гутен таг. Роза Люксембург! Шутка.

Но Берлин — это не Германия. Берлин — это плохо-чбритый газончик, который облюбовали пьяные муравьи и вмазанные стрекозы. Берлин — это медуза, в чьей студенистой мерзкой прозрачности можно обнаружить •ризрачные ледянистые структуры любви. Берлин — это полицейский лейтенант, которого заезжие индейцы накормили кактусом пейотом, и он съехал с колёс: пристрелил крокодила в Zoo. Берлин — это новобрачная, которая навсегда отказалась снять своё подвенечное платье. Берлин — суходрочка, сдобренная похабными постерами праматери Лилит. Берлин — кожаная куртка Берта Папенфюза, под которой — сердце воспитанного в неволе тарантула... Ну, хватит... Хватит уже...