Голодный гоблин - Джон Карр

– Да.

– Значит, ты считаешь, что так все и случилось, да? Муж в отъезде... и соблазнитель принимается за дело...

– Да успокойся ты! – возмутился Кит. – Я никогда не говорил и не думал ничего подобного! Все это нес ты сам – и просто загипнотизировал сам себя.

Возбуждение Нигела внезапно сменилось нервной веселостью. Он это осознал.

– Я понимаю, старина, что так и есть, – и принимаю на себя эту ответственность. Но тем не менее выкинь из головы мысль, что я буду плясать от радости, допустив, что Мюриэль была мне неверна. Может, и соблазнителя никакого не было. Если эта женщина – настоящая Мюриэль, готов держать с тобой пари, что никакого соблазнителя не было и в помине. Я сказал, что она питает ко мне страстную любовь, что и доказывала. Она наконец позволила расцвести своим природным талантам. Еще бренди, Кит?

– Спасибо, не сейчас. Ты собирался как-то намекнуть Мюриэль, что сомневаешься или откровенно усомнился в ее подлинности?

– Боже милостивый, конечно нет! Частично потому, что у меня не хватило нервов, а частично в силу другой причины, которую мы тут не будем обсуждать. Может, это и к лучшему, если я буду помалкивать. И вот что я тебе скажу... – Он кинул в огонь окурок сигары и расправил могучие плечи. – И вот что я тебе скажу, Кит, – повторил он. – Она вернется завтра днем; не помню, чтобы она нарушала обещание. Так что завтра вечером мы сможем устроить что-то вроде праздника. Когда ты явишься к обеду, прихватишь с собой Пат Денби?

– С удовольствием... если получится.

– Молодец! До того как я услышал, что вы с Пат снова вместе, я собирался пригласить к обеду только тебя и, может, еще одного моего приятеля, доктора Весткотта, очень симпатичного человека. Но теперь мы все устроим куда лучше. На Девоншир-стрит ты встретишь Джорджа Боуэна, которому я обещал пролить свет на причины моего самообладания. И эту его девушку, Сьюзен Как-Там-Ее?..

– Клейверинг. Сьюзен Клейверинг.

– Значит, Сьюзен Клейверинг! Значит, завтра я напишу и пошлю им обоим приглашение разделить с нами, что Бог послал к трапезе. Времени немного, и если у них не получится...

– Они все устроят, Нигел. Парнишка от всей души обожает тебя...

– Слава богу, что хоть кто-то так относится ко мне.

– ...а малышка Сьюзен во всем следует его примеру. Ну а теперь, поскольку уже поздно, может, я лучше позволю себе последний глоток бренди на посошок.

– Наливай себе, Кит. До краев. На самом деле вовсе не так уж поздно – и не торопись удирать от меня. Я хочу тебе еще кое-что показать. Вот сюда!

Нигел почти полностью пришел в себя. Он подошел к единственному окну в своем убежище, которое располагалось в стене напротив двери. Отдернув плотную коричневую портьеру (с внутренней стороны окна жалюзи не было), он отступил от окна и показал за него. Кит подошел, держа в руке наполненный стакан.

Внизу вздымалась округлая крыша оранжереи, которая, пусть и не очень высокая, напоминала стеклянный пузырь прямо у них под ногами, поверхность которого мерцала в свете октябрьской луны.

– Видишь, что там в темноте? – снова показал Нигел. – Не ломай себе голову; я могу зажечь газ одним движением пальца. Это то еще зрелище, Кит, особенно тропические рыбы.

– Тропические рыбы, ради всех святых? Как ты поддерживаешь подходящую температуру?

– Горячие трубы, раскаленный пар согревают всех рыбешек, которых здесь столько, что ты всех и не вспомнишь. Но эти нежные создания, черт бы их побрал, погибают, стоит только отвести взгляд от них. Пар этот может быть только в оранжерее, а то он очень плохо влияет на здоровье, уж я-то знаю! – Нигел отвернулся от окна. – Твои многословные и убедительные аргументы, старина, практически убедили меня, что нынешняя Мюриэль полностью соответствует той Мюриэль, что была в прошлом, но которую изменили сильные эмоции, связанные с благополучным возвращением мужа. Облегчение только начинается... но какое это облегчение! Давай спустимся вниз, не против?

Кит допил бренди, растер сигару в оказавшейся под рукой пепельнице и последовал за Нигелом.

– Я, кажется, упоминал, – произнес Нигел, когда они вышли на галерею с металлическими перилами, – что в буфетной потолок обыкновенной высоты. Эта галерея, что тянется к северу, выходит в коридор верхнего этажа, но обеим сторонам которого расположены спальни; в задней части дома, ближе к середине – открытый двор. Теперь вниз по ступенькам – осторожно, они скользкие, – и мы на месте!

– Ну и?..

– Подожди в библиотеке, ладно, пока я включу свет в оранжерее? Я мигом.

Нигел извлек коробок спичек из-под фалд своего смокинга и решительно прошел под центральной аркой в западной стене, за которой тянулся полутемный коридор. По пути он зажег настенную лампу, прикрытую абажуром в виде плоской стеклянной тарелки. Синевато-желтый язычок пламени, поколебавшись и наконец застыв, позволил увидеть в сплошной стеклянной стене в конце коридора дверь со стеклянными панелями. Нигел, войдя в оранжерею, прикрыл ее за собой.

Движимый инстинктивным стремлением посмотреть на книги, хотя их названия не казались особенно привлекательными, Кит минуты три стоял у полок, когда хозяин дома, вполне удовлетворенный, вернулся.

– Для тебя все готово, Кит. Вот сюда.

Оранжерея, примерно тридцати футов в длину, двадцати в ширину и десяти в вышину, была мягко освещена. Их окружило влажное тепло. На плотно утоптанной земле их шаги были совершенно бесшумны. По обе стороны широкого прохода, который тянулся с востока на запад, на фоне экзотической растительности тянулся ряд продолговатых аквариумов на высоких металлических ножках, прикрытых легкими металлическими же крышками. За их стеклами в зеленоватой воде порхали маленькие, ярко раскрашенные рыбки. Эта двойная линия аквариумов тянулась, кажется, нерушимо, если не считать...

– Если не считать, – громко сказал Кит, – вон тот проем на полпути. Там авеню, что идет с востока на запад, пересекается другой авеню с аквариумами – с юга на север. Я не ботаник и не могу оценивать деревья и цветы, но эти рыбки...

– Что-то душновато в этом спертом воздухе, не так ли? – заметил Нигел, подводя Кита к поперечному проходу с такими же экспонатами. – Нам приходится порой впускать сюда немного свежего воздуха. Часть оконных панелей крепятся на петлях, но большинство привинчены... как в крепости. Этого потребовал Макбейн, мой старший садовник.

– Ты можешь назвать хоть какие-то экспонаты из своей коллекции, Нигел?

– Некоторые, но не все. Вон тот круглый желтоватый парень с вертикальными черными полосками и слишком большими для его размера плавниками называется рыба-ангел.

Можешь не верить, но те два малыша, что проплывают мимо твоего плеча, – это краснохвостые черные акулы. Но как я только что говорил...

Стоя на перекрестке пересекающихся авеню с аквариумами, Нигел смотрел на южную стену оранжереи. В конце ее не было ни деревьев, ни кустарниковых, ни поросли папоротников: от пола до изгиба крыши тянулись только стеклянные поверхности в деревянных переплетах. В завершение своего рассказа Нигел что-то пробормотал про себя.

– Да? – переспросил Кит. – Что ты сказал?

– Это я разговариваю сам с собой, старина. Неужто я не могу впустить сюда немного воздуха, что бы там ни требовал Макбейн?

Раскованно и уверенно он двинулся в конец прохода, где и остановился в раздумье.

– Как видишь, на стекле и снаружи и изнутри собирается пыль. Панели должны быть на высоте чуть меньше моего роста. Кроме того, тебе стоит обратить внимание...

Подойдя, Кит в самом деле увидел, что высокая оконная панель держится на почти невидимых петлях, которые крепятся с другой стороны крохотными винтиками.

Раскрутив их, Нигел распахнул окно, и в помещение ворвался порыв прохладного ветерка. Снаружи, справа от того места, где стоял Нигел, свет из оранжереи падал на круглый металлический садовый столик и два садовых стула, которые стояли, прислоненные к стеклянной стене.

– Прислушайся! – внезапно сказал хозяин дома и, высунув из окна голову, застыл в этом положении. – Ты что-нибудь слышишь?

– Да, кое-что. Но не могу понять, что именно.

– Звуки могут быть обманчивы, особенно по ночам, когда пытаешься понять, откуда они идут. Но я-то уверен, что они собой представляют. Это конские копыта... и какой-то экипаж... подъезжают к парадным дверям. – Нигел посмотрел на оконную панель. – Ее лучше прикрыть и завинтить; не могу позволить, чтобы хоть одна из этих чертовых рыбешек подохла завтра к утру. А теперь посмотрим, кто к нам явился.

Он прикрыл раму, закрепил ее и по боковому проходу вышел в центральный, который вел наружу.

– Нигел, ты что, ждешь поздних гостей?

– Во всяком случае, одного из них довольно часто; мыс ним просто безобразно обращаемся со временем. Двинулись?

Они бок о бок прошли по проходу и, миновав библиотеку, оказались в вестибюле. Стрелки дедушкиных часов, стоящих около лестницы, показывали двадцать минут первого. В этот пьяный, дремотный час ночи, который считается временем самоубийств и тяжелых снов, Киту показалось, что он испытывает легкое головокружение. Нигел решительно распахнул входную дверь.