Под девятой сосной в чистом поле - Валерий Гусев

– Вишь, взялся Фляжкину на его пасеке советами помогать. Насоветовал! Надумал - пчелок от ульев веником отгонять. Фляжкину-то ничего, тот привычный, а Шурика всего целиком пчелки пожалили. Живого места на нем не осталось. Один глаз вовсе заплыл, а другой только вверх глядит. Даже через портки добрались. Я б этому Фляжкину показала, да некогда.

– Подумаешь, - лениво возражал Паршутин. - Пожалили… Не собаки небось. Те круче жалят.

Когда мы вошли в магазин, Полинка уже пластинку сменила - ругалась на бывшего председателя колхоза, своего соседа Ивана Макарыча. Оставшись не у дел, Иван Макарыч устроился в церковь звонарем. Но так как на колокольне не хватало главного колокола, звонить ему приходилось редко и свободного времени было с избытком, то Иван Макарыч посвятил его работам по дереву. И первым делом смастерил десяток затейливых скворечников и разукрасил ими березу возле своего дома на манер новогодней елки.

Скворцам это пришлось по вкусу, и они плотно заселили дармовое жилье. А тетка Полинка не уставала жаловаться, что соседские скворцы на ее огороде червей воруют.

– Ишь, повадились! - шумела она. - Мне самой червей на грядках мало! Червь - он в огороде самый полезный житель. Я б им показала, да некогда. - Тут она вспомнила свою вторую беду: - Вот, бабоньки, печь перекладывать собралась. Уж и с Петрушей-печником сговорилась. Уж он мне и глины накопал в овраге. Уж он мне и кирпич достал - да такой ладный, один в один. Так что думаете? Скрали! С под самых окон увели.

– Не иначе сам Петруша и скрал, - подсказал Паршутин с вредной улыбочкой. - Да по второму разу кому-нибудь и продал.

– Не ври! - тетка Полинка забрала покупки и пошла к двери. - Петруша сроду чужого не брал. Не то что некоторые.

– Кого имеете в виду? - с обидой подбоченился Паршутин. - Не нас ли?

– Я б тебе сказала, да некогда, - и Полинка хлопнула дверью.

Тут настала почему-то Алешкина очередь.

– Теть Аль, - спросил он продавщицу, - а где печник живет? Нам папа велел его найти, печку складывать.

– Да неподалеку отседа, в Пеньках.

– В пеньках? - недоверчиво переспросил Алешка. - Как муравей?

– Деревня так называется - Пеньки, - пояснил с усмешкой Паршутин. - Две версты отседова. Вдоль по речке.

Не успел я опомниться, а мы уже шагали с Алешкой узенькой тропкой вдоль берега. В эти самые Пеньки. До которых - две версты.

На первой версте Алешка трещал:

– Понял, Дим? Папа не велел заниматься иконой, так? Он попросил разобраться с кирпичами, так? А что мы нашли под кирпичами? - И сам себе ответил: - Мы нашли там вещественное доказательство в виде ключей от церкви! Так?

Я молча кивал. Но про загадочно исчезнувшие ключи не спрашивал.

– Если мы найдем того, кто украл кирпичи, то найдем и того, кто спрятал ключи. Так? И я думаю - это один и тот же человек. Который крадет все подряд. Кирпичи, иконы, деньги. Ему все годится. Так? И папа нам ни слова не скажет. Мы ведь ничего не нарушим. Так?

Я молча кивал и думал: кого он уговаривает - себя или меня? Но не додумал - вторая верста пошла.

– Я думаю, Дим, - вдруг брякнул Алешка, - это прокурор икону украл.

Я и тут смолчал. На этот раз от изумления. Дар речи потерял. И буркнул:

– Переведи.

– Запросто! Прокурор подделал ключи, залез в церковь и украл икону, а ключи спрятал в кирпичи. А тот, кто у прокурора украл кирпичи, заодно прихватил и ключи. А кирпичи…

Здорово. Ключи-кирпичи… Голова заболела.

Тут тропинка круто свернула от реки в поле, пробежала среди высокой травы и громадных развесистых стволов зловредного борщевика и вывела нас к деревне Пеньки.

Вообще-то никаких пеньков здесь не росло да и никакой деревни не было. Было всего два дома и один колодец. У колодца старушка в кожаной куртке и теплом платке вертела ворот, вытаскивая из глубины тяжелое мокрое ведро.

Мы ей помогли и спросили:

– А где живет печник дядя Петруша?

– Да вон, в крайнем дому, не ошибетесь.

В крайнем дому… А какой из них крайний, если их всего два?

Но и в самом деле мы не ошиблись: на калитке одного из крайних домов висела фанерка, а на ней фломастером было написано:

«Печьник.

Ложу печи и камины».

Алешка побарабанил по фанерке костяшками пальцев.

– Иду! - раздалось в ответ из дома. И вышел седенький старичок с палкой, так согнувшийся в пояснице, будто что-то потерял на полу и все время разглядывает: и куда ж оно делось?

Он дошаркал до калитки, щелкнул шпингалетом, вскинул голову и взглянул на нас чистыми прозрачными глазами:

– Клиенты! Заходьте. Обговорим.

А чего обговаривать-то? Я толком и не знал. Впрочем, мое дело - тылы обеспечивать. А если что - «Забыл!»

Дед Петруша провел нас к старой липе, под которой стояла врытая в землю скамеечка, кряхтя уселся, поставил перед собой клюку, положил на нее узловатые пальцы, а на них - подбородок. В такой позе он казался устойчивым на века.

– И чего будем делать?

– Папа велел про печку разузнать, - объяснил Алешка.

– И какую будем ложить?

– Ложить? - не понял я.

– Складать, - еще «понятнее» объяснил дед. - «Голанку», «шведку», либо русскую?

– Русскую, - выбрал патриот Алешка.

Дед вскинул голову и с удовольствием глянул на него:

– Это хорошо. Значит, изба у вас большая.

– У нас этой избы… - начал было я, чтобы докончить - «вообще еще нет», но Лешка наступил мне на ногу.

Сидеть под липой и вести неторопливые разговоры про всякие «голанки» было хорошо. В ее кроне шебуршали всякие птицы, а по траве бегали солнечные зайчики, когда ветер шевелил над нами густую листву.

– Да… - дед Петруша опять уронил голову на руки. - На русскую, однако, кирпича много надоть. Да и не всякий кирпич на нее пойдеть.

– Ну… - подбодрил деда Алешка, - вы же достали кирпич для тети Полинки.

А, вот он куда подбирается!

– Сказал тоже! - дед опять вскинул голову. - Тама - ремонт, а тута - строительство. Русская печь поболе иного дома выходит…

Уж поболе нашего - точно.

– А вам для тети Полинки кто кирпич доставал? Вы у него и для нас попросите.

– Да откель у него столько? Непутевый он мужик. Все у него не ладом получается.

Я ничего не понял, а у Алешки вдруг засветились глаза. Так и казалось, что он сейчас прольет луч света на эту темную кражу. И он уже нетерпеливо заерзал на лавке, готовый куда-то помчаться по горячему следу.

Но сразу не получилось. Дед «Печьник» завелся и одобрительно ворчал про наш правильный выбор:

– Такие печи уже никто не ложит, только Петруша. Русская печь - это цельный агрегат: и топит, и варит, и сушит. А спать на ней - два удовольствия.

– Чего же сразу два-то? - вежливо поинтересовался Алешка.

– Приятно и полезно. Да, - дед еще припомнил, - в старое время в русской печи и мылись, как в бане.

– А потом? - удивился Алешка. И я тоже вспомнил наше пребывание в печи. И последующее отмывание.

– Что - потом?

– Где отмывались-то? От всякой сажи.

Дед рассмеялся так, что даже закашлялся. А мы воспользовались моментом и улизнули в калитку.

И долго еще слышали, как кашляет нам вдогонку развеселившийся дед - словно крышка дребезжит на кипящем чайнике. На русской печке.

Когда мы уже подходили к деревне, нас шустро обогнал, вздымая тучи пыли, большой черный автомобиль.

Алешка чихнул и сказал ему вслед как-то не очень прилично:

– Джипердес!

И вот этот самый… джипердес мы снова увидели возле дома отца Леонида. И, конечно, не могли пройти мимо. Притормозили.

Возле машины прохаживался мрачный бритоголовый амбал. А второй - такой же амбал и такой же мрачный - сидел за рулем.

– Здрасьте! - вежливо сказал Алешка.

Ходячий амбал лениво глянул на него с высоты своего роста и вежливо ответил:

– Ходи мимо!

Алешка возмутился:

– А я не к вам. Я к батюшкиной матушке.

– И я не к вам, - сказал я. - Я к матушкиному батюшке.

Мне даже показалось, что амбал вдруг стал меньше ростом. Во всяком случае, глаза сильно вылупил, соображая. Но так и не успел сообразить - на крыльцо вышли отец Леонид и какой-то важный мужик в белом костюме и с тяжелой витой тростью в руке. Они о чем-то говорили, но нам было плохо слышно. Доносились только отдельные слова. К тому же мужик с тростью говорил как-то странно, будто не совсем по-русски, на каком-то своем языке:

– …Мой сквомный вквад… В добвое дево… С гвубоким уважением…

Потом он важно прошел к машине. Ходячий амбал быстренько отворил ему дверцу и поддержал под локоток, когда тот садился на заднее сиденье.

Дверцы хлопнули, мотор взревел, черная машина умчалась. Отец Леонид повернулся к нам:

– Заходите, ребята.

– А это кто такой? - спросил любопытный Алешка, когда мы вошли в дом.

– Это, Алексий, Шамиль Халитов - самый главный бандит в наших краях.

Что-то мы о нем уже слышали, мне показалось.

– Он вас не обидел? - Алешка встрепенулся. - А то я папе скажу…